"МЭ" Суббота" | 04.02.06 | Обратно

Объяснение в любви

- так можно назвать отрывок из большой статьи режиссера Адольфа Шапиро о таллиннском Linnateater - Городском театре, носившем раньше название Молодежный. О театре, с которым он тесно связан больше тридцати лет.

12 февраля Городскому театру исполняется 40 лет

Адольф ШАПИРО

…Есть театры со счастливой судьбой. Редко, но встречаются. Среди них Linnateater Нюганена. Между знаменательных дат 2006 года в моей записной книжке особо отмечено его сорокалетие. Рожденный Пансо, взрощенный Микивером, Комиссаровым и Аллбертом, он обрел при Нюганене неповторимый нынешний облик. В именах тех, кому этот счастливый театр многим обязан, - секрет его успеха.

Хорошо бы, не пропуская ни одного узелка, размотать тонкую и прочную нить, что тянется от Вольдемара Пансо до сегодняшнего дня Linnateater. Но пусть этой кропотливой работой займутся театроведы. Я же вспомню то, что запомнилось, изредка заглядывая в давно написанную мною книгу. Не потому, что трудно найти свежие слова, а оттого, что многое в памяти отпечаталось так определенно, что не требует редактирования временем.

Пансо. Микивер. Чехов

Главный режиссер Linnateater Эльмо Нюганен. 7 х фото Николая ШАРУБИНА

Пансо звал меня что-нибудь у него поставить. Я в принципе дал согласие. «В принципе» у режиссеров, значит: не представляю, что и когда. Шли переговоры... А потом Волли сделал то, что, по-моему, не следовало делать - ушел из Молодежного. При этом сделав то, что следовало, - передал его Микку Микиверу.

Ничего и - в тоже время - много объясняющее слово «судьба» так и лезет под руку. Мог ли я в тот летний вечер, когда Микивер предложил немного пройтись (кажется, после «Последних», которых рижане играли в Таллинне) и продолжить разговор о возможной постановке в Молодежном, предположить, насколько тесно будет связана моя жизнь с ним и этим театром?

А, между тем, именно тогда, когда мы с Микком и Айме Унт незаметно дошли до Пирита и вернулись в центр города, похоже, все было решено.

«Вишневый сад» стал первой работой, сделанной мною не в своем театре. И такого ансамбля, как в Молодежном, я, пожалуй, больше не встречал.

Бронзовый Вольдемар Пансо в зале носящем его имя.

…Мой первый чеховский спектакль - это Эскола-Гаев, игриво помахивающий ручкой детям, подбадривающий не то их, не то себя, и его незабываемый проход через сцену с анчоусами в руках. Это языческая пляска Микивера после покупки Лопахиным имения. И Ярвет, несущий кофе вернувшейся из Парижа хозяйке с такой любовью, что чашечка на блюдечке трясется от волнения. Это фарфоровая фигурка Вельды Отсус , ее глаза - полные детского недоумения перед реальностью. И Хейно Мандри с резкими перепадами сыгранного им провинциального помещика, от энергии к сонливости, и наоборот. Тыну Тамм, Мари Лилль, Лууле Комиссаров... И, разумеется, Линда Руммо. Неординарность ее личности просвечивала во всем, чтобы она ни делала в роли - задирала ли хохоча ноги, чтобы фраппировать студента, или сидела в кресле, неподвижно уставившись в одну точку, с сигаретой в руках.

…Из поучительного. Как-то надоело, что Ярвет аккуратно записывает замечания, но не включается в действие, и я высказал ему недовольство. Мол, не согласен - спорь, но активно работай. Он недоуменно посмотрел: «Что ты? Я дома все отработаю». Вот ведь и такое можно услышать от актера.

Он преподнес мне еще один урок, но совсем другого толка. В финале Фирс должен был умирать на бильярдном столе, единственной вещи, оставшейся после хозяев и стоящей в самой глубине, у задней стены сцены. Было очевидно - актер чем-то скован, играет нехотя, но я не понимал, отчего. После очередной пробы крикнул из зала: «Юри, не надо резко руку опускать!» Он приподнялся: «А оттуда видно?» После этого мы быстро сделали финал.

Нижнее фойе - dile.

…Сегодня, когда встречаю в Linnateater тех, с кем сдружился еще в ту пору - Марью Метсур, Калева Таммика, - на меня сразу накатываются воспоминания. Я не стыжусь этого и с радостью окунаюсь в прошлое. Каждый из тех, кто начинал театр, волнует, как фото из семейного альбома, которыми с годами все больше дорожишь.

…Лица, события, даты сталкиваются друг с другом, никак не могу нащупать тему, объединяющую все происходившее в Молодежном. Каждый из его актеров был далеко не прост и, не стоит идеализировать, имел своих чертиков. Но отчего я прикипел к ним, отчего так плодотворно работалось?

Ответ выглядит слишком простым, но иного не найду: в этом театре занимались театром. Странно? Нет, поверьте, это редкость. Для большинства тех, кто тусуется возле сцены, искусство не конечная цель, а путь к чему-то...

Актеры Молодежного не расплескивались на муру. А вели себя по-разному. Эскола со свойственным ему аристократизмом скрывал заряженность на труд за легкой иронией, а Линда Руммо упорством и целеустремленностью смахивала на спортсменку, настраивающую себя перед взятием высоты.

Накануне юбилея в театре открыта фоторетроспектива.

Микивер же тщательно скрывал свои чувства. Со стороны казалось - он репетирует ровно, без проблем. Но это не так, совсем не так. Просто Микк не склонен к исповедальности, с годами - больше. Таким интровертным натурам гораздо тяжелее, чем тем, кто находит выход эмоциям в словоизвержении. Только сейчас подумал, что никогда не видел Микка кричащим. Однако как он подавлял в себе боль? Одному Богу известно.

Порой казалось, что я его понимаю, хотя... это дело не по зубам никому. Обидно, что не поставил с ним Достоевского. Чертовски обидно.

Пожалуй, однажды, не так давно, видел, как Микивера прокололо. В той сцене «Отцов и детей», где его герой вспоминает прошлое, я решил использовать музыку из «Вишневого сада». И намеренно не предупредив артиста, попросил включить музыку Олава Эхала. Я рассчитывал вызвать эмоциональный отклик, но он оказался шоковым. Не забыть Микка в тот миг. Дело не только в слезах, что навернулись на его глаза. Прошлое застигло его врасплох и вцепилось бульдожьей хваткой, не давая вымолвить ни слова.

А театром Микк руководил элегантно, как носил костюмы. Но чуть отстраненно. Вообще-то до мелочей продуманная его одежда, по-моему, - еще один способ отдалиться от будничной маеты. Он не любил закулисных разборок, и необходимость заниматься ими тяжким бременем ложилась на его плечи. Порой он его не выдерживал. В такие моменты хотелось помочь ему, быть рядом, но ему нужно было время, чтобы самому разобраться с собой.

Меня неизменно восхищало понимание коллегами этой ситуации. И это, кроме всего прочего, вызывало чувство глубокого уважения к ним.

Нюганен. Брехт

…Позже, приходя в иные эстонские театры, я как бы не разрывал связи с Молодежным. Продолжал работать с Микком, Линдой и Мари Лилль (с ней и Тыну Таммом мы сдружились на «Саде»), смотрел спектакли. К тому же всякие фестивали, смотры... Но главное - нас объединял Пансо, даже тогда, когда он вовсе отошел от Молодежного, даже тогда, когда покинул этот мир.

…Я боялся окунаться в прошлое. Поэтому не хотел ставить что-либо напоминающее мои прежние эстонские спектакли, и предложил Нюганену «Трехгрошовую оперу».

Были и другие соображения, определившие мой выбор. Дух театра показался близок природе Брехта. И неординарные актеры, могущие понять мистификации, игру с фактами истории и библейскими текстами, пародирование общепринятого и жонглирование приемами разных театральных эпох.

Таких собрал Эльмо Нюганен, такими удивил. Всюду актеры подрабатывают. И тут тоже: ведущая актриса переводит Шекспира (она владеет пятью языками), другой актер пишет стихи, третий - увлекается фотографией на профессиональном уровне, четвертый - шансонье, еще один - журналист, все владеют музыкальными инструментами. С ними не грех заняться Брехтом.

Театр Нюганена переживал период «бури и натиска». Как актер Эльмо прославился своим Труффальдино, и театр он вел, словно не выходя из этой роли. Во дворе ставил Дюма, в фойе - «Ромео и Джульетту», в Маленьком зале-комнате - Чехова. В «Мушкетерах» галопировали на рысаках, веронец взбирался на колонну шестнадцатого века, а Платонов проникал на сцену через чердачное окно, для чего актер совершал путешествие по крыше. Зрителей угощали вином и гороховым супом, а когда спектакль отыгран, его с почестями провожали. Под протяжные автомобильные гудки актеры замуровывали у театрального подъезда плиту с датами рождения и кончины их детища.

…Интересно, как и что передается от одного режиссера другому? Эльмо не видел Пансо, но, несомненно, его продолжатель. Видимо, рассказы, книги, фотографии, кое-что в записи, и... сигнал принят. Не знай я, что он знаком с моими «Сестрами», все равно понял бы это по его «Пианоле». Как по моему спектаклю, надеюсь, было ясно, от чего оказываюсь, что принимаю. Режиссер может передавать только на своей волне, а вот какие принимать?..

Тут, как говорил пуговичник Гюнту, «нужна догадка, Пер!»

Нюганен догадлив. Он уловил дух пансовской школы - с ее серьезной шутливостью (или шутливой серьезностью), готовностью к невозможному.

…Труднообъяснимый подъем не покидал меня во время репетиций Брехта, хотелось разобраться в его причинах. Оттого, что вновь в Таллинне, где дома тесно прижались друг к другу, как книги в старинных переплетах на книжной полке? Оттого, что здесь помнят мои спектакли, вспоминают фразы и поступки, которые я сам забыл? Да, известность приятна ощущением отдельности. Это чувство помогает осознанию себя. Но не радоваться же?

В конце концов я понял, что встреча с Нюганеном и его театром возвращает мне, если можно так сказать, ощущение непрерывности жизни.

В начале девяностых, когда произошли известные перемены, возникла иллюзия, что все потекло по каким-то не виданным доселе правилам. Казалось, прежний опыт, наши наблюдения (и театр, которым мы так гордились) не только никому не нужны, но и нам самим ни к чему. Представлялось - все надо начинать с нуля, который страшил своей округлой пустотой. Но постепенно стало ясно: в знаменитом споре чеховских героев прав был Тузенбах, а не мечтательный Вершинин - изменились формы жизни, а сама она...

Петерсон. Юкскюла. Матвере. Тургенев

…«Отцы и дети» - выпалил я в ответ на слова Нюганена о том, что хорошо бы сделать что-нибудь из русской классики. Он мгновенно среагировал, и через пару минут распределение ролей было вчерне готово. Конечно, идея представить в одном спектакле три поколения эстонских актеров заманчива, но все же не мешало перечитать роман, который помнился по давним временам (я часто обращаюсь к тому, что нашло отклик в юности).

…Странное дело, приступая к этим заметкам, я предполагал главное место уделить «Отцам и детям», последнему спектаклю. Не выходит почему-то. Не то дистанция времени мала, не то, как всегда, боюсь чувства итоговости.

Ломаю голову, ища способ, как бы упомянуть всех, играющих Тургенева, и не нахожу. Каждый из них - от Юкскюла, у которого одна группа художественной крови с Эскола, и до молодых, воспитанных Нюганеном, - достоин особого внимания. Хотелось бы рассказать о том, как репетировал Лембит Петерсон, после долгого перерыва победно возвратившийся на сцену театра, о наших беседах с ним во время работы, о том, как для меня была важна его высокая оценка того, что сделали коллеги и Марко Матвере в роли Базарова. И о самом Марко. О радости новой встречи с Анне, Пирет, Ану, Индреком, Аланом. Но, возможно, самая высокая мера их человеческой и художественной состоятельности проявилась в миг, когда из спектакля вынужден был выйти Микк Микивер. В ожидании его возвращения Аарне взял на себя еще одну роль, и все, как и должно быть в театре, сгрудились.

…Похоже, есть еще причина, не дающая подробно остановиться на мелочах. Эти заметки (считайте, юбилейные) пишутся в Лионе после репетиций с французскими актерами. Город, в котором братья Люмьер впервые представили на экране живые картины, куда фабрикант Алексеев (Станиславский) неоднократно приезжал учиться текстильному ремеслу, родина Сент-Экзюпери, - все это провоцирует на обобщения. И думая об опыте работы над Тургеневым, я в который раз убеждаюсь, что театр должен служить не государству, не нации, а напрямую обращаться к каждому отдельному человеку.

…Хорошо бы еще побродить мысленно по Linnateater, но нет времени - надо бежать на интервью. Я знаю, что французский журналист наверняка спросит, с какими актерами мне лучше всего работается? И знаю, что отвечу: с эстонскими. И расскажу ему, что есть такой счастливый таллиннский Linnateater.

(Полностью статья будет опубликована в первом номере журнала «Таллинн» за 2006 год. Издатель MTÜ Ajakiri «Tallinn»).