Северянин и другие

Светлан СЕМЕНЕНКО

Фото автора

Иванов, Петров, Сидоров… Так обычно говорят, когда хотят подчеркнуть, что имеют дело с простым русским человеком. Впрочем, Михаил Петров, журналист, писатель, историк культуры, – личность у нас слишком известная, чтобы отнести ее к рядовым и не воздать должное в день его пятидесятилетия.

Петров Михаил Владимирович. Не раз и не два встречались мы с ним, что называется, в редакционных коридорах, и я нисколько не преувеличу, если скажу, что оба сердцем привязаны к журналистике. Кроме того, я хорошо знал его мать Зинаиду Даниловну Петрову, с которой долгое время работал в редакции одной газеты. На ее могилке на Александро-Невском кладбище мы с Мишей побываем на следующий день.

Михаил Петров – автор двух объемистых книг о жизни и творчестве Игоря Сверянина. Вот они передо мной.

Дон-Жуанский список Игоря-Северянина. Истории о любви и смерти поэта. Таллинн, 2002.

Бокал прощенья. Материалы к биографии Игоря-Северянина. Нарва, 2004.

Первая представляет собой объемистый том, изданный на высоком полиграфическом уровне. Она оснащена богатым справочным и иллюстрационным аппаратом и включает не только разнообразнейшую иконографию знаменитости. Множество репродукций – обложки книг, иллюстрации, открытки, старые и современные фотографии… Как все это дорого сердцу библиофила! «Соприкосновение с чужой жизнью изменило меня, – пишет Михаил Петров в авторской аннотации… - Теперь я думаю, что эту книгу написали моей рукой люди, которые близко знали Игоря Васильевича Лотарева, но каждый из которых не смог бы стать ее единственным автором».

Вторая книга свидетельствует об уже сложившемся, трезвом взгляде на жизнь и творчество поэта и, можно сказать, содержит некоторые предварительные итоги. И здесь читатель найдет не публиковавшиеся ранее тексты и отрывки из воспоминаний современников поэта (в частности его дочери Татьяны Шмук и последней жены Веры Коренди), многие «материалы к биографии» – о взаимоотношениях с поэтами, отцом и сыном Фофановыми, записку академика Владимира Бехтерева о состоянии здоровья поэта, любопытнейшую «хронику умирания» – письма Северянина, жившего в Таллинне с Верой Коренди, к жене Фелиссе Круут в Тойла и многое другое. После разрыва с Ф.Круут весной 1935 года Северянин до самой своей смерти жил в Таллинне. «Постепенно письма поэта из покаянных, – пишет М.Петров, – превратились в обычную хронику: где был, что делал, сколько заработал денег, жалобы на здоровье…» Сохранилось 65 писем поэта к жене 1935-1938 гг., они хранятся в Литературном музее в Тарту.

— Затратив много сил на радиожурналистику, на ряд телевизионных проектов, проработав много лет в газетах, вы, Михаил Владимирович, не забывали и о писательстве...

–Первая книга писалась долго. Я ею недоволен – там были проблемы с корректурой. Кроме того, я недоволен и собой, потому что пытался впихнуть в книгу больше, чем вмещает донжуанский список поэта, потому что боялся, что мне не удастся издать что-то еще. Книга «Бокал прощенья» более легкая, более прозрачная и читабельная во всех отношениях. А после этого мне стало интересно издавать самого Северянина и его окружение. Я как бы перешел от любования собой в Северянине к любованию самим поэтом. У меня есть издательский план, длинный перечень книг, которые хотелось бы издать, причем это вещи уже готовые. Например, воспоминания Веры Александровны Кругловой, она была знакома с Северяниным в конце 1930-х годов, а ее муж, врач, лечил Северянина. Эти воспоминания были когда-то опубликованы, но я подготовил новое издание на основе моей переписки и разговоров с Верой Кругловой. Я был с ней лично знаком и что-то мог уточнить, расширить, дополнить комментариями. Потом очень хотелось бы издать воспоминания Веры Борисовны Коренди, о которой, как это обычно бывает, ходит очень много разных историй. Ее воспоминания хранятся в Российском государственном архиве литературы и искусства (РГАЛИ) и, нужно сказать, весьма трудны для адекватной научной оценки. Для этого нужно знать множество сопутствующих обстоятельств, иметь четкое представление о характере их автора. Интересно было бы издать воспоминания Василия Витальевича Шульгина, известного монархиста и идеолога белого движения, написанные им во Владимирской тюрьме в январе 1951 года. С поэтом Шульгин встречался в 1930-31 годах в Югославии, жил там с ним на одной вилле, а затем в 1933 году Северянин гостил у него в Белграде. Это словесные портреты Северянина и его жены Фелиссы, написанные очень тонким психологом. Воспоминаний там несколько тетрадей, и можно только удивляться, что они до сих пор не изданы. Далее – мне очень хочется издать книжку пародий на Северянина. Я набрал пародий, посвящений, подражаний, причем прижизненных, больше сотни. Кроме того, у меня накоплен обширный материал для книги переводов стихов Северянина на другие языки – эстонский, немецкий, сербский, фламандский, иврит.

Серия брошюр, задуманная Михаилом Петровым, уже начала выходить в свет. Стилизованные под издания начала века, эти книжки прекрасно смотрятся и, несомненно, доставят радость библиофилам. Здесь автобиографическая поэма «Винтик», написанная в октябре 1909 года и впервые опубликованная в Петербурге в 1915 году. Здесь девять стихотворений о русско-японской войне (собраны воедино редчайшие брошюрки, изданные в Санкт-Петербурге в 1905 году). Здесь поэзы, обращенные к Северянину отцом и сыном Фофановыми. Здесь стихи Северянина, обращенные к обожаемой им Мирре Лохвицкой (с предисловием Татьяны Александровой). Здесь, наконец, пьеса самого Михаила Петрова «Стареющий поэт» – пьеса скорее для чтения, построенная на прекрасном знании биографического материала, причем одно из действующих лиц – упомянутый выше Василий Витальевич Шульгин. На всех книжках – гриф «Издание Михаила Петрова».

— Книги в высшей степени интересные. Скажите, с какой целью вы их издаете?

– Я вот в чем не согласен с Михаилом Афанасьевичем Булгаковым. Он дал очень неправильную установку советской интеллигенции, сказав, что рукописи не горят. Рукописи прекраснейшим образом горят, и мало того – горят идеи. Но хуже всего то, что вместе с идеями горят люди. Я не хочу быть этой советской интеллигенцией, которая, вняв словам Булгакова, писала в стол. Я не хочу писать в стол. Все, о чем я писал, я писал искренне. Вот и последнюю книжку о правах человека я писал искренне. Она написана от сердца, от души, а не от желания уязвить или уколоть кого-то. Это касается и моей беллетристики. Я написал большой роман, сейчас заканчиваю четвертую часть. Там есть и мистика на эстонском хуторе, и скандальный триллер с узнаваемыми персонажами, и элементы космологии, построенной на библейских текстах, и попытки разыскать древнюю эстонскую письменность. Я уже проверил эти тексты на нескольких своих знакомых и, к собственному удивлению, обнаружил, что там много смешного. Так что работы на обозримое будущее мне вполне хватит.