Жизнь, унесенная волной…

Строго говоря, к нам на гастроли приезжает московский Театр-студия под руководством Олега Табакова, то есть знаменитая «Табакерка».

Но заняты в спектаклях и мхатовские актеры (МХТ, как известно, тоже руководит Олег Павлович Табаков), и актеры «Табакерки» - например, в «Лицедее» играет Андрей Смоляков, мхатовец, известный по многим телесериалам, а в «Когда я умирала» - Евдокия Германова, а в «Обыкновенной истории» и «Бумбараше» – Евгений Миронов, а в «На всякого мудреца довольно простоты» и в «Признаниях авантюриста Феликса Круля» - Сергей Безруков, да и сам Олег Павлович выступает и в роли режиссера, и в роли актера… Девять названий – на все вкусы, на все пристрастия, на любителей разных жанров.

Сегодня поговорим о самой громкой московской премьере нынешнего сезона – спектакле Миндаугаса Карбаускиса «Рассказ о семи повешенных».

Известный режиссер Миндаугас Карбаускис поставил в «Табакерке» «Рассказ о семи повешенных» Леонида Андреева. Взяв самое мрачное произведение самого пугающего русского писателя, молодой режиссер создал умный и светлый спектакль о самом главном – об умении умирать, - пишет Ольга Егошина в «Новых известиях».

О чем бы режиссер Миндаугас Карбаускис ни ставил спектакль, непременно получается, что режиссер «думает о смерти», иногда шутит с ней, иногда «дергает ее за усы». Его тревожит смерть не как физический процесс: последний хрип, спазмы, корчи. И не гамлетовское любопытство: какие сны в том смертном сне приснятся? Его волнует смерть как философское умозрение. У Леонида Андреева в «Рассказе о семи повешенных» подробно описаны виды и стадии взаимоотношений со смертью для семи различных типов людей, приговоренных к смертной казни. Карбаускис просто не мог пройти мимо этого произведения.

Унаследовав от своего учителя Петра Фоменко виртуозную легкость контакта с прозой, Карбаускис высекает из довольно рыхлого рассказа Андреева монолит спектакля.

Рассказав о своих персонажах, актеры легко переходят от третьего лица к своим героям, вдруг натягивая их на себя, как натягивает шапку веселый разбойник Цыганок. Играющий конокрада Цыганка Дмитрий Куличков – сейчас, пожалуй, одна из наиболее серьезных театральных надежд. Именно его исполнение становится камертоном постановки. Не опуская ни единого нюанса, он ведет линию роли легко, не сползая ни в пафос, ни в мелодраму. Одна из самых сильных и сделанных сцен этого сильного и сделанного спектакля: сцена, где Цыганка уговаривают стать палачом, обещая за это жизнь. Куличков точно играет этот соблазн души: соблазн красной рубахи, соблазн силы. И только где-то совсем в непредставимой глубине темной разбойничьей души какой-то мешающий стыд от самого слова «палач».

Роман Должанский отмечает в «Коммерсанте», что неожиданно для себя на спектакле он не только боялся, но и смеялся.

Принято считать, что режиссер Миндаугас Карбаускис в качестве главной темы своего творчества добровольно выбрал тему смерти. И то правда, лучшие спектакли режиссера, такие, как «Старосветские помещики» в МХТ, «Долгий рождественский обед» и «Когда я умирала» в Театре Олега Табакова, поставлены вроде бы о том, как смерть наступает на жизнь, не оставляя последней никаких шансов.

Переосмысления требует сама главная тема. Миндаугас Карбаускис ставит спектакль вовсе не о смерти. Вслед за Леонидом Андреевым он мог бы повторить: «Если прежде я думал, что существует только смерть, то теперь начинаю догадываться, что существует только жизнь». Как и у автора, у Карбаускиса нет никаких виселиц и веревочных петель. Режиссер «уцепился» за близость к месту казни моря. У него получается так, будто семерых обреченных разлучает с земной жизнью не рука палача, но морская волна. Она звуком накатывается на выщербленный паркетный помост, поднятый художником Марией Митрофановой как волнолом или покатая скала. И исчезают висельники в стихии так, будто сами весело растворяются в волнах – чтобы в финале повторить сцену из пролога, в котором они, молодые и объединенные общим делом, вбегают в дом с мороза, обмениваясь возгласами и поцелуями.

Одна из главных тем спектакля – взаимозаменяемость людей, то есть та большая игра жизни, в которой, конечно, и можно узнать руку смерти, но интереснее искать всеобщую театральную игру. Поэтому будущие смертники поначалу играют домашнюю прислугу того самого министра, которого террористам так и не удалось взорвать. Потом одни из них играют родителей других – в очень сильных сценах прощания смертников с семьями. А присоединенные к террористам хищно-жизнелюбивый разбойник Цыганок и медлительный эстонский крестьянин Янсон вообще попеременно превращаются в тюремщиков друг для друга.

Благодаря не слишком сложной игре режиссеру удается избежать, с одной стороны, нарочитой мрачности, которую можно было ожидать от некассового названия, а с другой стороны, той дешевой сентиментальности, которая сегодня в театре страшнее виселицы. Заданный режиссером умный баланс поддерживают актеры, большинство из которых совсем молоды. Что вполне закономерно: играть, особенно в присутствии смерти, интереснее и веселее, чем просто умирать. Зал смеется сначала осторожно, с недоверием к себе и театру – а можно ли улыбаться, когда речь идет о смерти? Господа зрители, смейтесь на здоровье. В театре можно все, особенно когда сделано талантливо. «МЭ»