"Молодежь Эстонии" | 07.07.06 | Обратно

Надо жить по совести

Гафт — это не фамилия, это диагноз, сказал о своем друге драматург Григорий Горин.

Фото Николая ШАРУБИНА

— Валентин, вы всегда были известны своим критическим отношением не только к другим, но прежде всего к самому себе. Как живется с таким качеством?

— Критика в свой адрес хороша до той поры, пока ты сам себя критикуешь. Когда же критикуют другие, то это воспринимается совсем иначе.

Когда я что-то пишу, то я критичен, а в жизни мне порой не хватает самокритики. Изучение самого себя до кончиков ногтей ни к чему хорошему не приводит. Человек, с одной стороны, очень сложен, а с другой — прост. Иногда бывают жуткие провалы в профессии, и об этом разговариваешь только сам с собой. Думаю, что критика в свой адрес не должна быть убийственной. Она, конечно, нужна, но только тогда, когда ты знаешь, что сможешь сделать что-то по-другому. Но если ты не понимаешь, как улучшить уже сделанное, тогда ты тихонечко помалкиваешь и ищешь новые пути, дополнительные резервы.

— Обычно критикуют себя люди, у которых нет звездной болезни.

— Наверное, да. Хотя бывает, что и звезды начинают себя критиковать. Вдруг резко прикидываются и говорят: «Я — никто». Но это больше похоже на кокетство, а не на самокритику.

Конечно, в актерской профессии существует парадная часть. Такая уж профессия, актер всегда на виду. Но некоторые именно на парадах выглядят гораздо эффектнее, чем на своей работе. Аплодисменты, проходы на фестивалях… Многие люди живут только ради этого. В их воображении — это цель жизни. А в действительности — мишура! По-моему, ужасно, когда человек, который ничего собой не представляет, идет без стеснения важной походкой. Может, он что-то про себя думает такое, о чем мы и не догадываемся. Счастливые люди… Но мне это неинтересно.

Поначалу надо чего-то добиться. Стыдно, когда видишь человека, который пытается произвести впечатление, но при этом говорит одни глупости.

— Что значит быть умным человеком?

— Просто надо уметь чувствовать и ощущать время, в котором ты живешь, и людей, с которыми общаешься. Ведь что такое умный человек? Хорошо было кем-то сказано, что умный человек может найти общий язык и с извозчиком, и с академиком. А вот когда ты сумеешь не только поговорить, но и взять что-то от извозчика, и от академика – тогда считай себя интересным человеком. Важен разумный покой, и во всем нужна мера. Правда, это очень редкое качество. Для этого надо иметь внутри себя некие весы.

— Многим известно, что Валентин Гафт может припечатать словом так, что мало не покажется…

— Все началось с капустников. По предложению Олега Николаевича Ефремова я вдруг, совершенно неожиданно как для самого себя, так и для других, стал сочинять эпиграммы. Это была ирония над собой, над другими. Мне никого не хотелось обидеть, обличить, поссорить. Я просто хотел таким образом высказать какую-то свою правду. Все люди, о которых я писал, — яркие личности. Эпиграммы были приняты всеми доброжелательно, над ними смеялись. Но в иронии, как нигде, нужна мера.

— Началось все с капустников, а потом?

— Потом один человек, звали его Лион Измайлов, напечатал мои эпиграммы на каких-то листочках и стал их распространять… К ним стали что-то добавлять, приписывать. И уж только потом начали выходить мои книжечки.

— Вы прилагали к этому «свою руку» или, как всегда: вас издавали, а вы ничего не знали?

— Да, да, редко, но руку прилагал, хотя много книжек выходит без моего разрешения. Однажды был даже суд, потому что одну книжку стали переиздавать без меня.

Сейчас я ничего не сочиняю — остыл. И не то чтобы я исчерпался, а просто понял, что это не моя профессия, что я не умею, не могу пойти дальше. Заниматься этим специально, думать, напрягаться, выискивать у меня не получается.

А вот своей книгой «Тени на воде» я доволен, по-моему, она лучше и полнее других.

— Как отличить подлинное искусство от подмены?

— Подмена — это когда актер фальшивит. Вроде человек выкладывается весь, а на самом деле халтурит. Многое или даже почти все зависит от вкуса. Не люблю смотреть спектакли, где надо расшифровывать чужую азбуку, режиссер чего-то там себе придумал, а я должен сидеть и расшифровывать. Мне нравится театр, который строится на том, что, смотря на сцену, я узнаю самого себя. Следя за происходящим, ты словно становишься этим человеком. Люблю, когда есть неожиданные театральные приемы. Когда человек знает, что он делает, он может делать все наоборот, — и все равно все будет правдой.

— Вы долгие годы в театре и кино. А поняли ли вы слагающие актерского успеха?

— На сцене есть простые вещи, от которых зависит успех. Это особый актерский талант, когда все воспринимается на интуитивном уровне. Нужно попытаться, при наличии интеллекта и рассудка, отбросить все и стать наивным. Такое редкое сочетание крайностей в артистах бывает нечасто. Но когда оно есть, тогда артист становится великим.

— Актеров и так часто обвиняют в наивности. Давайте объясним, что вы имеете в виду.

— Что значит быть наивным на сцене, быть наивным актером? Значит ли это, что надо быть простодушным или глупеньким? Конечно, нет. Быть наивным — это значит уметь довериться и уметь обмануться. Это свойственно только очень умным людям, поэтому, когда про кого-то говорят: «Глупенький, наивный, простодушный», — это не значит, что человек дурак. В конце концов, все хорошие, добродушные и умные люди наивны. Они оттого и бесхитростны, что сами очень хорошие. Они доверяют другому человеку. Так же надо доверять и самому себе.

— У вас никогда не было ощущения, что актер — это марионетка в руках некоего Карабаса Барабаса?

— Нет, я не ощущал себя марионеткой, но есть какая-то определенная степень зависимости. Актерство — это не рабский труд. В доме, который называется театр, есть актеры, директор, главный режиссер, администратор… и каждый из них — хозяин на своем месте.

— Приходилось ли когда-нибудь отказываться от ролей в театре?

— Лучше отказаться от роли, чем прийти и испортить ее. А потом это невыгодно режиссеру — работать с человеком, который заведомо не хочет играть в этом спектакле. Правда, бывает, что актер не хочет, но его удается уговорить, и потом получается замечательно. Вот это бывает интересно.

— И у вас были такие роли?

— Я не хотел играть в «Записках Лопатина» и выступал против этой пьесы. Мне не нравился сам материал, там было очень много текста и очень мало действия, а оказалось, что это одна из моих лучших ролей.

— Охарактеризовать себя трудно, но можно. Может, расскажете, какой он — Валентин Гафт?

— Относительно себя человек всегда ошибается. Вот биографию рассказать могу, а дать характеристику — нет.

— Никогда не жалели, что посвятили себя именно актерской профессии, а не чему-то другому?

— Нет. Вот только когда бывают неудачи, то обычно думаешь: «Надо исправиться, надо сделать лучше».

— Вы так запросто говорите об этом? И почему-то не начинаете мне рассказывать о тяжелом и непростом актерском труде?

— А зачем? Если честно, то я никогда не думал, что буду играть большие роли. Думалось: господи, мне бы только притереться и научиться говорить: «Кушать подано», — и я буду счастлив. И когда однажды мне дали много слов, я испугался, думал, что не смогу их никогда произнести. Я же рассчитывал только на роли «кушать подано». Неуверенность в себе в начале моего актерского пути мне очень мешала, да и до сих пор иногда дает о себе знать.

— Согласны ли вы с утверждением, что кино любит типажи?

— Отчасти. Вообще кино меня не баловало. Мало того, что типаж у меня был не тот. Нерусская, странная внешность. Я мог играть только шпионов да иностранцев. В те времена герой должен был быть другим. Это и естественно. В 50-е, 60-е, 70-е годы я не подходил ни для какой роли, за редким исключением. Чаще всего было так: делали кинопробы и казалось, что вот-вот возьмут на роль, но потом кто-то приходил, и в картине снимали не меня. В кино моя судьба не сложилась, вроде и мелькал много, а хороших ролей нет.

— Можете сказать, на какие роли вас пробовали, но в итоге играли другие актеры?

— Все они были незаметные. Вот сам я отказывался от картин, которые стали заметными. Например, я отказался играть у Марка Захарова в «Мюнхгаузене» роль, которую играет Игорь Кваша. Почему-то мне в голову ударило, что я не хочу играть в этом фильме. Показалось, что Захаров больше будет заниматься Олегом Янковским, у которого была потрясающая роль Мюнхгаузена, а я буду страдать. Кваша, наоборот, очень хотел это сыграть. Ну и сыграл. Еще я отказался играть в картине «Кин-дза-дза» у Георгия Данелия роль, которую сыграл Юрий Яковлев. Меня утвердили, сшили костюм. Пришел я на репетицию уже перед самыми съемками. Режиссер все время занимался Леоновым, а на меня не обращал никакого внимания, поэтому я и сказал, что не хочу здесь сниматься, и ушел из картины. Бывают такие бзики…

— Это что — черта характера?

— Я бы сказал, «примочки» характера. Лучше быть первым в дерьме, чем где-то быть неуверенным.

— Время неумолимо бежит вперед. Остаются ли у вас минуты, чтобы осмотреться?

— Нет, у меня не бывает такого. Я не люблю вот так вот сесть, подумать и оглянуться назад. Это все как-то искусственно. Если такое и случается, то непроизвольно, где-то в дороге или перед тем как заснуть.

Какие-то мгновения из прошлой жизни присутствуют и сегодня, но эта прошлая жизнь кажется бледнее по сравнению с тем, чем ты занимаешься сию минуту. Нельзя все время думать о прошлом, о том, как было. Зачем? Человек же не понимает, насколько он изменился. Я вот иногда смотрю на себя, молодого, в какой-нибудь картине, и страшно становится.

Чаще всего понимаешь, насколько ты изменился, когда встречаешь своих товарищей и ровесников. Вот тогда ты осознаешь, что и ты стал таким же. Моя жизнь, в общем-то, в значительной степени прошла. И что же, наложить на себя руки? Нет, впереди есть какая-то маленькая работа, и она тянет за собой. Она как путеводная звездочка, которая дарит какие-то надежды на грядущее счастье. Работа — это главное. Если она есть, то нет времени останавливаться и задумываться.

Беседу вел
Павел МАКАРОВ