"МЭ" Суббота" | 10.06.06 | Обратно

«Он все играет не как все. Он все играет именно как он»

- так сказал Юрий Башмет о великом скрипаче Гидоне Кремере, но то же самое можно сказать о нем, великом альтисте Юрии Башмете.

Фото Николая ШАРУБИНА

На днях в Таллинне с невероятным успехом прошел концерт самого знаменитого в мире альтиста Юрия Башмета и оркестра «Солисты Москвы», организованный концертным агентством Artmusic Kontserdiagentuur.

Отвечая на вопрос, в чем, по его мнению, заключается формула успеха, маэстро сказал: «Это явление многоплановое, многочастное и трудно объяснимое». Так началась беседа Эллы АГРАНОВСКОЙ с Юрием БАШМЕТОМ. И продолжилась длинным разговором о природе успеха и успешности.

- Бывает, что человек покоряет невероятной энергетикой, эмоциональностью, громит рояль, да? Бывает, летят струны, что, конечно же, обращает на себя внимание публики. Как бы человек ни играл, но если у него порвалась струна, и он поменял скрипку или струну, это придает концерту какую-то дополнительную краску. Правда, это, скорее, из области быта, но все-таки работает на успех. Но бывали и исключения из правила. Например, у меня в пяти концертах подряд в одном и том же месте сонаты Шостаковича рвалась струна. А я тогда только начинал играть со знаменитым Рихтером. И мне, конечно, было очень неловко, потому что первый раз он, безусловно, понял, что всякое может случиться. А когда в этом же месте струна порвалась второй раз, он уже удивился. В третий мы с ним объяснились и пришли к выводу, что это какая-то мистика, потому что случалось в начале первой части, после чего я уходил, менял струну, и мы начинали гораздо лучше, чем играли до того, как она рвалась. Так что иногда бывает, что это на пользу. Но вообще все неожиданные события - например, смычок может выпустить звук, или случится какой-то казус, когда кто-то что-то выкрикнет из зала, - все это способствует успеху. Это если говорить о концертной деятельности, когда человек, в принципе, играет уже давно. Но бывает, какой-то молодой исполнитель, или исполнительница, покоряет каким-то невероятным проникновением в суть музыки. Таким был 14-летний Женя Кисин. Весь зал рыдал, когда он играл Шопена: ну, как это мальчик в 14 лет почти добрался до понимания жизни и смерти. Бывают какие-то экстравагантные исполнители, умышленно делающие все наоборот, чтобы стать заметными.

- А вы какой?

- Я? Это не мой вопрос. Это вопрос ваш. Это вопрос тех, кто слушает, кто пишет, кто слушал меня не один раз. Я могу сказать, что я разный. Мне нравится тяжелая и глубокая музыка, значительная, трагичная. И в то же время мне нравится шутка, но шутка с высоким вкусом.

- Как «Полька» Шнитке, которую вы исполнили на бис?

- Ну, Шнитке - это настоящая пародия, это подходит именно к гоголевской теме. Конечно, это не просто шлягер. А почему я очень ценю вкус? Потому что, как вы, наверное, знаете, какие-то очень важные годы в своей жизни, пять лет, посвятил «Битлз» и вообще гитаре. И для меня переключение из одного жанра музыки в другой - это очень большое достижение исполнителя. И когда человек как-то пытается играть на скрипке джаз, я вижу, что он, в принципе, не понимает, что играет вульгарную ресторанную музыку, а не джаз.

- Наверное, для классического музыканта джаз - это какая-то попытка опровержения, протеста?

- Может быть. В школе или в консерватории его учили не делать глиссандо, не вибрировать вульгарно, и теперь, если в какой-то программе в виде исключения он играет джаз, ему кажется, что, наконец, можно делать все, что запрещалось. Но это совершенно неверный путь. Потому что каждый жанр имеет свою энергетику, свой стиль. С этим прекрасно справляется Гидон Кремер: он все играет не как все, он все играет именно как он. Но в том, что он делает как он, ярко проглядывается отношение к данной музыке. Однажды в один вечер он играл два романтических концерта, это были Брамс и Сибелиус. И то, и другое была романтика, но когда он играл Сибелиуса, я видел Финляндию. А когда он играл Брамса, я видел самого Брамса. Настолько со своим замечательным вкусом он проникает в самую глубину. Вот он демонстрирует публике различную энергетику различных композиторов. Это очень важно, как мне кажется. И поэтому в себе ценю, когда мне тоже удается это сделать - не переступить грань. Вот композитор Игорь Райхельсон, он немножко, неожиданно джазовый. И в том, что я играл сейчас на концерте в Таллинне, есть и джазовые элементы. Но на самом деле у него есть специальные произведения для меня, саксофона, рояля и биг-бенда. То есть там есть часть чисто джазовая, часть чисто классическая, и потом они как-то перекликаются, объединяются, иногда спорят. И здесь очень важна эта граница. Очень трудно, кстати, играть музыку бардов, с точки зрения музыки, примитивную. С Сережей Никитиным, замечательным бардом, у нас было однажды такое попурри памяти Булата Окуджавы.

- Вы играли на альте?

- Да. Он с гитарой и немножко пел, а я на альте. И должен сказать, что я не спал несколько ночей, все пытался сыграть элементарные три с половиной ноты - это просто без страховки под куполом цирка. Потому что чуть-чуть в одну сторону - ресторан, чуть-чуть в другую - без понимания, играешь просто как классический музыкант, как-то сухо. Это какой-то совершенно другой мир, другой уровень, интеллектуальный и духовный. Поэтому я очень серьезно отношусь как раз к этим жанрам. Это не означает успех. Знаете, в истории Лист был первым самым крупным менеджером собственных концертов, и у него был огромный успех. А Паганини, по воспоминаниям, далеко не был таким успешным, как Лист. Он был очень мощным, но Лист был абсолютным чемпионом. Это было ярко, громко и быстро в конце - и зал всегда взрывался. Но менталитет меняется. Вот Нейджл Кеннеди - он шокирует публику всевозможными способами. Я с ним хорошо знаком: он умный человек, интересный музыкант, молодой, такой своеобразный. Он может выйти на сцену в коротких брюках, на правой ноге красный носок, на левой белый, на пиджаке один рукав есть, другого нет… Словом, ведет себя эпатажно и пользуется сегодня у публики огромным успехом.

«Если звучит лучше,
чем написано в оригинале»

- Наверное, это неправильный вопрос. Наверное, такие вопросы музыкантам не задают, но я спрошу, потому что меня давно это интересует. Альт - он же по размеру больше скрипки...

- Да, больше.

- А вы играете скрипичную музыку...

- Какую?

- Например, Паганини. Как вы технически успеваете совладать с диапазоном инструмента... Ну, вы понимаете...

- Понимаю. Прежде всего, это произведение Паганини, в принципе, было написано для альта. Он играл почти на всех инструментах, на которых я играю, так вот случилось. Когда-то я довольно виртуозно играл на шестиструнной гитаре, правда, на электрической. Паганини играл на классической шестиструнной гитаре. Конечно, в истории он известен как самый великий скрипач всех времен, но был период, когда он очень увлекся альтом. У него был очень хороший альт Страдивари, и он написал сонату для большой виолы, это очень трудное произведение оригинально для альта. И несколько квартетов с очень развернутой партией альта - для самого себя, то есть для квартета, в котором он будет солистом. Но на альте, а не на скрипке. И то, что вы сегодня слушали, один из этих квартетов, переделанный для оркестра, а партия альта осталась оригинальной, как ее написал Паганини.

- Хорошо, это пример не самый удачный. Но разве в каких-то других произведениях вам не приходится приспосабливаться чисто технически?

- Когда произведение учишь, приспосабливаются все - и скрипачи, и виолончелисты, и альтисты. Конечно, надо приспосабливаться. Да, есть какие-то переложения скрипичной музыки. Считаю, что очень хорошо звучит Бах на альте, и виолончельный, и скрипичный. Я думаю, что имеет смысл переделывать для альта скрипичные и виолончельные произведения в том случае, если они как минимум звучат, как другая музыка, а как максимум звучат лучше, чем написано в оригинале. Это редко удается сделать, поскольку автор все-таки лучше знал, для какого инструмента он писал, он слышал. И все-таки должен сказать, что, например, чакона Баха звучит на альте - по-моему! - лучше, чем на скрипке: она мощнее, трагичнее.

- Мне кажется, что альт вообще более трагичный инструмент, чем скрипка. Скрипка жалостливая, очень эмоциональная, а у альта чувства глубже, сильнее и, что ли, более отстраненные.

- Да, я с вами согласен, потому что в нем есть такой философский холодок, такая вот дистанционность. Он может быть очень интимным, он может быть очень драматичным, но - особенно в верхних позициях, верхние ноты - они не такие блестящие, как на скрипке, не такие легкие, то есть звучат с большим напряжением. Но особый голос альта особенно был подчеркнут именно в ХХ веке. Хотя нет, Моцарт тоже написал концертанто для скрипки и альта - Концертная симфония, и во второй части, порученной альту, есть очень серьезные эпизоды, трагичные моменты. Есть такая легенда, что он сам играл на альте на похоронах матери эту собственную концертанту, и не скрипичную партию, а именно альтовую.

- Я читала, что вы играли на инструменте Моцарта. Это был альт?

- Да, там была скрипка и был альт. И я играл на альте... И такая мистика, такое совпадение: оказалось, что его альт того же мастера, что мой, и они братья, только у них три года разница. Какой из них старше, честно говоря, не помню.

«С моим альтом практически без измен проживаем»

- А у вашего инструмента бывает плохое настроение? Бывает, что он вообще не в настроении, не хочет играть, когда вы пытаетесь его не то что заставить, но как-то с ним договориться? Или он всегда полностью вам подчиняется?

- Я бы так сказал: у моего инструмента есть индивидуальные черточки. Прежде всего, он в любом настроении и в любую погоду, если его не насиловать, всегда отдает какие-то свои типичные прелести в пиано. Без насилия он всегда звучит, даже в самых невероятных условиях, в самую влажную погоду, в Турции, где почти стопроцентная сырость - смычком водишь, а звука нет, нет сцепления со струной, и звук невозможно извлечь. И все равно даже в такой ситуации он в пиано звучит легко. Но когда пытаешься извлечь из него более яркие звуки, погромче, он не терпит насилия, в принципе. Иногда он смиряется и говорит: ну, и получаешь таким вот образом, пожалуйста. В принципе, он ко мне хорошо относится. Я к нему тоже. Мы уже столько лет вместе, с 71-го года. И все концерты, все конкурсы - все я проходил с ним. Изменял ему кратковременно, раза два-три за все эти годы.

- Почему?

- Были такие акции. Например, «Моцарт на инструментах Страдивари коллекции Лондонской музыкальной академии». Идея заключалась в том, чтобы играли именно на их инструментах. Так что практически без измен проживаем.

«У нас сейчас очень приятное время»

- Возрастной состав вашего оркестра очень молод. Вы умышленно к этому стремились? Вам необходимо, чтобы вокруг вас были молодые люди?

- Ну, во-первых, это замечательно, сам себя моложе чувствуешь.

- Вампирите, стало быть, потихоньку?

- Нет. Вряд ли. Просто с молодыми ощущаешь себя моложе. И через них лучше понимаешь сегодняшнее время, скажем так. Все-таки есть какие-то отличия менталитета, и музыкального, и вообще - вокруг в мире происходит столько, что за всем этим трудно уследить. А с ними очень естественно попадаешь в это время. Но это сегодня могу так говорить, а когда-то это случилось по нужде, потому что с первым составом мы расстались, он рассыпался, не существует. И тогда жена Рихтера, Нина Львовна Дорлиак, сказала: «Юрочка, многие уехали из страны, но у нас столько талантливой молодежи, и они в вас нуждаются. Вы должны все начать сначала и создать заново свой молодой оркестр». Это было нелегкое решение, потому что я уже зарекся больше себя не обременять: не очень приятная была история, когда мы расстались с тем оркестром. Так вот, собрал я лучших на тот момент студентов консерватории. А в будущем году нам уже исполняется 15 лет, и состав за эти годы сохранился процентов на восемьдесят - это здорово! Они выросли, сегодня это молодые люди и очень высокие профессионалы. У нас сейчас очень приятное время, потому что мы не ищем, не ходим, не выпрашиваем. У нас есть наши помощники, наши - есть такое слово - спонсоры, компания «Менатеп». И они будут принимать мощное участие в нашем юбилее. Сейчас об этом, не стесняясь, говорю, а раньше стеснялся объяснять, каким образом выживает оркестр. Действительно, мы прошли очень тяжелые времена, когда не было зарплаты, вот не было - и все тут.

- И все равно играли?

- Играли. Я отдавал свои деньги. Отыграл сольный концерт, получил - и отдал. Я им так и пообещал: «Не волнуйтесь, зарплата вам обеспечена - и будем выживать». Как-то помог один банк, потом кто-то еще. Кто-то из моих товарищей помог: просто в этот месяц дал зарплату. По-разному все это происходило. А теперь нас поддерживают всерьез, и наш генеральный спонсор - компания «Менатеп». И слава Богу, что есть такие люди, интеллигентные, любящие музыку и вкладывающие часть результатов своей деятельности в развитие нашего оркестра.

«Люблю заигранные шедевры»

- Вы намеренно не играете хиты, шлягеры, словом классическую «попсу»? В отличие от других коллективов.

- В принципе, да. Я с удовольствием могу сделать такую программу, и это будет проект, понимаете? Но все-таки такая «Полька» в конце концерта на бис, она, конечно, для человека обыденного, что ли, может звучать как шлягер, это понятно. Она и есть, в общем, шлягер, только это шикарный шлягер, сделанный с колоссальным вкусом. А так… Все-таки дивертисмент Моцарта играется, серенаду Чайковского все играют...

- Но все-таки это не чардаш.

- Конечно, конечно... Опять-таки, если это чардаш Брамса, то почему нет?

- Да мне лично он вообще очень нравится! Но вы ведь не сыграли чардаш Брамса.

- Для этого нужен симфонический оркестр. Вот если мы приедем сюда с моим симфоническим оркестром, то, конечно, прозвучат яркие вещи, может быть, «Венгерский танец» Брамса, пока не знаю... Я как раз люблю брать шедевры заигранные, наряду со всем новым. Такие у меня интересы.

- А пока играли философскую программу...

- Но у меня есть и более сложные программы, например, на «Белых ночах» у нас будет программа полностью из произведений Шостаковича, причем непростых произведений, это к его 100-летнему юбилею. А бывают легче программы, еще легче, чем та, что мы играли в Таллинне. У нас очень много ХХ века - Свиридов, Шостакович, Шнитке, Прокофьев... Но я понимаю ваш вопрос... Мы не играем «Времена года» Вивальди, хотя это изумительное произведение.

- Как чардаш Брамса?

- Знаете, здесь все очень просто объясняется: я же не на скрипке играю, а на альте. Играть на альте «Времена года», может быть, не имеет смысла. А может быть, - вот я сейчас подумал - переложить на квинту ниже и играть просто в других тональностях.

Путь к успеху начался в Таллинне

- Приедете еще в Таллинн?

- С радостью, если позовут. Я люблю этот город, и вообще, он сыграл важную роль в моей карьере. Опять-таки не стесняюсь произносить это слово, потому что моя карьера была не карьерой молодого человека, победившего в каком-нибудь международном конкурсе и постепенно завоевывавшего какие-то центральные места в столице. Мне нужно было завоевывать само право играть по линии филармонии сольные концерты на альте. И играть так, чтобы понравиться и получать новые приглашения. Словом, путь был сложный. И успешный, как видно сейчас. А тогда альт как сольный инструмент в Советском Союзе еще не был включен в концертный план, но благодаря художественному руководителю Эстонской филармонии Борису Парсаданяну меня пригласили в Ратушу сыграть сольный концерт с пианистом. И на протяжении многих лет я раз в году - это был для меня большой стимул - готовил новую программу, чтобы сыграть один из самых ответственных концертов сезона в таллиннской Ратуше. И приглашал меня всегда Борис Парсаданян. Я даже играл его сонату, очень хорошую, она записана на Эстонском телевидении. Уже не говорю о том, что играл здесь с симфоническим оркестром, и с камерным приезжал. И впредь буду приезжать с удовольствием, если будут приглашать.

- Судя по тому, как пылко принимала вас публика, будут непременно.

Отдельная благодарность концертному агентству Artmusic Kontserdiagentuur
за помощь в организации этой беседы.