"Молодежь Эстонии" | 26.05.06 | Обратно

Пространство, которое называется душой

Фото Николая ШАРУБИНА

На летних гастролях в Таллинне, с 5 по 7 июля, Московский академический театр имени Моссовета сыграет спектакли «Муж, жена и любовник» и «Трамвай «Желание», или В пространстве Теннесси У.» замечательного режиссера Юрия Еремина, чьи постановки с успехом шли и на сцене нашего Русского театра.
Сегодня Юрий ЕРЕМИН отвечает на вопросы Эллы АГРАНОВСКОЙ.

Вот так и нужно было жить

— Известно, что в Таллинне вашим спектаклям всегда сопутствовал оглушительный успех. Прошу прощенья за вопрос, бывало ли когда-нибудь наоборот?

— Бывало. Конечно, бывало. И не раз. За свою жизнь я поставил очень много продукции, работал в Ростове, где возглавлял два театра. Когда стал там главным режиссером, мне было 29 лет, и я был самым молодым главным режиссером в Советском Союзе. Потом много работал в разных театрах и Москвы тоже. И, поставив больше ста спектаклей, про себя отмечаю, что у меня было, может, пять, ну шесть, которыми я, если это слово вообще уместно в нашем творчестве, доволен. Остальные были получше, похуже, некоторые были довольно страшные. Хотя, должен сказать, мои спектакли живут достаточно долго. Но когда шесть лет назад я освободился от пут руководства театром и зажил полнокровной творческой жизнью, и даже похудел на 20 килограммов, мне показалось, что вот так и нужно было жить всю жизнь. Потому что судьба руководителя театра ужасна. Мне кажется, институт худруков давным-давно себя изжил. Просто в Советском Союзе, где кто-то за кого-то должен был отвечать, когда что-то кому-то диктовали, кто-то кому-то мешал, этот институт был как бы небходим. На самом деле худруки – это редчайшее явление. Вот, например, Станиславский с Немировичем-Данченко создали свой театр – да, они могли им руководить какое-то время, пока он создавал какую-то достаточно хорошую продукцию. Мы знали Вахтангова и его труппу, мы знали театр-лабораторию Ежи Гротовского. Но когда все это превращается в театры, где основная задача худруков сводится к тому, чтобы как-то занять ту или иную артистку, или задуматься о том, почему тех или этих актеров не занимают, или надо поставить какую-то пьесу для кого-то и так далее, - тогда, мне кажется, это уже не творчество. Сегодня совсем другие времена. Вспомним, раньше был необходим какой-то взвешенный репертуар – ну, классика, что-то современное, и Розов – это было хорошо, а если Рацер и Константинов, то для кого-то хорошо, а для кого-то плохо. И потом, надо было делать какие-то «датские» спектакли, то есть поставленные к конкретным датам, к каким-то годовщинам. Мы обязательно к чему-то стремились, что-то отмечали. И таким вот образом все выстраивалось. Сейчас театры выстраивают свою жизнь так, как они хотят. С одной стороны, это хорошо, с другой – наблюдается одна неприятная вещь. К сожалению, я не достаточно хорошо знаком с эстонской театральной жизнью, у нас вообще очень мало информации об Эстонии, но в Москве появился огромнейший крен – так называемый коммерческий театр. Но ведь искусства антрепризы у нас нет. За исключением одного спектакля, «Арт», который антрепризой можно назвать условно, больше ничего, даже приближенного, не говорю уже к искусству – просто к культурке. Ничего! Собираются звезды, берется какая-нибудь англо-американская пьеса, сюжетик у нее ловко скроен – и все, больше ничего не надо. В Москве сейчас необозримое море театров, а профессионального театрального искусства почти нет. Как в кино все забито американскими боевиками, так и здесь – комедии, комедии, комедии. Все-таки театр не должен выполнять то, что хорошо делает телевидение. Оно так блестяще травит нашего зрителя комедиями и сериалами, что театру помогать этому процессу, как мне кажется, уже необязательно. У театра совсем другая функция: чтобы люди пришли, сдали в гардероб пальто (некоторые дамы до сих пор по какой-то старинной привычке приносят с собой туфли), вошли в красивый зал, где светло, открывается (или не открывается) занавес – и начинается погружение в то, что живые (не из консервов видеокассет) - биологически живые! - артисты творят именно сейчас, на наших глазах. В старину это называлось священнодействием. Правда, сейчас священнодействия мало, но все-таки иногда, когда смотришь, например, спектакли Петра Фоменко или какие-то спектакли во МХАТе, это – пронзает. И замечательно, что театр – жив. И то, что делают на сцене Гафт или Филиппенко, настолько замечательно, что забываешь о том, что ты сам режиссер, а просто открываешь рот и наслаждаешься способностью этого простого мужика буквально творить чудеса внутреннего перевоплощения на сцене. Я думаю, что такой театр будет жить всегда, хотя бы потому, что, несмотря на все перемены, люди хотят общаться друг с другом. Убежден: пройдет еще немного времени – и люди займутся тем пространством в теле человека, которое называется душой.

Была угадана внутренняя суть

— Знаете, впервые спектакль «Идиот» я поставил в Театре Советской армии, почти сразу после своего прихода в этот театр. На роль Настасьи Филипповны мы позвали из Ленинграда замечательную артистку Людмилу Чурсину. Это была суперзвезда, даже мегазвезда. Та самая артистка, которая получила приз за лучшую женскую роль на кинофестивале в Сан-Себастьяне, и ей предложили на три года контракт в Голливуде - и она со своей советской ментальностью, под давлением «компетентных органов», естественно, гордо отказалась. И тем самым отказалась от блестящей карьеры, которая, не сомневаюсь, там ей была уготована. Так вот, мы успешно играли этот спектакль. Прошло 16 лет. И когда в очередной раз мы с моим старым другом, тогдашним директором Русского театра Александром Ильиным, стали думать об очередном проекте, остановились на «Идиоте». Труппа мне была знакома, я знал, что, прежде всего, здесь есть редкий, на мой взгляд, актер Александр Ивашкевич, есть Лариса Саванкова и Эдуард Томан – с ними можно было эту идею воплощать. Естественно, я переделал старый сценарий. Переделки были очень большими, потому что, когда мы ставили «Идиота» здесь, это уже была совсем другая история. Это уже было пришествие главного героя не в устойчивую страну - ничего устойчивого уже не было, и он приехал в страну отчаянных и отчаявшихся людей. Такое было время, когда мы ставили этот спектакль. Я присутствовал на премьере – публика принимала наш спектакль чрезвычайно тепло! Может быть, потому, что была угадана внутренняя суть, было угадано то, чем жил таллиннский человек в то время.

Без актера театра быть не может

— Я горжусь артистами. Я просто не могу сказать, что горжусь своей работой, и вы никогда от меня это не услышите. А артистами я горжусь. Посмотрите «Трамвай «Желание» - как там работают девочки, вот эти молодые артистки Женя Крюкова и Катя Гусева! Поймите, то, что видит режиссер, это совсем не то, что видит зритель. Когда режиссер смотрит спектакль – это обязательно все репетиции, начиная с первого момента, со «стола», когда раздаются эти листочки с ролью, когда начинаешь вести разговор, о чем бы ты хотел, для чего бы ты хотел, как бы ты хотел поставить. Потом все эти репетиции - и в итоге получается целое. Даже если не получилось так, как ты мечтал. А у режиссера театра никогда не получается так, как он мечтал. Не знаю, есть ли такой режиссер, который может сказать: да, получилось так, как я поначалу и видел. Потому что все-таки в отличие от художника, которому подвластны все краски, и та, что ему нужна, выжимается на палитру, и он берет кисть, смешивает с другой выжатой из тюбика краской и делает все, что хочет, - так вот, в отличие от художника здесь - живые люди. Иногда вот так (показывает) жмешь, а там ничего нет, или совсем не голубая краска, а какая-то синяя, или розовая, не красная, а зеленая. Поэтому на ходу, естественно, все перестраивается. Это особый вид искусства! Вот ты поэт – если у тебя есть талант и чистый лист бумаги, ты и пишешь. И никого – никого! – между тобой и бумагой нет. Между режиссером и тем спектаклем, который должен родиться, стоят актеры, без которых, естественно, театра быть не может. В конце концов, уж как-нибудь без драматурга, без режиссера театр может состояться. Расстели коврик - выйдут два артиста, чего-нибудь станут говорить – это уже есть театр. Поэтому на вопрос о своих спектаклях могу ответить: да, некоторыми актерскими работами я горжусь. И, может быть, вам они тоже понравятся.