|
"МЭ" Суббота" | 11.08.07 | Обратно
Будни текущей словесности
Гость рубрики - главный редактор журнала «Новый мир», литературный критик Андрей ВАСИЛЕВСКИЙ
Николай ХРУСТАЛЕВ
- Андрей, когда мы сегодня произносим «Новый мир» применительно к названию
популярного литературно-художественного журнала, то, как ни странно, возникает
чувство, что речь о чем-то неведомом, ибо не только «Нового мира»», но
и иного литературного журнала в российском ларьке сегодня не найти, про
эстонский и не говорю, и вообще «Новый мир», «Знамя», «Звезда» и так далее
- это то, что связывает память с чем-то давним.
- Вы совершенно правы, описав эту ситуацию, но я предпочитаю относиться
к ней не оценочно, хорошо или плохо, а как к объективной реальности. Действительно,
эта та реальность, культурная реальность, которую надо принять, ибо изменить
ее мы не можем. Именно в ней надо жить и пытаться работать. Иногда говорят
- надо терпеть, выживать, я этого не люблю - жить надо и работать, раз
такие обстоятельства.
В российском понятии «толстый литературный журнал» связывают либо с советскими
60-70-ми, либо с перестройкой. Чтобы было ясно, стоит назвать всего пару
цифр. Если в советское время тиражи таких журналов исчислялись сотнями
тысяч экземпляров, допустим, 100-200 тысяч, если в перестройку, когда цены
на бумагу и услуги были еще социалистическими, а политические препоны и
ограничения исчезли, то тиражи рванули вверх и достигли пика в 90-м. Именно
тогда тираж «Нового мира» был 3 миллиона 700 тысяч, потому что подписчикам
тогда была еще обещана подписка на собрание сочинений Солженицына. У знамени
тогда было полтора миллиона, у «Дружбы народов» миллион, то есть счет шел
на миллионы. Но со следующего года началось быстрое и неуклонное падение
тиражей, подчеркиваю, всех толстых литературных журналов. Сейчас 2007 год,
и тираж «Нового мира» 7 тысяч 200 экземпляров. Примерно такой же у «Иностранной
литературы», у «Знамени» или «Октября» 4 тысячи.
Что следует из этих скучных цифр? В горбачевские перестроечные времена
толстые журналы с их невероятными тиражами выполняли как бы не свою функцию,
их читали, как газету, они были действительно средством массовой информации.
Выходила в нем статья экономиста Николая Шмелева, в этом же номере «платоновский
«Котлован», и психологически он читался, как свежая газетная статья. Не
как литература, а как долго скрываемая от всех правда.
Хотя мы и сегодня регистрируемся, как СМИ, назвать нас обращенными к большим
группам населения уже трудно, толстые журналы перестали быть универсальными,
обращенными ко всем, они стали узкопрофессиональными изданиями.
- Андрей, с одной стороны, вы литературный критик, с другой - стоите во
главе журнала, но с третьей - так и хочется задать вам элементарно простой
вопрос: вы тщеславны? Зачем вы на это подписались - работать на узкий круг
после ваших предшественников, работавших на сотни тысяч, не говоря о миллионах?
- Тут есть два обстоятельства: надо сразу сказать, что в «Новом мире» я
проработал всю свою сознательную жизнь, порядка 30 лет. Естестественно,
когда пришел, был мальчишкой на мелких должностях. Во-вторых, так случилось,
что я вовсе не стремился и не хотел в главные редакторы, и что в этот момент
так считал только я и никто другой. Были и другие кандидаты, был человек,
под началом которого я бы мог продолжать работать, помогая, поддерживая,
стараясь быть максимально полезным. Но бывает так, что обстоятельства складываются
так, а не иначе, и выпало, пришлось мне, пришлось как человеку, который
долго работает в радакции, который понимает, как эта машина работает.
- Я не случайно заговорил о тщеславии, ведь «Новый мир» называли журналом
Твардовского, как «Юность» журналом Бориса Полевого, а Константин Симонов
в бытность редакторства в Москве явил миру «Мастера и Маргариту».
-Я понимаю, о чем вы. На самом деле, я-то очень хорошо знаю историю нашего
журнала. Я знаю, что ей не 40 и не 50 лет, ей уже 82 года, коли иметь в
виду, что созданы мы были в 1925 году. За это время руководило журналом
примерно 14-15 человек, и были у него разные эпохи и разные периоды, были
необычайно яркие взлеты. На мой субъективный взгляд их было три. Первый
связан с 1926-1931-ми годами, когда журналом руководил совершенно выдающийся
организатор Вячеслав Полонский, который формально не находясь у руля, создал
«Новый мир». Он прожил недолго, но за 5 лет редакторства превратил «Новый
мир» в главный литературный журнал тогдашней советской литературы. Вторым
был, конечно, Твардовский, 60-е годы, кто знает, тот знает. Инаконец, третий
- редакторство моего предшественника Сергея Залыгина, который в эпоху Горбачева
был первым беспартийным редактором нашего журнала. И вот именно этот «перестроечный»
период, когда мы печатали ранее запрещенное, когда все определяла публицистика
и был это сумасшедший тираж, это было очень яркое время.
Но поскольку в истории нашего журнала были не только Полонский, Твардовский
и Залыгин, но еще и многие разные люди, чьих имен сейчас уже никто не помнит,
и, может быть, не надо помнить, то думаю, что в этом длинном списке, возможно,
есть место и для меня. То есть я не комплексую, когда слышу: вот вы в кресле
Твардовского… Я не в кресле Твардовского, после него в нем было считать
- не пересчитать, время идет, эпохи меняются.
- Итак, декорации переменились, какому спектаклю сегодня быть?
- Те, кто делает журнал сегодня, прекрасно отдают себе отчет в том, что
никакой огромной аудитории у нас нет,и в обозримом будущем быть не может,
что те, кто нас читает, это, во-первых, остатки большой былой аудитории,
люди старшего поколения, что в свое время, сказал бы так, получили культурную
прививку, читая толстый литературный журнал. Молодежь, кстати говоря, про
подобное ничего не понимает. Она понимает про роман, который выходит отдельной
книжкой, молодежь про газету понимает, но зачем нужен сам по себе странный
толстый журнал, она «не догоняет», зачем все вместе - поэзия, проза, публицистика,
критические статьи. С другой стороны, в провинции именно литературные журналы,
приходящие в местные библиотеки, становятся для многих светом в окошке.
И наконец - профессиональная литературная среда, не только писатели или
критики, но вообще люди так или иначе, связанные с литературой, и по правилам
своей работы просто обязаны следить за тем, что нового происходит на ниве
текущей словесности в данный момент. А другого способа следить, кроме того,
что есть в этом журнале, не имеется. Потому мы сознаем: напечатай что угодно,
а круги далеко не пойдут, огромного эха не будет, общественного в подлинном
смысле резонанса не будет, в лучшем смысле можно надеяться на отклик в
литературном мире.
- Из всего этого следует, что вы, не хочу вас обижать, не влияете на ход
литературной жизни, не формируете читательских вкусов, то есть не можете
гордиться тем, чем журнал долго гордился.
- Отвечу вам совершенно внятно: мы всегда имеем дело с той литературой,
какая есть. Другой создать не можем. Из имеющейся мы можем только выбирать,
нравится она или не нравится. О сокращении и изменении нашего читателя
я уже говорил, но при этом не думаю, что он нуждается в нашем воспитании.
Если представить, для кого мы, собственно, все это делаем, то это взрослый,
умный образованный читатель. Мы никогда, что очень сложно, кстати, не задумываемся,
а не будет ли для кого-то это сложным, непонятным. Тот читатель, для которого
работаем в данный момент, все, надеемся, поймет, должен понять в силу своей
культуры, образованности, подготовленности.
- Андрей, вашу ситуацию после всего вышеизложенного понять можно. Насколько
она по душе лично вам и как скоро ее можно будет поменять, если изменения
требуются, и меняема ли она в условиях Интернета и полиграфического бума?
- Думаю, что ожидать перемены участи толстых журналов в обозримом будущем
не приходится. Не исключаю, что нынешние тиражи могут понизиться еще, но
и не думаю, что какой-то из основных нынешних толстых журналов закроется,
государство или, возможно, спонсоры не дадут этому случиться. В то же время,
по-моему, есть некий предел, ниже которого тиражи упасть не могут, в России
есть профессионалы, мы страна большая, и всегда будет некое число людей,
которым действительно нужно такого рода издание. Что же до Интернета, то
у нас, как и у всякого уважающего себя издания, есть электронная версия,
читать можно бесплатно, достаточно быстро. Не считаем, что таким образом
подрываем свои бумажные тиражи, конкурируем сами с собой. К тому же и сами
подозреваем и, опираясь на разного рода социологические исследования, убеждаемся,
что в данном случае речь о совершенно разных аудиториях. Те, кто еще читает
«бумажные» журналы, как правило, не очень взаимодействуют с Интернетом,
а число пользователей в «паутине», к нашей радости, постоянно растет, и
количество таких читателей уже опережает тех, кто обращается к бумажному
журналу. А речь о том, кому 20-30- 40. Они никогда не будут толстый журнал
выписывать, не приучены выписывать, но это другая история.
- Не могу не задать критику вопрос, который чаще всего задаю сейчас режиссерам.
Какая история, какой сюжет интересен сегодня читателю?
- Определить это чрезвычайно сложно. На творческих встречах, особенно в
библиотеках, особенно в провинции, часто слышишь: как хочется прочесть
что-то такое…А дальше формулируется «чего-то такое». И выясняется, что
это может быть роман о современности, роман реалистический, без всякого
там авангардного наворота, чтобы никакой чернухи, никакого натурализма,
чтобы будил радостные, светлые чувства. Я бы такой роман тоже хотел прочесть,
да где ж его взять. В той литературе, с которой реально имеешь дело, которую
нам приносят, нет такого романа, ну, нет. То есть этот читательский запрос,
специально обращаю на это внимание, внутренне чрезвычайно противоречив,
адекватно удовлетворить его невозможно. Других писателей мы не придумаем,
нам приносят рукопись, и переписать автора мы не можем. Говорим ему: мы
тебя прочли, мы тебя напечатаем, а другому скажем: тебя не напечатаем.
- И тогда напоследок вопрос лично вам: каких романов, повестей, новелл
ждете вы, Андрей, как читатель, кого хотите читать?
- С большим интересом как редактор и как читатель жду каждого текста Владимира
Маканина, он много у нас печатается. Естественно, что писатель меняется
в разные периоды своей жизни, ставит себе разные задачи. Последние Маканинские
тексты вызвали достаточно скептические отзывы у критиков и особенно читателей.
Я могу понять, что отдельные моменты неких приключений некоего пожилого
человека кого-то могут оттолкнуть, но в данном случае я Маканину доверяю,
он большой писатель, не просто стихийно талантливый, но умно талантливый.
Назову еще одно имя, пока абсолютно мало кому известное, на мой взгляд,
восходящая звезда в российской прозе - Александр Илличевский. Сейчас возникла
литературная премия «Большая книга», с фондом, которого до сей поры не
бывало никогда, у Букера 20 тысяч долларов, а тут под сто. Илличевский
пока ее не получил, но вошел в число 15 финалистов, причем не с книгой,
а с рукописью романа, очень интересного, «Ай-Петри». Он уже увидел свет
в другом журнале, а у нас напечатан его следующий роман «Матисс», который
не имеет никакого отношения к знаменитому французскому художнику. Он о
современной российской действительности, о разной Москве и разных людях
в ней. Ищите «Новый мир» с Илличевским…
|
