"Молодежь Эстонии" | 11.01.07 | Обратно

Эпилог вместо пролога

Йосеф КАЦ

В течение многих лет в Эстонии проводятся захоронения останков воинов. Фото из архива «МЭ»

Рассматривать судьбу существующих на территории Эстонии воинских захоронений после того, как регулирующий их статус законопроект будет принят Рийгикогу, следует не только в узком контексте монумента на Тынисмяги. Напротив — стоит видеть в нем своеобразный эпилог к истории завершившегося ХХ столетия.

На протяжении всей истории человечества люди воевали друг с другом. На территории современной Эстонии — в особенности: разве только наполеоновские войны обошли ее стороной, но и без них вооруженных столкновений хватало со времен Северных крестовых походов и вплоть до окончания Второй мировой. На протяжении без малого восьми веков письменно зафиксированной истории Эстонии на ее территории гибли в военных конфликтах люди. Люди разных национальностей, носившие латы, кольчуги, кирасы и мундиры разных армий.

Победа и память

Где похоронены эти воины — в большинстве случаев остается только догадываться: вплоть до XIX столетия отношение к рядовым воинам разительно отличалось от современного. Сражавшиеся изначально за своего феодала, а позже — за положенное кнехту жалованье, они не вызывали особенной жалости ни у своих, ни у чужих. И потому даже историки не смогут сказать нам с полной уверенностью, в каком именно районе Таллинна захоронены те, кто осаждал Ревель в Ливонскую войну или оборонял его, где лежат те, кто пал по обе стороны городских ворот от разразившейся чумной эпидемии во время взятия главного города Эстляндии войсками Петра I.

Отношение к памяти павших совпадает по временным рамкам с созданием регулярной, набираемой по призыву из числа всех жителей страны армии, а еще больше — с зарождением европейского национализма. Прах павших воинов превращается в один из символов воинской доблести и становится элементом воспитания в подданных государственного патриотизма. На рубеже XIX-XX веков тенденция эта достигает и территории современной Эстонии: появляются памятники павшим воинам Ивана Грозного под Пайде, мемориал на братской могиле русских солдат, отдавших свою жизнь под Нарвой.

Новое, в целом более гуманное и цивилизованное отношение к памяти павших на полях сражений таило в себе, между тем, и обратную, на редкость неприглядную сторону. Воинские захоронения приобрели смысл не только места памяти и скорби, но и символа победы той или иной стороны. В Первую, а особенно — во Вторую мировую войну жителей занятых немецкими войсками городов и поселков удивляла «манера» устраивать военные кладбища в парках и скверах, а еще «лучше» — на площадях. Судьба этих импровизированных «мемориалов» после освобождения оккупированных территорий оказалась бесславной как в Восточной, так и в Западной Европе.

Живые и мертвые

Сложно сказать, почему для сооружения обязательного для каждого крупного населенного пункта СССР памятника «павшим при освобождении» в Таллинне было решено избрать именно окрестности церкви Каарли, а не, допустим, горку Харью, площадь Торниде вяльяк или сквер на бульваре Эстония. Но решение это следует, пожалуй, признать верным — неподалеку от центра города, но все же не в центре, в месте, освященном церковной традицией, но в то же время — не несущем особого смыслового подтекста для подавляющего большинства таллиннцев. С высот исторической науки можно добавить еще и тот факт, что чуть ли не со времен Ливонской войны на горке Тынисмяги хоронили как тех, кто защищал город, так и тех, кто осаждал его…

О том, в какой именно момент место братской могилы превратилось в «последний оплот былого» для одних и одновременно — в «наглядное свидетельство советской оккупации» для других, спорить можно долго. Как и о том, какая из сторон виновна в произошедшем больше всего. Но те, кто погребен в сквере на Тынисмяги, уже не услышат наших споров. Как никогда не услышим мы, чего бы хотелось им больше — лежать ли у памятника павшим во Второй мировой войне на шумном пятачке в центре города, или в кладбищенском покое: с чисто человеческой точки зрения, любой из нас наверняка бы выбрал второе. Как хотели бы не пасть в бою, а завершить свой жизненный путь в своей постели десятки тысяч других воинов, покоящихся в братских могилах от Нарвы до Валга и дальше — до самой Эльбы.

Мертвые, как известно, сраму не имут. «Не имут» они и ответственности за то, каким образом распорядились их телами после смерти. Не несут они ответственности и за то, что прах их превратился в символ победы для одних, напоминание о национальной трагедии — для других и разменную карту в политических играх — для третьих. Ответственность ложится на нас — на живых. Перенести захоронение с Тынисмяги на Военное кладбище немудрено: даже самые активные его защитники рано или поздно примирятся со свершившимся. Можно, разумеется, перенести на кладбища и все прочие воинские захоронения на территории нашей страны, не считаясь с чисто практическими проблемами и сомнительной этичностью данного поступка.

Прошлое и будущее

Но во имя чего? Апелляции к Женевской конвенции и общеевропейским традициям в реалиях начавшейся предвыборной политической возни выглядят не слишком убедительными. Ради чего же тогда? Ради того, чтобы лишний раз убедить себя в том, что моя, мол, страна, что хочу, то и ворочу? Возможно, осознание этого и принесет кому-то чувство глубокого морального удовлетворения.

Изменить историю Эстонии невозможно — ни переносом захоронений, ни каким-либо другим образом. Похороненных на границе между сквером и троллейбусной остановкой на Тынисмяги по-человечески жаль — прежде всего потому, что они оказались заложниками своего времени, существующих тогда традиций и ритуалов. Времена изменились — хотя и не столь радикально, как хотелось бы некоторым. Потому, может, не стоит пытаться изменить прошлое за счет настоящего и будущего? И лучше видеть в мемориальном комплексе на Тынисмяги горький эпилог к непростому ХХ столетию, чем пролог к очередной «войне памятников» в XXI веке.