"Молодежь Эстонии" | 03.07.07 | Обратно

Времена иллюзий прошли, но утописты остались

Рафик ГРИГОРЯН

Сталинисты физически уничтожали и депортировали невинных людей ради создания социально однородного общества. Национал-радикалы делают то же, но «в белых перчатках», бескровно и цинично выдавливая неэстонцев из сферы государственной жизни, ассимилируя их под видом интеграции общества. Фото Никиты ЧЕРНОВА

С 1992 года эстонские политики взяли курс на восстановление национального государства, смыслом существования которого было провозглашено сохранение и развитие эстонского народа, его языка и культуры на века. Прошло 15 лет.

Независимость Эстонии, за которую боролись и многие неэстонцы, обернулась для многих из них катастрофой: распалось немало этнически смешанных семей, многих уволили с работы из-за слабого знания эстонского языка, и этот процесс еще продолжается. Усилиями двуличных политиков многие, родившиеся и прожившие всю свою жизнь в Эстонии, оказались «иностранцами», лишними людьми, которым нет места в обществе. Очередная ложь под именем интеграция общества обернулась ассимиляцией национальных меньшинств, закрытием русских гимназий и выдавливанием русскоязычной интеллигенции из публичной сферы.

Что же дальше? Отбросив политкорректность, Юрген Лиги заявляет: «Сохранение русского образа жизни, языка и культуры не является смыслом существования эстонского государства». Как видим, ничего не меняется. Политическая элита так и не извлекла никаких уроков из апрельских событий.

В комментариях к статье в газете Postimees от 12 июня 2006 г. один из авторов под ником Andrus писал: «Языковая инквизиция очень мешает учить язык. Просто пропадает желание тратить зря время. Лучше учить английский — этот точно прокормит!». Почему такое отношение сложилось у подавляющего большинства неэстонцев к Языковой инспекции? Какую роль она играет в национально-языковой политике Эстонии?

Согласно Положению о Языковой инспекции министра образования от 13 июня 2002 г., Языковая инспекция есть правительственное учреждение, основными задачами которого являются осуществление государственного надзора и применение мер государственного принуждения. Таким образом, это орган надзора и принуждения. Ну, почти как прокуратура. О деятельности Языковой инспекции мы читаем из прессы, как о сводке уголовных преступлений. Например, «всего Языковой инспекцией в 2005 году возбуждено 191 дело о проступке, 143 из них по поводу неоднократного нарушения Закона о языке в неэстонских учебных заведениях. Инспекторами было назначено штрафов на 68 020 крон, из которых на долю русских преподавателей пришлось 56 290 крон», то есть 82,8%. На минувшей неделе инспекция предложила уволить завуча Таллиннской гимназии Паэкааре, и установила, что из 55 работников не владеют эстонским языком 30 человек, то есть 60%.

Интересно было бы провести инспекцию на знание эстонского языка по тем же критериям среди эстонской части населения. Ведь подавляющее большинство эстонцев и не подозревает, какую «радость» доставляет неэстонцам общение с Языковой инспекцией.

Не хочу ругать работников Языковой инспекции или как-то очернить их лично. Эти люди выполняют свою работу, руководствуясь законом. Но у меня существует презрительное отношение к тем политикам и ученым, которые создали этот закон, руководствуясь марксистским тезисом о том, что право – это воля господствующего класса, возведенная в ранг закона. Известно, что лучше всего подставляют ногу карлики, ибо это их сфера. Фактически со дня независимости, когда к власти пришли пигмеи, прошедшие школу советского комсомола, они стали делать то, чему учили их коммунисты. Они быстро переняли не только тоталитарный образ мышления, но и механизм репрессий. Если в 1940-1950-х годах сталинские опричники запугивали эстонцев НКВД — КГБ и идеологическим отделом горкома, то теперь национал-радикалы запугивают КАПО и Языковой инспекцией. Сталинисты физически уничтожали и депортировали невинных людей ради создания социально однородного общества. Национал-радикалы делают то же, но «в белых перчатках», бескровно и цинично выдавливая неэстонцев из сферы государственной жизни, ассимилируя их под видом интеграции общества. Интеграторам отводится роль имплантата эстонского этноса.

«Размножаться самим за деньги – это, конечно, хорошо, — отмечал как-то Каарел Таранд, — но этого недостаточно для стабильного существования миллионного народа. Поглощение иммигрантов для улучшения демографической ситуации — вторая компонента жизненной силы эстонскости… Смена языка прибывших сюда во время оккупации и позже уже давно началась, и у властей нет средств остановить ее или ускорить. Единственное, что могло бы затормозить процесс — очередная потеря Эстонией независимости».

Из данного высказывания следует, что эстонский язык рассматривается как средство ассимиляции. Это обычный прием насильников — заключить людей в круг безысходности. В связи с этим мне вспоминается один анекдот: поспорили как-то трое друзей о том, кто сможет накормить кошку горчицей. Первый из них поставил перед кошкой миску с горчицей и подлил сметанки — не жрет. Второй намазал горчицу на колбасу — не жрет. А третий взял и намазал ей задницу горчицей. Бедолага с воем стала вылизывать горчицу. «Вот видите — ест, добровольно и с песней», — сказал он.

В руках праворадикальных политиков неэстонцы оказались в роли этой кошки. Если при коммунистах эстонцев силой заставляли строить «светлое будущее» добровольно и с песней, то теперь неэстонцев вынуждают добровольно и с песней строить этническую демократию или быть подопытными кроликами лааровской программы интеграции. Апрельские события показали крах этой программы, ее утопичность и полное непонимание роли и места национальных меньшинств в обществе. Апрель показал, что национальные меньшинства не хотят быть объектами интеграции, а хотят на равных решать вопросы нашего общего будущего. Национальные меньшинства не против приобщения к эстонскому языку и культуре, но хотят это делать добровольно, при условии сохранения своего языка и культуры.

Для усвоения любого языка, прежде всего, необходима мотивация, а не страх. Педагогические методы должны превалировать. Язык учат не из-под палки, а по собственному желанию. Согласно Гамильтону, мыслить — значит обусловливать, мотивировать. Страх же есть плод невежества. Но что такое инородец для национально озабоченных невежд? Ноль, ничто. Наши политики сродни советскому прапорщику, действующему по принципу: «Не можешь — научим, не хочешь — заставим!» Знакомые слова, не правда ли? Тех же, кто против реформы русскоязычного образования, могут отдать под суд пресвятой языковой инквизиции или объявить врагами эстонского государства и провокаторами, приклеив им ярлык «одноязычных неграмотных «активистов», не уважающих эстонский язык и эстонскую культуру».

Оценивать интеллект личности только по знанию языка неэтично — это вообще полный бред. Гомер был неграмотным, но не тупым и молчаливым. Не обученный грамоте ребенок, тем не менее, грамотно говорит на родном языке. Рецидивы тоталитарного мышления дают о себе знать. Любят у нас политики и чиновники унижать достоинство человека. Как отмечал Бердяев, «насиловать человека можно путем угрозы, путем заразы, которая превратилась в коллективное действие». В отличие от прошлых лет, Языковая инспекция сегодня действуют не так грубо и прямолинейно. У нее появилась масса стукачей. Расширился и диапазон ее деятельности. Если раньше увольняли только тех, кто совсем не говорил по-эстонски, затем тех, кто недостаточно овладел им, то теперь нередки призывы увольнять тех, кто говорит с акцентом. С такой логикой можно дойти и до требования увольнять с работы людей с «неправильной фамилией» или непохожих на коренного эстонца. Даже кандидат в президенты от блока правых сил Тоомас Хендрик Ильвес и тот возмутился, когда его обвинили в принадлежности к караимам, исповедующим иудаизм. «Я обеспокоен тем, — отмечал он, — что в Эстонии есть люди, видящие что-то плохое в том, что кто-то может быть евреем или принадлежать к любому другому вероисповеданию».

Все это говорит о том, что национальные отношения в стране пока не доведены до разумного решения, что языковая политика пропитана духом невежества и насквозь утопична. Артур Миллер писал: «Эпоху можно считать законченной, когда истощились ее основополагающие иллюзии». Времена иллюзий прошли, но утописты остались.