"Молодежь Эстонии" | 23.07.07 | Обратно

Эстония сама по себе

Эстония превращается в квазиромантическое общество, замкнутое на самом себе. На щит подняты идеалы: достаток, счастье, нация – лозунги другого, исчезнувшего времени. Фото Леонида СМУЛЬСКОГО

Самая большая головоломка для сегодняшней Эстонии не та, почему прозябает социал-демократия, и даже не та, почему стремительно укореняется консерватизм.

Самое больше «почему» новейшей нашей истории рождает маниакально-депрессивное состояние либерализма, начало которому положил 2004 год, когда в момент наивысшего расцвета его лидеры-реформисты попытались объединиться с республиканцами, считает обозреватель-международник Eesti Päevaleht Ахто Лобьякас.

Именно тогда Партия реформ перенесла свою дислокацию вправо, оставив после себя в центре черную дыру.

Проблему можно сформулировать и иначе: почему элита Эстонии решила сменить «северный курс» открытости, толерантности и т.д. на самоизоляционизм, стерильную самоуглубленность и попытки собственным умом изобрести новые ценности? Почему диктат большинства все больше подминает под себя развитие индивида, свободу выбора, а в обществе с официального одобрения накапливается императив конформизма?

Ситуация тем более парадоксальная, что все эти тенденции обозначились сразу после вступления страны в Европейский союз.

Либерализм – в широком смысле как идеология освобождения человека в политике и экономике – был естественным противоядием от советского порядка. С наступлением свободы он стал естественным путем вперед, за Европой. Последние пятнадцать лет общество Эстонии было обществом, движущимся вперед, чей успех был органически связан с распространением либеральных ценностей и либерального уклада жизни.

До недавнего времени это объясняло, почему в Эстонии не находилось места для интеллектуальной левизны. Недовольные были, но их можно было использовать, прибегая к популизму. Идти наперекор развитию, приносящему блага, — бестолковый выбор для любой политической силы. По этой причине стали хиреть правые, которым не хватило сил или желания воспользоваться приемами популизма.

Либерализм последним пунктом

На таком фоне Партия реформ то ли из холодного расчета, то ли из чистого стечения обстоятельств сама себя стала смещать на правое крыло.

И хотя в 2004 году попытка такого самоубийства Партии реформ не удалась, вскрытые вены идеологии не затянулись, а закрыть их, видимо, даже не пытались. Риск оправдался. Сегодня Партия реформ популярна, как никогда, но при этом, перефразируя англичан, во всем этом есть привкус ночи. Эстонским государством руководят кадры, имеющие к либерализму такое же отношение, как зомби к жизни.

Сохранение либерального уклада жизни во властной из десяти пунктов программе премьер-министра значится под последним номером. На первом демография – обозначенная, скорей, от страха вымереть и желания руками и ногами драться за свое существование, чем как основополагающий принцип уверенной страны, стремящейся стать высокоразвитой.

То обстоятельство, что отношения с русской общиной в перечне из десяти пунктов Андруса Ансипа не упомянуты, указывает, что «бронзовой ночи» он не предвидел. Но и создавшаяся после нее ситуация хорошо вписалась в заранее разработанные планы.

Тревога по поводу демографии и русской общины на самом деле — две стороны одной и той же медали – страха перед исчезновением этноса, с его помощью можно взвинтить другие самые глубинные экзистенциальные страхи. При этом обе приевшиеся темы таковы, что в современной Эстонии быстрых либеральных решений они не найдут. Но на обе ловятся гарантированные голоса избирателей, правда, отнюдь не либеральными партиями. Поэтому от либерализма надо заранее отказаться. Расчет реформистов, похоже, был прост: укрепиться на правом крыле эстонской политики, примерно так же, как до недавнего времени центристы укреплялись на левом. Самый короткий путь к такому укреплению – внедрить популизм в правое крыло. Иными словами, сделать то, что до сих пор никому не удавалось.

Удар по толерантности

Для этого пришлось поднять на щит угрозы с большим потенциалом страха – вымирание нации и национальные меньшинства, а потом создать контекст для их дозирования.

Получается, что Бронзовый солдат вписался в такую стратегию как кулак в глазницу, а в качестве дополнительного бонуса принес еще и рост напряженности в отношениях России и Запада.

Сложилась ситуация, при которой премьер-министр может быть свергнут экономическим кризисом, но международный конфликт этого сделать не даст. Если считать экономический крах неизбежным, то международная напряженность – весьма эффективный механизм, позволяющий удержаться у власти.

В результате под угрозой оказываются ценности, озарявшие весь путь Эстонии до вступления ее в ЕС. Под ударом оказались толерантность, право человека быть и жить по своей воле в той мере, в какой она не угрожает бытию и жизни других членов общества. Сегодня толерантность находится в прямом противостоянии с ширящейся истерией всеобщего сплочения. «Если хочешь сплочения, найди или внешнего врага, или меньшинство внутри, которое можно подавлять», — поучал один из героев-циников Хаксли в 1948 году (эта дата навеяла, кстати, Оруэллу его фантазию «1984»).

Внешнего врага гарантирует география, маргинализация внутренних меньшинств будет становиться все более привычной. Показательны самоизоляция эстонской политики от внешнего общения, подчеркнутое забвение широкого философского контекста и растущая приблизительность интеллектуальной преемственности. На какие внешние авторитеты сегодня ссылаются в политических спорах, где образцы для подражания, с кем за пределами Эстонии ищутся интеллектуальные связи? Ответы все чаще имеют отрицательное значение: нигде, ни с кем, никаких.

Сумрак внутри

Центростремительный вектор Эстонии вроде бы направлен на «собственные» традиции и ценности, но впечатление это обманчиво. На правом крыле сейчас расцветает псевдоконсерватизм. Поборники самостийности вынуждены его фабриковать, не видя ничего, что стоило бы сохранять. В проигрыше оказался здравый смысл подавленного советским временем гражданского общества, о котором в своих биографиях писала большая часть современной элиты, а также либерализм периода освобождения. В фокусе обоих стоял индивид. Выигрыш есть, но он, скорее, может быть назван иррациональным, уводящим в трясину доконсервативной мистики. Точки соприкосновения, вольно или невольно, сознательно или бессознательно, все чаще нащупываются с ее мастерами прошлого столетия.

В период, когда это наиболее опасно делать, Эстония превращается в квазиромантическое общество, замкнутое на самом себе. На щит подняты идеалы: достаток, счастье, нация – лозунги другого, исчезнувшего времени. И парадоксально то, что места, где сегодняшняя Эстония бескомпромиссно защищает европейские ценности, это Ирак и Афганистан. Так открываются два лица Эстонии наших дней.

Будучи освещенной извне, а внутри пребывая в сумеречном состоянии, Эстония постепенно снова превращается в промежуточную часть Европы, ищущую «собственный» путь, в пространстве где-то между Белоруссией и Польшей, между Таллинном и Бухарестом. «МЭ»