"Молодежь Эстонии" | 30.03.07 | Обратно

И дольше века длится день…

Нелли КУЗНЕЦОВА

Ирина Емельянова. Фото Никиты ЧЕРНОВА

На этой неделе Институт экономики и управления (ЭКОМЕН) принимал необыкновенную гостью — русскую писательницу из Франции, дочь Ольги Ивинской, последней музы великого поэта Бориса Пастернака. Это Ирина Емельянова.

Это уже не первая встреча в рамках большого культурного проекта, который задуман руководством института и связан с представлением здешней публике известных людей, деятелей искусства, литературы из Эстонии и из-за рубежа.

Уже выступала перед слушателями Марина Палей, русская писательница-эмигрантка, живущая ныне в Голландии, но публикующаяся по большей части в России. Запланирован и ряд других встреч, которые обещают быть интересными.

Но встреча с Ириной Емельяновой — это, пожалуй, нечто особое даже в рамках этого проекта. Недаром профессор Барабанер, открывая вечер, сказал, что человек — это узел связи. Они, эти связи, бывают горизонтальными — когда много друзей, знакомых, обширный круг общения — и вертикальными, когда осуществляется связь времен. Ирина Емельянова, увидевшая Пастернака впервые, когда ей было 9 лет, выросшая, можно сказать, у него на глазах, знавшая всю эту историю любви своей матери и великого поэта, всю эту драматическую ситуацию с Нобелевской премией, присужденной поэту, и многие другие счастливые и трагические моменты его жизни, и означает для нас эту связь времен, эту нить, уходящую от нас в глубь времени к поэту, уже давно ушедшему из жизни. Недаром один из участников встречи сказал, что она, Емельянова, стоит между нами и Пастернаком, и поэтому так важны, интересны ее воспоминания, впечатления, детали, о которых, быть может, помнит она одна. И она как-то смешно рассказала о привязанности Пастернака к своей шляпе, называемой в народе «пирожком», как о некоем опознавательном знаке, непременной детали костюма, по которой его узнавали уже издали. Он носил этот изрядно потертый «пирожок» до конца жизни. Знак постоянства привязанностей?

Но вообще-то главный разговор, во всяком случае большая его часть касалась женщин в жизни поэта, его отношений с ними. Тут-то о постоянстве говорить было трудно. И Ирина Ивановна говорила об этом интересно, как-то временами возвышаясь над уровнем личных отношений обычных людей.

Когда-то Анна Ахматова написала: «Когда б вы знали, из какого сора растут стихи, не ведая стыда…» Вспомнив эту строчку, Ирина Ивановна сказала, что все это не так, во всяком случае к Пастернаку не относится. У него-то стихи рождались сердцем, шли из сердца, за каждой стихотворной строкой стояло какое-то сильное личное переживание. И потому, очевидно, вспоминаются эти женщины, чем-то дорогие поэту, оставившие след в его поэзии.

По словам Емельяновой, видимо, хорошо знавшей, понимавшей, чувствовавшей творческую натуру поэта, каждый кусок его жизни требовал свою музу. Чтобы выжить, как выразилась Ирина Ивановна, в этой гангренозной стране, сохранить себя, свое душевное здоровье, свой поразительный поэтический дар, ему нужно было с головой окунуться, погрузиться во что-то. В любовь, в тоску, в переживание…

Такой была его любовь к Иде Высоцкой, первое его сильное чувство, описанное им в «Охранной грамоте», выплаканное, как говорит Емельянова, в гениальных стихах. Именно отказ Иды, этой волоокой красавицы, вызвал к жизни, как считает Ирина Ивановна, бессмертный «Марбург», который «бормотали на улицах студенты, сокурсники, провожая ее домой уже в конце двадцатых годов из института…» Там ведь действительно есть поразительные строки. Это ведь ее, Иду, говорит Емельянова, вызубрив «от гребенок до ног, как трагик в провинции драму Шекспирову», носил с собой по улицам средневекового города юный Пастернак. Маяковский, кстати, считал эти строчки гениальными. Ирина Ивановна говорит, что Борис Леонидович любил раннюю лирику Маяковского.

А потом в его судьбе появилась другая женщина. Она возникла с новым периодом в его жизни. Дмитрий Быков, написавший недавно интересную книгу о Пастернаке, возможно, вполне справедливо замечает: когда возникала потребность в какой-то новой музе, она, новая женщина, и являлась. Такой музой была Зинаида Николаевна, которую, как многие, очевидно, знают, Пастернак «увел» от своего друга музыканта Нейгауза. Она была красива, об этом свидетельствуют ее портреты — и в книге Емельяновой, и в других изданиях. Ирина Ивановна считает, что Зинаида Нейгауз появилась как раз тогда, когда поэту нужен был упорядоченный образ жизни, домашний уют, порядок. Она заметила также, что Зинаида Николаевна была явно «советским человеком», а значит, не соответствовала или не всегда соответствовала душевному настрою, убеждениям, принципам Пастернака. Однако всегда стоит выслушать, так сказать, и другую сторону. Василий Ливанов, сын легендарного актера Бориса Ливанова и сам великолепный актер, в своей книжке «Невыдуманный Борис Пастернак», рассказывая о многолетней дружбе, тесно связывавшей Ливановых с Пастернаком, писал, что «надо быть женщиной редкой душевной чистоты и стойкости, чтобы, осознавая исключительный поэтический дар Пастернака, нести тяжелый крест ничем не запятнанной любви к Борису Леонидовичу. И Зинаида Николаевна именно такой женщиной была». И он же, Ливанов, пишет: «Если бы Борис Леонидович не любил свою Зину, он оставил бы семью ради Ивинской, и никакие соображения добропорядочности не смогли бы его остановить. От любых укоров совести Пастернак был прочно защищен своим возведенным в абсолют эгоизмом». Возможно, правда где-то посередине. И нам ли разбираться в этом?

Кстати, и фильм, называемый «Больше, чем любовь», привезенный с собой Емельяновой и рассказывающий историю любви Пастернака и Ивинской, кончается словами о том, что у поэта было две музы и он любил их до конца жизни.

Фильм, кстати, хорош и дорог тем, что в нем живой Пастернак. Легендарное его лицо завораживает… Он движется, улыбается, дышит. Он поворачивает голову, глядя в камеру. И кажется, что он смотрит прямо нам в глаза. Через все эти годы, которые отделяют его от нас… Помним ли? Понимаем ли его, поэта? Но, как «больше века длится день», так и поэтическое присутствие Пастернака ощущается среди нас, в нас. Интерес к нему, к его творчеству не угасает.

Только простите меня, может быть, я не права, но мне не хотелось бы слышать некоторые из тех подробностей, которые преподнес нам фильм. Мне не хотелось бы знать, например, сохраняются ли близкие отношения с женой. И странно, что в этом фильме закадровый голос, принадлежащий как будто Зинаиде Николаевне, говорит об этом. Неужели бы она стала откровенно рассказывать о столь интимных вещах двум женщинам — матери и дочери, — к которым вряд ли могла относиться с доверием? Да и стоит ли вытаскивать на свет божий, на обозрение публики, подчас равнодушной, а порой и жадно охочей до столь «сладких» деталей, подробности сугубо личной жизни великого человека? Кстати, само упоминание этих и некоторых других подробностей несколько снижает пафос заголовка. Не правда ли?

А вообще бесконечно жаль Ольгу Ивинскую, красивую, живую и способную женщину, попавшую в тень великого поэта со сложной судьбой. В трагической истории ее жизни так и слышен гул грозного времени с его страшными репрессиями, времени, которое мы пережили и которое не забываем, не можем забыть.

Кстати, женщины Пастернака всегда были окружены какой-то трагической дымкой, это всегда были люди с надломленной судьбой. Об этом говорила и Ирина Емельянова. В своей книге она недаром пишет, что «надломленность красоты» стала главной нотой в образе героини романа «Доктор Живаго» Ларисы Гишар. Да и сам Пастернак в одном из своих произведений, которое та же Емельянова считает несомненным эскизом к будущему «Доктору Живаго», пишет, имея в виду свою героиню: «Не посвященный в подробности ее истории, я в ней угадывал улику времени, человека в неволе, помещенного во всем бессмертии его задатков в грязную клетку каких-то закабаляющих обстоятельств. И прежде всякой тяги к ней самой меня потянуло именно в эту клетку». Очень красноречивое признание. Пастернак и сам был, очевидно, человеком клетки. История с Нобелевской премией тоже говорит об этом. Между прочим, Ливановы и другие друзья поэта считали, что Ольга Ивинская сыграла в этой истории не слишком благовидную роль. Но опять-таки повторю, очевидно, для нас важнее всего именно творчество Пастернака, поразительные его стихи. Ирина Емельянова привезла с собой кассеты с записанными на них голосами Бориса Леонидовича и Ольги Ивинской. И странно было слышать голоса уже давно умерших людей в этом зале, где горела поминальная свеча, где было тихо, несмотря на множество людей.

Поэты чаще всего плохо читают свои стихи, порой завывают, простите, так, что теряешь смысл… Но Пастернак читает, вернее, читал свои стихи мастерски. Удивительно звучал этот его низкий, бархатистый, необычайно выразительный голос. Разве мы забудем когда-нибудь: «Но пораженья от победы ты сам не должен отличать?» Или другое: «Чтоб в этой жизни ни единой долькой не отступиться от лица…» Или еще: «Ты — вечности заложник, у времени в плену…»

Он жил в сложное, противоречивое время. И мы недаром на вечере говорили о его отношениях со Сталиным, Маяковским, Мандельштамом… И все-таки…

Когда-то Пастернак написал Борису Ливанову посвящение: «На память о нашем совместном посещении сей планеты». Может быть, не только мы, но и потомки наши будут гордиться тем, что жили на одной планете с Пастернаком, великим русским Поэтом…