"Молодежь Эстонии" | 04.05.07 | Обратно

Блокадная трагедия: прошлого не забыть…

Фото EPA

В эти дни ветераны вспоминают многое из пережитого. Анна Александровна АРХИПОВА, многие годы бывшая директором школы в Тарту, вдова известного в Эстонии и многими любимого, почитаемого профессора Блюма, начинает свои воспоминания о блокадных днях, пережитых ею в Ленинграде, со стихотворных строчек Юрия Воронова: «Если бы я здесь не был, я б не поверил в это…» И правда, поверить трудно. Но ведь было.

— Прошло уже много лет, поколение, пережившее войну и блокаду, состарилось. Тяжело вспоминать эти страшные годы. Наша семья жила в городе Колпино, недалеко от Ленинграда, теперь это район города. Там находится знаменитый Ижорский завод, основанный Петром I в 1703 году, который выпускал судовые машины, танки, прессы, прокат. Там работали целые династии, в том числе мужчины нашей семьи. Дедушка Петр Архипович Архипов всю жизнь проработал на телефонной станции, отец освоил профессию шофера. Мы, его дети, тоже были связаны с заводом, а теперь уже и дети моих племянников преумножают его традиции.

В нашей семье было шесть человек: родители и четверо детей. Мы жили в 16-метровой комнате. Младшие дети были отправлены до войны на лето в Калининскую область.

Папа был осужден в 1937 году по 58-й статье, и его перевезли в город Хабаровск. Его освободили в 1940 году, но он не имел права жить в Ленинграде и был сослан на 101-й километр. Оттуда ушел воевать и погиб под Сталинградом.

В 1941 году я окончила среднюю школу, а 16 июня был выпускной вечер. Счастливые, веселые, повзрослевшие, мы думали о будущей жизни. Но уже шли «сороковые, роковые». Началась война. В конце августа 1941 года фронт был в трех километрах от города. Помню, 28 августа я вышла на улицу, и около меня упал осколок. Это было первое знакомство с настоящей войной. Он не задел меня, но было очень страшно. Военные советовали уходить в Ленинград, говорили, что войска отступают. Мама, я и сестра сразу уехали.

В Ленинграде нас приютили родственники, которые жили недалеко от Староневского.

8 сентября я пошла к Московскому вокзалу встречать маму, она продолжала работать в Колпино.

Когда я вышла на площадь, передо мной открылся весь Невский проспект. О, ужас! Я вижу, что все небо от правой до левой стороны проспекта, от вокзала до Адмиралтейства, было, как полосатая дуга: полоса красная — огня, полоса темная, что-то страшное, трагичное. Я замерла. Оказалось, что уже очень близко горели деревни, фашисты были около Ленинграда. Но пройти к Ленинграду им не удалось. Ижорцы героическими усилиями остановили врага, не пустили в Ленинград. И завод работал под обстрелом, под бомбежкой, отремонтированные танки шли на фронт.

Мой будущий муж, Рэм Блюм, шестнадцатилетний рабочий-слесарь Ижорского завода, записал тогда в дневнике: «Немец бил шрапнелью. Мы прекратили работу, сидели в корпусе танка».

В Ленинграде начались ежедневные артобстрелы, где-то все время грохотали взрывы. Было очень страшно, когда горели Бадаевские склады продовольствия, шлейф дыма с запахом горелых продуктов тянулся над городом. На место Бадаевских складов люди ходили собирать землю, пропитанную сахаром, ее клали в воду и пили.

После бомбежки на Староневском был разрушен старинный шестиэтажный дом, середина стены была словно вырезана от крыши до земли, и подумайте! — на самом верху висела детская кроватка. Слезы потекли при виде этой картины. Недавно я прочитала статью в газете «Молодежь Эстонии» о скульпторе Константине Симуне, который запечатлел в своих работах трагедию Ленинграда. Одна из скульптур называется «Кроватка». Неужели это о ней, о той, которую я видела и плакала?

15 ноября мы вернулись в Колпино. Бесконечные бомбежки и обстрелы не прекращались. Жизнь становилась совсем невыносимой. Уже пять раз снижали норму хлеба, и теперь служащие и дети получали по 125 граммов, вместо крупы давали 200 граммов картофельной муки на декаду. В хлебе была смесь из целлюлозы, древесной коры, кожевенных отрубей. Дома, предприятия погружались во тьму. На Ленинград обрушился страшный, убийственный голод.

Мама не выдержала, умерла. Мы остались с сестрой вдвоем. Моя сестра Валя иногда ходила за хлебом. По дороге не выдерживала и съедала часть пайки. Я свою долю, 125 граммов, делила пополам. Тогда я сказала, что будем ходить вдвоем, и каждый будет получать свой паек отдельно. Нам в этот момент неожиданно повезло: однажды пришел военный и предложил обменять водку, которую нам дали по карточкам, на хлеб. Мы согласились. Какая это была радость — держать в руках буханку хлеба! Мы поели немного, а остальное я решила спрятать на чердаке, где мы и жили. Когда я перелезала через балку, то увидела пакет с сухарями, примерно полкилограмма. Я закричала, сестра сразу прибежала, мы радовались находке и плакали. Это было продление жизни. Ведь тогда умирали целыми семьями, прямо на улице лежали трупы.

Я работала вязальщицей в трикотажном цехе артели «Колпинкооп». Все наши изделия шли на нужды фронта. Рабочий день продолжался 10 часов. Весной после работы мы убирали улицы и помогали ослабевшим людям.

Зима 1942 года была очень холодной. Она и вспоминается так: потери близких, дорогих людей, раны, болезни, цинга, дистрофия. Где-то все время грохотали взрывы, небо было красным, то там, то тут.

И вот дождались. 18 января 1943 года было прорвано кольцо блокады. Первая важная победа! А в феврале 1943 года было наступление из района Колпино. Я вспоминаю, как ночью прибывали войска. И 10 февраля началось. По всей главной улице выстроились «Катюши» и дали залп. Описать это трудно. Надо было слышать и видеть! Над нашими головами висели снаряды вроде бутылок. Мы радовались и кричали: «Ну, фашисты. Пришел вам конец!». А потом земля поднималась до неба. «Катюши» быстро уехали, как улетели. Это было засекреченное оружие.

Вечером немцы стали бомбить, обстреливать, но ценой героических усилий Ижорский батальон в город их не пустил. А в мой дом попал снаряд, и он сгорел дотла. Добрые люди помогли, дали самое необходимое. Мы жили в бомбоубежище и спали в пальто. Самым дорогим у меня была сумочка с карточками, без которых выжить было просто невозможно.

Бомбежки, обстрелы продолжались. Однажды я попала под бомбежку. Я спряталась около больницы, больше деться было некуда. И увидела: на меня летит бомба. Вот этой летящей бомбы не забыть никогда. Я молила: «Господи, спаси!», в голове что-то щелкнуло, и я потеряла сознание. Меня нашли несколько часов спустя. Потом выяснилось, что осколок попал в висок. До сих пор осталась черная метка.

Вспоминаю сейчас эти 900 дней. Опять волнуюсь. Все надо сделать, чтобы такое не повторилось…