"Молодежь Эстонии" | 25.05.07 | Обратно

Канцлер юстиции Аллар Йыкс: «Мне нужны факты, факты и еще раз факты»

Фото Никиты ЧЕРНОВА

В связи с расследованием обстоятельств апрельских беспорядков многие государственные органы Эстонской Республики работают в усиленном режиме. Прибавилось работы и канцлеру юстиции, который в Эстонии одновременно выполняет и функции омбудсмена, контролирующего ситуацию с соблюдением прав человека. Аллар Йыкс, который занимает этот пост уже шесть лет, поделился своими соображениями по поводу сложившейся ситуации с корреспондентом «МЭ» Александром Шегединым.

— Какими вы видите свои основные задачи как канцлера права в создавшейся после апрельских беспорядков ситуации?

— Начну издалека. Помнится, первые задержанные в ходе беспорядков появились 26 апреля. Потом к ним прибавились задержанные 27 апреля. Как только мне стало известно, что многие задержанные из-за недостатка места стали временно содержаться под стражей в порту, в Д-терминале, я утром в воскресенье (29 апреля. – А.Ш.) созвал на чрезвычайное собрание своих сотрудников. И мы решили по своей инициативе идти проверять условия содержания в Д-терминале и в арестном доме на Рахумяэ. Я сообщил об этом генеральному директору полиции и министру внутренних дел. Мы посетили эти места, делали фотографии. К тому времени ко мне еще не поступило ни одной жалобы или заявления.

В Д-терминале тогда никого уже не было. В арестном доме я разговаривал со всеми людьми, которые там еще содержались. Часть людей, которые были уже взяты под стражу на 6 месяцев, отправили к тому времени в Тартускую тюрьму. А в Таллинне оставались задержанными 16-17 человек. Я зашел в каждую камеру и спросил, есть ли жалобы на чрезмерное применение силы и т.д. Я разговаривал с Мартом Сирыком, Дмитрием Линтером, и никто из них не утверждал, что полицейские применяли к ним насилие.

После этого воскресенья я сказал прессе, что мне не поступило ни одной жалобы, а те люди, с которыми я разговаривал, не представили жалобы на действия полиции. Затем я сказал, что на основе имеющейся у меня информации я не могу ни в чем упрекнуть полицию. Но я никогда не говорил, что полиция в эти дни все делала законно. Я говорил только о том, что в тот момент знал.

— То есть у вас было недостаточно информации?

— Да, и я не говорил, что полиция вообще не злоупотребляла. Я встретился с задержанными людьми, и они мне не жаловались. После того, как я вернулся из этой контрольной поездки, было пресс-сообщение, что Эдгар Сависаар, мэр города, обращается к канцлеру юстиции, чтобы он проверил условия содержания задержанных. То есть Центристская партия проснулась уже после того, как канцлер права уже все это сделал. Поэтому безответственно со стороны Центристской партии обвинять меня в том, что я ничего не делал.

— Вы фактически ушли от ответа на запрос центристов в Рийгикогу. Почему?

— Их запрос в Рийгикогу был о том, где должен находиться Бронзовый солдат – на Тынисмяги или кладбище? Но это не юридический вопрос. Это политический вопрос. Мне никто не приводил никаких юридических аргументов – должен ли стоять он на Тынисмяги, или еще где-то.

Поэтому не мог ответить ни на один вопрос центристов в Рийгикогу. Они ведь не спрашивали: употребляла ли полиция насилие и т.д., они спрашивали: как оценивать деятельность правительства в связи с переносом Бронзового солдата? А я контролирую, нарушались ли права личности в связи с задержанием.

Как известно, 1 мая я встречался с делегацией депутатов Госдумы России, которые приехали в Эстонию для ознакомления с ситуацией. С ними у меня была длинная полуторачасовая встреча, на которой я разъяснял им, что находится в компетенции канцлера права. И я им сказал: если известны какие-то факты, то дайте мне их, и я начну их рассмотрение.

— Какой объем материалов есть у вас на сегодняшний день?

— Смотрите, вот у меня папка, в которой собраны все жалобы, связанные с задержанием, с условиями содержания после задержания и с силой, примененной полицией. Первая жалоба поступила 2 мая. В ней мать спрашивает: где мой сын, у меня нет сведений о его местонахождении, сын болен и требует определенного лечения. Мы выяснили, что ее сын в Тартуской тюрьме. Мы сообщили немедленно об этом матери, а в Тартускую тюрьму сообщили, что он нуждается в специальном лечении. Через неделю в Тарту поехал наш сотрудник, проверить, есть ли у этого человека там проблемы.

Но большинство жалоб на применение полицией силы поступило 10-16 мая. Больше всего – 14-16 мая. Поэтому не могу согласиться с мнением, что канцлер права ничего не делал. Так сразу нельзя сказать — были нарушения или нет. Нужно точно выяснить, как вел себя данный человек. Если он, например, оказывал полицейскому сопротивление, кидал в полицейских камни или атаковал полицейского и получил за это дубинкой – то тогда действия полицейского оправданны. Если речь идет о мирном человеке, который ничего плохого не сделал и получил от полицейского дубинкой по голове – то речь идет о правонарушении. Поэтому нужно собрать доказательства, чтобы было возможно принимать решения на их основе.

— Видеоматериалы являются для вас доказательствами?

— Да, конечно. Но я смотрел их в основном по телевидению и в Интернете, например, портале YouTube. Но канцлер права не может делать выводы, например, на основе высказываний президента Владимира Путина. Если он сказал, что были массовые волнения, то канцлер не должен говорить: да, да, были правонарушения со стороны полиции. Точно так же, если эстонский премьер-министр говорит: «все в порядке», это мнение тоже для меня не руководство к исполнению. Мое дело — провести собственное расследование.

Все поступившие заявления я прочитал, и мы будем работать на их основе. На утро вчерашнего дня у меня было 37 заявлений (интервью было записано 23 мая. – А.Ш.), некоторые из них повторяются. Я по крайней мере два видел, которые пришли от одного человека повторно. Часть заявлений составлены в слишком общих словах. С ними нельзя работать. Но есть заявления, к которым приложены медицинские справки, фотографии и т. д. Эти заявления мы пересылаем в государственную прокуратуру, для того чтобы она проконтролировала — есть ли состав преступления, или нет. Сам канцлер юстиции не может расследовать уголовное дело.

В прокуратуру мы отправили 12 заявлений. Возможно, мы еще вышлем несколько, в которых жалобы на превышение полномочий полицией и чрезмерное применение силы. Еще 12 заявлений мы взяли в свое делопроизводство. Это значит, что там есть нарушения закона, а может, и нет. Доказательства мы рассматриваем и анализируем. Это займет время, потому что нужно рассмотреть документы, фотографии, исследовать поведение того или иного лица.

Когда читаешь эти заявления, у меня часто возникает такой вопрос: а кто здесь в Таллинне вообще занимался вандализмом? Потому что в заявлениях все выглядят невиновными. Спокойно прогуливались, к ним подошли полицейские и связали. Так, может, и было, но не обязательно.

— Какие наиболее типичные жалобы содержатся в поступивших к вам заявлениях?

— Большинство жалоб касается 27 и 28 апреля . Мол, был задержан в центре Таллинна полицией, избит резиновыми дубинками, руки связали за спиной и положили лицом в землю. Некоторые касаются 26 апреля – самого начала волнений. И еще много жалоб на то, что в Д-терминале были бесчеловечные условия содержания, что заставляли долгое время сидеть со связанными сзади руками и били дубинками. Еще есть жалобы: почему полиция поместила в Интернет мое фото? Это мы тоже рассматриваем, как и вопрос, почему не было воды, туалетов, матрацев в Д-терминале.

— На корточках заставлять долго сидеть – это законно?

— Все зависит от времени. Я это уже российским думцам говорил. Если человек 12 часов сидит на каменном полу со связанными за спиной руками — то это бесчеловечное обращение. Если он сидит короткое время — то это соответствует закону. Просто эту массу в 300 человек содержать в тот момент было негде. Не на улице же их держать. Нужно также рассматривать дополнительные факторы: как себя вел, не начинал ли протестовать, оскорблять и атаковать полицейских. Нет черно-белых дел, всегда надо конкретно смотреть.

Жалобы продолжают поступать каждый день. Мы собираем их вместе, многие касаются одной и той же темы, например, Д-терминала. Для выработки нашей точки зрения уйдет, возможно, месяц-полтора. Если полицейский, например, оскорблял и унижал людей, мы, конечно, укажем директору Департамента полиции и министру внутренних дел на необходимость реагировать: или извиняться, или делать еще что-то.

— Все задержанные сейчас — по событиям в Таллинне, или по Северу-Востоку тоже?

— Этого я не могу сказать. У меня нет точных данных, это вопрос к генеральному прокурору. Но в основном у меня жалобы связаны с таллиннскими событиями. Есть одна из Нарвы и одна или две из Йыхви. Насчет того, сколько точно задержанных сейчас осталось под стражей, у меня данных сейчас нет, это нужно спросить у госпрокуратуры. Но их где-то около 50.

— Какие жалобы вы не рассматриваете?

— Если есть обвинения полиции в уголовном преступлении. Тогда только прокуратура вести дело может. Поэтому мы им такие жалобы передаем. Если они скажут: нет состава преступления, полиция применила силу, потому что данные лица протестовали. Тогда мы рассмотрим жалобу, но уже с другой точки зрения. Если полицейский тебе сказал: «свинья», то это не уголовное преступление, это правонарушение, и такими делами мы занимаемся.

— А если прокуратура говорит: все нормально, а человек с этим не согласен?

— Решение прокуратуры можно обжаловать в суде.

Канцлер юстиции не может сказать, есть ли состав преступления или нет. Это Конституция мне запрещает. Иначе бы нам ни прокуратуры, ни суда не надо было. Но канцлер может проверять дело, если прокуратура не хочет вообще высказывать свою точку зрения. Прокуратура должна четко сказать: было преступление или нет.

Канцлер юстиции не может проверять действия судов. Если по решению суда кто-то содержится под стражей, то проверять законность решения суда может только вышестоящий орган – окружной или Государственный суд. Такие жалобы к нам поступали: почему мой сын по решению суда взят под стражу. Ничего не могу на них ответить – это не в моей компетенции.

— Оказывается ли на канцлера юстиции какое-то давление в связи с этими событиями?

— Я не поддаюсь давлению ни со стороны эстонской, ни со стороны русской прессы, ни со стороны политических фигур. Все шесть лет я работаю независимо. Мне нужны факты, факты и еще раз факты.

Только политики могут говорить сразу: вот там были правонарушения, или наоборот – все было в порядке. Для меня нужны факты. Я не молчу, а говорю – когда мне есть что говорить. Но каждый день давать пресс-конференции не собираюсь.

— Где можно более подробно познакомиться с функциями канцлера юстиции?

— У нас вышла специальная брошюра, где не только объясняются функции канцлера и сфера его ответственности, но и к ней прикреплен конверт с уже напечатанным адресом и формой заявления. Хотя у нас государственный язык эстонский, брошюра выпущена и на русском языке. Форма заявления тоже по-русски. Жалобы на русском мы тоже рассматриваем.

Депутаты Госдумы на встрече этому удивились, потому что думали, что в госучреждениях все только на эстонском языке. А я у них спросил: мой коллега Владимир Лукин, уполномоченный по правам человека в РФ, имеет подобную брошюру на эстонском языке? Они засмеялись и сказали: ему бы иметь такую книжку хотя бы на русском. Шутка, конечно, но в каждой шутке есть доля истины.