"МЭ" Среда" | 24.10.07 | Обратно

Здравствуй и прощай!

С Лийной ТЫНИССОН, членом Рийгикогу в 1992-2007 годах, беседует Татьяна ОПЕКИНА.

Фото Элины ПЯЗОК

— Г-жа Тыниссон, вы пришли в Рийгикогу в 1992 году и ушли через пятнадцать лет, выступив 8 октября с прощальной речью, которую процитировали все средства массовой информации. Увяли уже те цветы, которые вам подарили коллеги-депутаты? (Беседа проходила через неделю после события. — Т.О.)

— Увяли еще не все. Я цветы люблю и стараюсь за ними ухаживать.

— Недавно, перебирая старые газеты и журналы, я наткнулась на один из номеров еженедельника Eesti Ekspress, в котором на целый разворот помещена коллективная фотография центристов где-то на отдыхе в финской бане. Там Эдгар Сависаар, Лийна Тыниссон, Кюлло Арьякас с маленьким сынишкой на коленях, Март Уммелас, кто-то еще. Вы были тогда вместе, рядом, у вас многое получалось. Еще больше было задумано. Что вы помните о той фотографии? О том времени?

— Я хорошо помню те времена, но не очень хорошо помню ту фотографию. Пятнадцать лет срок все-таки немалый. Если я не ошибаюсь, это было где-то вблизи Вильянди после съезда центристов. Все эти люди и сегодня, слава Богу, живы-здоровы, сын Арьякаса уже довольно взрослый, а у меня сохранились очень добрые воспоминания о тех временах.

— А вот сюжет не столь отдаленный. 24 февраля на приеме у президента — им был тогда Арнольд Рюйтель — вы были одной из самых элегантных дам. На вас было маленькое черное платье, черные туфли и фантастически красивое ожерелье. Чья это была идея? Собственная, или кто-то помог?

— Помогли, помогли. Этим сегодня занимаются специалисты, они соревнуются между собой, а бедные политики, не понимающие, что являются орудием в руках дизайнеров, чинно выхаживают по красной ковровой дорожке.

— А бедные избиратели, в свою очередь, являются орудием в руках политиков...

— Теоретически, в идеале, должно быть наоборот. Но для этого необходимо, чтобы все избиратели приходили на выборы, а до того читали партийные программы, анализировали и сравнивали их, голосовали разумом, а не сердцем. А потом, позже, не ленились указывать пальцем на того политика, который забывает о своих обещаниях. Но все это идеализм. На деле же, отдав свои голоса на выборах, избиратели действительно становятся орудием в руках политиков, получающих возможность говорить от их имени.

— В своей прощальной речи в Рийгикогу вы сказали, что пришли на Тоомпеа 15 лет назад с большими планами и большими надеждами. Многое за эти годы было достигнуто, построена успешная экономика, хотя немного сомневаюсь, добавили вы, то ли это, чего мы хотели. Что, по вашему мнению, не удалось, не получилось?

— Начнем с того, что мы были идеалистами и думали, что все люди в нашем маленьком государстве станут счастливыми. На самом деле такого не может быть, нигде в мире вы не найдете таких примеров. И наше государство не стало исключением. Слишком много людей в Эстонии чувствуют себя обделенными, обиженными, считают, что государство не интересуется их жизнью, их проблемами, безразлично к ним. Так это или не так, не столь уж важно. Психологический фактор — тоже фактор. А еще мы были уверены, что нам все по плечу. Стоит только захотеть и много трудиться, и у нас все получится. Увы, не все в наших руках. Это маленькое государство во многом зависит от того, какие в мире дуют ветры — политические, экономические, финансовые, природные, наконец.

— После выхода из Центристской партии, причины которого мы с вами в свое время подробно обсуждали, вы так и остались беспартийной, хотя на весенних выборах избирались по списку Социал-демократической партии и до недавних дней входили в ее фракцию. Беспартийность — ваша принципиальная позиция?

— Принципиальная. Центристская партия стала моей единственной партией, и когда через многие годы работы наши пути разошлись, я подумала, что не хочу еще раз ошибиться. Я не собиралась баллотироваться в парламент в нынешнем году, хотя уступила просьбам социал-демократов войти в их список. К счастью, они не предлагали мне вступить в их партию. Честь им за это и хвала. Если бы предложили, не знаю, чем бы это закончилось.

— Уходя, вы напомнили парламентариям, что в зале заседаний на Тоомпеа еще несколько лет назад звучали пламенные, яркие речи, депутаты здесь яростно спорили, много дискутировали. Сейчас парламентариям нечего делать, надо только вовремя нажимать на соответствующую кнопку, ибо Рийгикогу в своем большинстве, принадлежащем к правящей коалиции, послушно выполняет решения правительства, хотя должно быть наоборот. Действительно, пламенную и яркую речь депутата сейчас не часто услышишь, но, может быть, в этом нет ничего удивительного? Мучительный процесс создания нового законодательства остался позади. Наступило время рутинной, будничной работы.

— Согласна с вами. Государство сейчас в совсем ином состоянии, нежели было в девяностые годы. Но если выборы в парламент осуществляются по партийно-политическому принципу, если в парламенте в данное время заседают представители шести партий, объединенных по фракциям, то это означает, что в обществе существуют разногласия, разные мнения (иначе побеждала бы одна партия). А если существуют разногласия, значит, должен идти спор, диспут, но его нет. Я ведь не предлагаю сидеть на Тоомпеа до половины третьего ночи и будить друг друга пламенными речами. Но, повторяю, разные мнения должны рождать дискуссии, а парламент — та самая площадка, где общество, сравнивая, сталкивая разные мнения, ищет компромиссные решения. Если же все тихонько сидят, будто целью их политической деятельности было попасть в замок из слоновой кости, где тепло и светло, как думает население, тогда извините...

— Нужно ли в таком случае детально прорабатывать коалиционный договор? Ведь сейчас правящие партии, сумевшие заложить в этот документ как можно больше своих предвыборных обещаний, сидят потом сложа руки и уповают на правительство, сверяющее каждый свой шаг, как музыкант по нотам, по коалиционному договору.

— Ответ простой и короткий — коалиционный договор должен отражать идеологические подходы на период правления коалиции, обозначать, какие у нее приоритеты, что для нее очень, а что менее важно. Тактические моменты, злобу дня можно оставить за пределами договора. Жизнь течет быстро, постоянно внося свои коррективы, возникают новые ситуации (кто мог предвидеть «бронзовую ночь?»), которые надо решать, конечно же, с учетом коалиционного договора, но не заглядывая в него, как в Библию. С другой стороны, я понимаю, почему в коалиционный договор сегодня вписываются чуть ли не конкретные даты. Тем самым партнеры как бы цементируют коалицию, чтобы в случае появления каких-либо разногласий открыть заветный документ и ткнуть пальцем в соответствующую строку. Мол, там все предписано. Получается некая крепость, из которой никто не может выскочить. И это замораживает политику, которая является очень живым делом. Прописывая не только стратегию, не только главную линию, но и каждую мелочь, коалиционный договор сковывает инициативу тех же министров, у которых отсутствует необходимость искать новые подходы, новые идеи.

— Ухожу из парламента потому, что чувствую себя ненужной, от меня больше ничего не зависит — сказали вы 8 октября. Быть может, отчасти это связано с тем, что вы были в правящей коалиции, которая штампует в парламенте решения правительства. А если бы вы были в оппозиции?

— Доля правды в этом предположении есть. Когда у меня спросили, почему я не беру слова, я ответила, что делаю это из солидарности с социал-демократами. Будучи в оппозиции, я, наверное, выступала бы больше. Но я замечаю, что и оппозиция сегодня какая-то беззубая.

— Наверное, это связано с тем, что после апрельских событий центристов за их инакомыслие незаслуженно «опустили» и они несколько отошли в тень.

— Да нет, они не ушли в тень и не молчат, но иногда раскрывают рот как-то неразумно. Не могу забыть, как премьер-министр пришел в Рийгикогу и выступил с речью по поводу проекта нового бюджета. Разумеется, как это ему свойственно, очень хвалил новый бюджет...

— По Фрейду, люди психологически в самой обобщенной, огрубленной форме делятся на две большие группы, которые можно определить, как человек «да» и человек «нет». Наш премьер, похоже, ярко выраженный представитель первой группы. Все, что он и его кабинет делают, прекрасно, успешно, замечательно.

— В таком случае я, конечно же, человек «нет». Итак, Андрус Ансип чрезмерно хвалил будущий бюджет, который на тот момент никто из нас, сидевших в зале, еще не видел. Тем не менее председатель фракции центристов тут же взяла слово и принялась энергично критиковать бюджет, мол, он плохой, никуда не годится и так далее, и тому подобное. Но его же никто не видел! Ни одним глазом! Зачем же раньше времени выпускать по проекту мощную критическую обойму? С таким негативизмом я все-таки не согласна. Вообще в последние годы я изо всех сил стараюсь быть — конечно, в разумных пределах — человеком «да». Стараюсь сказать людям доброе слово, если они того заслуживают. Эстонцам это не очень-то свойственно. Они считают, что если что-то хорошо, то так и должно быть, а если плохо, то тогда и надо об этом сказать. Я эстонка, мне это тоже свойственно, но, повторяю, в последние годы очень стараюсь помнить золотое правило: если хочешь услышать хорошее слово в свой адрес, скажи его и другим. Критика, конечно, нужна. Но только по существу.

— Априори известно, как поведут себя депутаты от правящей коалиции и от оппозиции. Если первые голосуют «за», то вторые — «против». А то, что предлагает оппозиция, коалиция с ходу отвергает.

— И это абсолютно несерьезно. Потом, в перерыве, все идут в коридор, и тот, кто сказал «нет», говорит, что вообще-то ему этот проект подходит и очень даже нравится, но он же в оппозиции... А другой говорит, черт побери, зачем мы голосовали против, у них же была хорошая идея, но, увы, мы должны ее отвергнуть, так велело правительство... Но парламент — это же не кукольный театр, где кукловод дергает кукол за ниточку! Это меня раздражает. Хотя уверена, что если, не приведи Господь, с нашим государством случится что-то недоброе, весь парламент встанет в единую цепочку.

— Прощальная ваша речь в Рийгикогу, выдержанная в корректной, вежливой форме, была весьма критичной по содержанию. Но... не вызвала в зале бурных эмоций, не стала поводом для дискуссии о роли парламента вообще и депутата в частности. Некое самодовольство, желание отмахнуться от критики, нетерпимость к ней вообще характерны для сегодняшних властей. Про Россию мы уже не говорим. Она, по их мнению, всегда неправа. Но неправыми оказываются и европейские, и ООНовские чиновники, если они указывают Эстонии на ее недостатки. Или это не так?

— Быть может, вы и правы, но только отчасти. Что касается моей речи, то я была глубоко удивлена, что уже через полчаса после того, как я сошла с трибуны, мой телефон накалился докрасна — наперебой звонили ваши коллеги-журналисты, испытывающие интерес к затронутой мною тематике. Вы ошибаетесь, если думаете, что внутри Рийгикогу мои слова остались неуслышанными и ничего не произошло. Я не хочу сказать, что случилось что-то революционное, но слышала, что во фракциях обсуждение идет. Кто-то меня хвалит, кто-то ругает. Значит, задело (а в зале — согласно регламенту — такое обсуждение невозможно). Теперь о критике внешней. Действительно, мы реагируем на нее болезненно, демократия наша молода, нас очень легко задеть. Это наша проблема, нам еще не хватает мудрости, чтобы понять: караван, если даже его критикуют, все равно идет дальше.

— Спасибо за беседу.