"Молодежь Эстонии" | 29.10.07 | Обратно

О времени и о себе

Йосеф КАЦ

Мыслями о своем творческом пути, о музыкальных предпочтениях, о временах былых и о временах нынешних, об опыте в качестве композитора и политика рассказал «МЭ» в эксклюзивном интервью знаменитый маэстро Раймонд ПАУЛС, выступивший в Таллинне в минувшую субботу с единственным концертом в рамках фестиваля Nхmme Jazz 2007.

— Как говорят зачастую в шутку, для среднего жителя Эстонии из всего латышского языка известно лишь два слова: существительное saldejums, означающее в переводе «мороженое», и имя собственное Raimonds Pauls. Однако несмотря на такую популярность, вы в наших краях — гость не самый частый. С чем это связано?

— Откровенно говоря, последние лет десять я выступаю достаточно редко, хотя предложений, конечно, хватает – и из Москвы, и из Петербурга, и из Киева. Думаю, я свое уже отыграл: меня больше тянет к дому. Кроме того, я хочу исполнять именно то, что мне подходит: я уже не в том возрасте, чтобы играть в какой-нибудь попсовой группе, как это было когда-то. Теперь мне больше по вкусу симфоническая музыка, оркестровая — когда я могу играть сентиментальные, лирические композиции. Мой эстонский друг басист Тойво Унт, с которым мы в Риге уже отыграли несколько концертов с той самой программой произведений Баха, предложил мне выступить в Таллинне, и я по-дружески принял его приглашение.

— Для массового слушателя вы, прежде всего, известны именно как поп-, может быть, отчасти как рок-композитор. С чем связан ваш нынешний интерес к классике, в частности, — к творчеству Баха?

— Очевидно, с тем, что я все-таки имею некоторый «багаж за плечами». Я учился в консерватории, окончил ее как пианист… Да, в какое-то время я бросил это все, занялся разными эстрадными делами, уходил, вновь возвращался. А потом мне буквально «ударило в голову» взять прелюдии и фуги Баха, переложить их для хора с джазовым трио — рояль, контрабас и ударные.

Нечто подобное, конечно, уже делалось и до меня: в шестидесятые-семидесятые годы существовали французские группы. Которые специализировались именно на Бахе. Но это, признаюсь, довольно-таки опасная штука: Бах — гений музыки, и трогать его особенно-то не следует. Потому я и стараюсь добавлять от себя минимум, играть именно то, что записано нотами. Про его музыку, по большому счету, сказать больше нечего — все уже сказано: как заметил один из музыкальных критиков, Бах «обокрал последователей на пятьсот лет вперед», и я согласен с этим высказыванием. Ведь в его музыке есть все. Порой играя его прелюдии, я ловлю себя на мысли: «Ба! Да это же использовано и там, и там, и в той опере, и в этой!».

Не будет преувеличением сказать, что Бахом уже все написано до нас — нам остается лишь менять инструментальную обработку. Но я все же попробовал сыграть — чисто из профессионального интереса: как говорится, что получится, то получится.

— Вы говорите о том, что ваша профессия — это, прежде всего, музыка, что, впрочем, и неудивительно. Однако в вашей биографии была и другая страница — политическая. Чем являлась для вас ваша бытность в министерской должности?

— Можно называть этот период по-разному — ошибочным, наверное. Было такое время — конец восьмидесятых годов, революционный настрой, который охватил многих. Ушла система, в которой мы жили и работали. Я один из тех, кто не вспоминает эту систему только негативно. Отнюдь — то, что относится к музыке, к театру, к кино, вызывает только положительные эмоции: в то время создавлись многие произведения, которые признаются сейчас шедеврами. В русской музыке творили гениальные музыканты Рихтер, Гилельс, Ойстрах — фигуры мирового значения.

Меня в Латвии знали в те годы достаточно хорошо: знакомые то и дело подбивали меня, мол, пойди на министерскую должность. Ну, я и пошел — и, можно сказать, влип: так что потом не раз сожалел об этом шаге и рад тому, что ушел из политики самостоятельно. Но в то же время, вспоминая о начале девяностых годов сегодня, можно отметить — кое-что, несмотря на промахи и ошибки, нам удалось сделать. Удалось, например, сохранить театры. Национальную оперу — я, кстати, был тем человеком, который настоял на ее закрытии на капитальный ремонт, благодаря чему Латвия может по праву гордиться одним из красивейших и современных оперных театров на берегах Балтики…

Но, повторюсь, для творческих людей работа министра — это не работа: когда ты приходишь на любое мероприятие или на прием, тебя вплотную окружают люди, которые просят не автограф, а деньги. А ты стоишь и не знаешь, как им помочь… Что ж, министерская должность для меня была неплохим испытанием, пройти через которое, наверное, еще никому не помешало. Но — что было, то было!

— В свое время на пространстве «от Камчатки до Калининграда» едва ли не первой ассоциацией с фамилией Паулс была легкая музыка. В то же время имя Иоганна Себастьяна Баха вызывало в памяти орган, самый знаменитый из которых на территории СССР находился, пожалуй, в тогдашнем Домском органном зале, рижской Домской церкви… Не может ли случиться так, что ваша роль как эстрадного композитора со временем поблекнет, и вы запомнитесь именно своими «экспериментами» с классикой?

— Ну, в случае с Бахом я всего лишь исполнитель, а не созидатель. А восьмидесятые годы были действительно «золотой эпохой» — не только моей, но и великой мадам Пугачевой, талантливого Леонтьева: они и создали мой наибольший успех у публики. Который, что приятно отметить, не блекнет и по сей день: когда я сегодня шел по улице Таллинна, совершенно незнакомые люди здоровались — прежде всего, русскоязычные, они запросто говорили мне: «Привет, маэстро! Как жизнь, как творчество?» То же самое повторялось, например, в Израиле, где вообще каждый третий прохожий сообщал, что он из Риги, помнит и любит мои песни…

Да, сейчас времена изменились — изменилось и отношение к музыке, едва ли не единственным стало коммерческое. Все зависит от денег — а отсутствие их, на мой взгляд, было нам в восьмидесятые годы только на пользу. Коммерческое радио, форматы — не форматы… Слушая все это, я задаюсь единственным вопросом: ну неужели нельзя внести хоть чуть-чуть разнообразия?! Можно, конечно, смеяться, но в советское время было принято, чтобы певец из Латвии, из Грузии, из России, из Украины, из Казахстана, из Эстонии имел свое собственное лицо. Сейчас же мы видим только единый стандарт — профессионально отработанный, но начисто лишенный индивидуальности. Все это не дает нам молодых талантов – а лишь плодит новых и новых дилетантов.

— Ежегодно в Юрмале проводится конкурс молодых исполнителей «Новая волна», к которому вы, маэстро, имеете непосредственное отношение. Можно ли надеяться, что волна эта вынесет новые дарования, и рано или поздно в Латвии появится «новый Паулс»?

— Дай Бог, чтобы благодаря нашему конкурсу появился хотя бы новый певец — в этом, собственно, и заключается его цель. Видите ли, за последние годы ни в России, ни в Латвии, ни где-нибудь еще не появилась настоящая звезда. Есть талантливые исполнители, конечно, но дальше «своих стен» они почему-то так и не выходят. Почему? Этот вопрос постоянно волнует меня. Почему мы слушаем и пребываем в восторге, положим, от Мадонны или от Джорджа Майкла, а сами создать ничего способного сравниться с ними, увы, в последнее время не можем. В оперной, в серьезной музыке мы способны выдвигать таланты, чьи имена гремят по всему свету, а в легком жанре — нет.

Я вновь задаюсь вопросом — почему? И не нахожу ответа…