"МЭ" Суббота" | 22.08.08 | Обратно

Тяжелые воспоминания о легких временах

Александр БОРИСОВ

Курзал и 1915 году. Иллюстрации из архива автора

Как сказал поэт, большое видится на расстояньи. Это и понятно. У большого поэта и объекты для созерцания большие. А если пристальней приглядеться, можно разглядеть и маленькое. То, что затоптано воинственной поступью истории. Оглянемся в прошлое.

У прежних поколений было какое-то интуитивное ощущение, что всему свое время. И даже духовно безупречные, нацеленные в вечность творения рук человеческих обретают своевольную прелесть в момент запрограммированного историей оседания в прах. В пыль веков. Недаром любимым сюжетом художников Возрождения были римские развалины – фрагментированные, осыпающиеся в плоть земли последствия этапных цивилизационных присутствий, реальный смысл которых только в том, что они пробуждают воспоминания как духовные проявления высшего порядка. А практической пользы никакой.

У нас не Италия, но свои развалины, не лишенные содержания трагедийной, духовной величественности, тоже есть. Руины монастыря Святой Биргитты в Пирита или, скажем, живописные остатки замка в Раквере. Они оправлены в достойную раму всеобщего внимания и поэтому в их остановленной во времени склонности к забвению интуитивно ощущаются уроки истории с обнадеживающим почтением ее итогов.

И нет ничего обнадеживающего в обвальном завершении исторической Усть-Нарвы, ныне Нарва-Йыэсуу. Может быть, разрушается как-то не так, не в свой срок, с торопливой поспешностью, с вороватым озиранием назад, откуда с немым укором смотрит нам вслед прошлое, кристаллизующееся в величественное содержание беспристрастной истории.

Чтобы о чем-то жалеть, надо представлять суть темы, достойной сожаления. «Чистая песчаная местность с сосновым бором, великолепный на протяжении пяти верст пляж заставили небольшое селение рыбаков и судовщиков еще в 70-х годах прошлого столетия преобразиться к началу нынешнего в переполненный летний курорт. Морские купания благодаря умеренно отлогому, совершенно ровному и плотному дну при мелкой волне и преобладанию западных теплых ветров представляют главную притягательную силу этого курорта при сравнительном его благоустройстве. Так, уже в 1880 году был построен водопровод, значительно усиленный в 1911 году. С 1896 существует заведение теплых ванн, а с 1912 – новая водолечебница с Аренбургскою грязью, электротерапиею, горячим сухим воздухом и паром и т.п. В настоящее время имеется несколько санаторий для внутренних и нервных болезней....». Так писали об Усть-Нарве в 1915 году.

Она была жемчужиной побережья. Привольно раскинутые, по-летнему светло и весело обжитые, утопающие в зелени окрестности были с изрядным вкусом украшены разнообразными образцами дачной архитектуры, без строгих и скучных обязательств перед классическими правилами и канонами. Обилие игрушечных башенок со шпилями и флагами, веранд, мансард, резных карнизов, художественно исполненных ограждений и балконов ненавязчиво, может быть, с долей легкомысленной иронии, имитировали архитектурный стиль Средневековья в изысканном сплетении с древнерусской затейливостью в зданиях пансионата «Ирэн» и водолечебницей доктора И.А.Зальцмана.

В подобном духе было выдержано здание старого Кургауза. А потом случился пожар. «На месте сгоревшего в 1911 году здания Кургауза теперь построено по проекту академика архитектуры М.С.Лялевича новое каменное здание с залом для концертных и танцовальных вечеров, с пансионатом, рестораном и библиотекою. Расположенное центрально по отношению к заселенным пунктам и окруженное обширным парком и благоустроенными местами для игр здание это представляет пункт, куда стекается вся жизнь этой курортной местности, а близлежащий, вытянувшийся в стройную линию пляж в летние дни бывает сплошь покрыт гуляющею нарядною толпою».

Нравоучительная закономерность: если раньше сгорало что-то незаурядное, то приглашали академиков-архитекторов и возводили нечто еще более значимое. Теперь жгут сознательно, чтобы утвердить власть геометрически безликой, интеллектуально минималистической архитектуры диктатом прямых линий вполне укладывающейся в выпрямленное, лишенное затей мышление современника.

В дореволюционной России было много хороших архитекторов. Настолько много, что исключительность особо одаренных определялась не фундаментальностью общего образовательно-архитектурного уровня, а тем, что было доступно вкусу особо развитых эстетов; какими-то изысканными нюансами тончайшей деталировки и общей ауры безупречного, дарованного природой вкуса.

Мариан Станиславович Лялевич родился в 1876 году. С 1895 года учился в столичном университете, но в результате внутренней потребности к осуществлению призвания в 1901 году окончил Академию художеств в С.-Петербурге по архитектурной мастерской Леонтия Николаевича Бенуа. Впоследствии Лялевич стал академиком архитектуры, известным теоретиком, преподавателем Академии художеств и весьма востребованным петербургским архитектором, автором около шестидесяти воплощенных проектов доходных домов, особняков, комплексных коммерческих сооружений, исполненных в стиле неоклассицизма. Бывавшие в Петербурге не могли не видеть одно из лучших сооружений архитектора — величественное неоклассическое здание Торгового дома фирмы М.Мертенса в конце Невского проспекта.

В 1912 году было построено новое здание Курзала в Гунгербурге, блистательное воплощение стиля «модерн» с явной и закономерной склонностью к преображению в неоклассицизм (заметим коротко, эпоха которого завершилась уже в сталинские времена. Вот пример стилистической несокрушимости в причудливых исторических извращениях мира бренного). Понятно, что не всем нравятся классические стили в изложении русских архитекторов. Для таких эстетов есть привлекательный фрагмент в биографии Лялевича. В 1918 году он выехал из России в Польшу и стал польским архитектором. В Польше он якобы обрел европейскую известность и в 1944 году умер.

Лялевич был не просто добротно обученным, добросовестно-усидчивым мастером, набившим руку на классических образцах в пределах перепаханных просторов привычных и надежных, вросших в центры городов, помпезных форм архитектурного классицизма. Он создавал новые формы в деликатном процессе неторопливого и поступательного развития. Аккуратно сочетал несочетаемое, создавал приемлемое, умеренно неожиданное и синтезировал блистательный стиль неоклассицизма, в котором гармонично и оправданно уживались элементы эклектики. В этом процессе не было невразумительных рывков в чуждые человеческой природе просторы социально-однообразного счастья, суть которых равнодушна к теплым и уютным нюансам обыденного проживания. Поздней архитектуре, переродившейся в наборы строительных конструкторов в творческих мастерских Татлина, Мельникова, Корбюзье, было безразлично, что в ее недрах происходит: живут люди или дребезжат станки. Проживание принудительно превращалось в часть производственного процесса в специфической теме воспроизводства рабочей силы. Общим поветрием минималистических потребностей заодно выдуло культуру мелочей, традицию малых архитектурных форм, эстетику практической повседневности.

Курзал благополучно дожил до революции, принимая на эстраде большого зала знаменитостей своего времени, и абсолютно соответствовал своему легкомысленному предназначению. В нем были номера пансионата, помещения большой и малой столовых, буфетная, карточная, библиотека, читальня, гостиная и множество вспомогательных служб, стоявших на страже интересов отдыхающей публики.

Смысл Курзала оставался прежним и в период первой Эстонской Республики. В советское время его буржуазное предназначение в соответствии с потребностями времени расширилось, вобрав в себя функции всенароднодоступного Дома культуры.

Теперь архитектурный шедевр Лялевича доживает свой срок. Кто-то хотел сделать там казино и заключил какой-то договор, но случились какие-то проблемы, и кто-то и с кем-то не достиг договоренности. Параллельно с этим невразумительным процессом созидательная сила неведомого современника с тупой неожиданностью вторглась в развалины и с дилетантскими представлениями о реставрации стала латать бреши в стенах подсобным материалом. Все это напоминает бессмысленную пластическую операцию на теле клиента кладбища.

Как сказано в одной из статей недавнего времени: «Масштабный проект городских властей Нарва-Йыэсуу направлен на восстановление былого престижа курорта, который называли Эстонской Ривьерой (почему так называли? Непонятно. Страсть к сравнениям, формирующая мировоззрение вторичности. А потом воспитанное таким образом сознание назойливо диктует правила жизни. По этим правилам на своей земле живут не у себя, а в наспех сооружаемом подобии чужого благополучия и цивилизованного процветания. Ривьера никогда не будет называть себя Южным Гунгербургом. Это, к слову. – А.Б.)». Цитируемая статья забрызгана оптимизмом одного из старейшин: «Руководство Нарва-Йыэсуу работает очень энергично, и я уверен, что у них все получится ... Здесь будет открыт новый SPA-отель, и на этом бизнесмены не остановятся». Вот это и пугает. Страшен образ целеустремленного бизнесмена.