погода
Сегодня, как и всегда, хорошая погода.




Netinfo

interfax

SMI

TV+

Chas

фонд россияне

List100

| архив |

"МЭ" Суббота" | 12.12.08 | Обратно

Таксошок

«Когда я в 1991 году впервые приехал в Эстонию, постарался быть хамелеоном, — пишет в Eesti Ekspress колумнист Велло Викеркаар, родившийся и выросший в Канаде. — Я пил перед обедом водку, в туалете повесил на гвоздик аккуратно вырезанные из газеты квадратики и заставил себя есть карпа, хотя эта рыба живет в иле на дне, что чувствуется на вкус».

Государство развивалось, и многие эти традиции исчезли, пишет автор. «Но некоторые остались. Эстонцы по-прежнему снимают обувь, заходя в комнату, Певческий праздник вызывает у меня слезы, а остановка автомобиля на красный свет остается желательной. В остальном же я стараюсь вести себя, как современный эстонец. Но есть одно исключение — мне по-прежнему не нравится ездить на переднем месте в такси.

В Нью-Йорке, где я жил в конце восьмидесятых, никому бы в голову не пришло садиться в такси впереди. Таксисты даже не открывали переднюю дверцу. Как правило, пассажиры садятся на заднее сиденье, отгороженное от водителя пуленепробиваемым стеклом. Таксисты там не очень-то пеклись о своей гигиене, и приезжие из Страны восходящего солнца часто пахли восточным рынком. У белых водителей в основном был вид психических убийц, а тело покрыто волосами, как у снежного человека. Так что для того, чтобы сидеть сзади, было сразу несколько веских причин.

Но когда я приехал в Эстонию, то обратил внимание, что все, кто садился в такси, бесстрашно плюхались на сиденье рядом с водителем. В то время таксисты ездили в основном на бежевых «Жигулях», но попадались и черные «Волги». А ведь это было вторжение в личную жизнь водителя. Я пытался быть эстонцем и садился рядом с водителем. Но это как-то нарушало отношения между водителем и клиентом. Если я сижу сзади, то я — клиент, которого обслуживают, если же я сижу впереди, то у меня такое чувство, будто меня могут попросить помочь поменять колесо.

Я садился сзади. Таксист отодвигал запасной карбюратор, чтобы освободить мне сиденье. И если таксисты даже считали меня странноватым, они этого никак не показывали.

Но их молчание только подогревало мой внутренний конфликт. «Если я сажусь сзади, то что, таксист думает, что я считаю себя лучше него? — думал я. — А если я сяду рядом с ним, он что, будет меня больше уважать и не обманет? Если столкнутся «Жигули» и товарняк, то на каком сиденье больше шансов остаться в живых?»

Я просил всех своих знакомых объяснить мне этот феномен. Это что, какая-то советская солидарность? Почему эстонцы садятся впереди? Если в настоящем социалистическом обществе все равны, то, по мнению Маркса, было бы хорошо, чтобы водитель и пассажир сидели рядом? Это показалось мне обоснованным, потому что в советское время властями было приложено много усилий, чтобы восхвалять обычного человека. Дети хотели стать трактористами. О водителях трамвая писали песни.

Я размышлял над этим вопросом больше года. Наконец моя жена Лийна, которой это надоело, сказала, что в советских машинах на переднем сиденье было просто теплее. Но мне это объяснение показалось поверхностным. Ведь «Жигули» — машина маленькая. В ней не может быть такой большой разницы температур между передними и задними сиденьями. Теорию советской пропаганды Лийна отвергла сразу же — на эстонцев, сказала она, это не действовало.

На некоторое время я перестал думать об этой загадке. Я направил внимание на другие вещи. Например, почему эстонцы носят обручальное кольцо на правой руке? Почему русские мужчины, которые попадаются мне на пути, всегда просят прикурить?

Но я продолжал возвращаться к проблеме с такси. Недавно я взял такси в Хельсинки. Конечно, я сел сзади. Водитель оказался типичным скандинавом.

«Кто-нибудь когда-нибудь садится к вам в такси впереди?» — спросил я у него.

Подумав немного, таксист ответил: «Моя жена».

«А клиенты?»

«Ну, иногда эстонцы садятся». Ура! Я попал в цель!

«Как вы думаете, почему?»

Прошла вечность, прежде чем таксист ответил: «Я об этом никогда не думал».

«А я считаю...» — и я начал излагать ему свою марксистскую теорию.

Он держал обе руки на руле и смотрел прямо перед собой. Но я понял, что в нем тоже проснулся интерес!».