"Молодежь Эстонии" | 14.02.08 | Обратно

Память поколений

Нелли КУЗНЕЦОВА

2 х фото Николая ШАРУБИНА

Конец прошлой недели оказался для посольства Российской Федерации в Эстонии очень напряженным. Тем более, что совпали сразу несколько дат.

В честь профессионального праздника — Дня дипломата — состоялся прием сотрудников иностранных представительств в Эстонии. Прошел день открытых дверей, и впервые, быть может, за долгие годы были открыты залы посольства для множества школьников, эстонских и русских, приехавших не только из разных частей Таллинна. Но и разных городов и волостей Эстонии.

По странной, быть может, ассоциации, а скорее потому, что в этот же день показали по телевидению посольство России в Великобритании — великолепный особняк, сейф в «одежке» из красного дерева, оставшийся еще с дореволюционных времен, столик в Зимнем саду, за которым, как говорят, сиживал Черчилль, — я вспомнила, каким было посольство РФ в Таллинне в самом начале 90-х годов.

Так уж получилось, что я была первым, или, лучше сказать, одним из первых корреспондентов, бравших интервью у первого посла России Трофимова на следующий день после его прибытия в Эстонию.

Мы сидели с Александром Михайловичем за большим дощатым, выщербленным столом в том самом зале, который теперь называют Белым. Напротив стояли старые шкафы с полуоторванными дверцами. И трудно, почти невозможно было представить себе, что когда-то здесь будет белоснежный рояль, и зеркала, и великолепные шторы, а в соседнем зале будет нарядный, хотя и строгий камин и картины на стенах, среди которых и работы русских художников, работающих в Эстонии.

Рядом же, в парадной гостиной, в креслах цвета слоновой кости, которых не было и в помине в том пустом, полуразоренном здании, в котором начал свою работу первый посол РФ, теперь обычно любят располагаться гости посольства для неспешных бесед. Да, времена изменились, и здесь это так ощутимо, как ощутимы и усилия, которые потребовались для этого обновления, этого воскрешения. Как, очевидно, и в самой России.

Как раз в этих креслах и расположились ветераны, которых посольство пригласило сюда, чтобы отметить 65-летие Сталинградской битвы. Правда, одновременно можно было отмечать и 65-ю годовщину битвы на Курской дуге, тем более, что многие сталинградцы из тех, кто был приглашен в посольство, и тех, кто не смог участвовать в этом приеме, после Сталинграда воевали и под Курском.

Увы, их осталось немного, во всяком случае, тех, кто смог участвовать в этом приеме. Двадцать бывших сталинградцев уже не могут выйти из квартир. Возраст, болезни, старые раны, полученные во время войны, дают о себе знать.

Признаюсь, с невыразимым чувством я смотрела на невысокого, худенького Акселя Павловича Пармана, архангельского эстонца, у которого на груди среди боевых орденов и прочих медалей сияли две «Отваги», так коротко называли солдатские медали, которые на фронте ценились превыше иных орденов. Неужели этот худенький, так явно смущающийся, немногословный человек заслужил даже две «Отваги», хотя и одна такая медаль стоила дорогого, за ней стояло непомерное мужество.

А Екатерина Германовна Решевская… Неужели эта маленькая женщина, на вид такая обыкновенная, в те годы сама вытаскивала раненых из-под огня? Уже потом, когда за чашкой чая начались воспоминания о тех днях и ночах в Сталинграде, она, долго молчавшая, вдруг заговорила, вспоминая, как гибли врачи под бомбами и снарядами прямо во время операций, закрывая своим телом раненых, лежавших перед ними на операционном столе. Она сказала, что вид этих истерзанных, искромсанных молодых тел вызывал такую боль в сердце, в душе, что потом, когда бои уже закончились, когда наши войска уже перешли границу, она сама, медицинская сестра, оказалась в госпитале: сердце не выдержало этого напряжения, этих бессонных ночей, этой боли.

Она вспоминала, как цветами, радостью, хлебом-солью встречали их в освобожденной от фашистов Болгарии, люди толпами выходили навстречу, и казалось, что эти страдания, все то страшное, через что они прошли, совсем не зря, что это не пропадет, не может пропасть, останется в памяти многих и многих.

Посол Николай Николаевич Успенский, передавая цветы, поцеловал ей руку, и это показалось столь естественным и необходимым, словно это не жест интеллигентного, вежливого человека, а дань уважения, дань памяти Женщине на войне.

Павел Петрович Чернышов, бывший в дни Сталинградской битвы рядовым бойцом, как-то очень просто сказал, что бои у Тракторного завода на северной окраине Сталинграда описал Константин Симонов, и лучше него никто все равно сказать не сможет.

И все мы вспомнили Симонова и то, как он писал, что вечное несчастье, которое все они, солдаты и офицеры, испытали в ту войну, заключалось в том, что все западные берега русских и украинских рек были обрывистые, а все восточные — пологие. И все города стояли именно на западных берегах рек. Их трудно было защищать, потому что они прижаты к реке, и их трудно было отбирать у врага, потому что тогда они оказывались за рекой. И Григорий Прокопьевич Белозеров, начавший свою войну с боев под Калачом и бывший в Сталинградские дни и ночи командиром роты, — кто-то даже подсчитал, сколько часов оставались в живых ротные и сколько их менялось за время боев, потому что именно на них ложилась тогда основная тяжесть, — вспоминал, как его, раненного, вместе с другими, бывшими в беспамятстве или скрипевшими зубами от боли, переправляли на самоходной барже через Волгу под непрерывным обстрелом и бомбежками. Ему, Белозерову, было тогда 20 лет…

По этому поводу хорошо сказал все тот же Симонов, любимый старшим и средним поколением, как человек, знавший войну: «Она такой вдавила след и стольких наземь положила, что двадцать лет, и тридцать лет живым не верится, что живы…»

Посол Николай Николаевич Успенский, вручая ветеранам цветы и подарки — великолепную книгу «Россия. Великая судьба», сказал, что высоко ценит каждую возможность встретиться с ветеранами, тем более, со сталинградцами, потому что для всех, кто участвовал в войне, и для тех, кто знает о ней по рассказам родителей, по книгам и кинофильмам, Сталинград — синоним беспримерного мужества, стойкости. Он знает, о чем говорит. В войне участвовали отец и мать Николая Николаевича. Мама была в те годы краснофлотцем, и оба, отец и мать, награждены боевыми орденами.

Он сказал, что нет, пожалуй, семьи, в которой не было бы воевавших с фашизмом и погибших на фронтах Великой Отечественной войны. И потому так дорога Победа. А мы добавили, что потому так дорог для всех нас и Бронзовый солдат, так горько все, что произошло с ним. Это говорит в нас наследственная память. И совсем не случайно эта Победа стала святой для нас, поскольку — мы все понимаем это — речь шла о сохранении русских как нации, как народа.

Немцы, даже если судить по многим послевоенным публикациям и даже нынешним, называют те бои на Волге «Сталинградским кошмаром» и до сих пор пытаются понять, что же тогда происходило, каковы уроки тех лет. Жаль, что не все вспоминают так же эти годы и эти уроки…