"Молодежь Эстонии" | 31.01.08 | Обратно

Золото и бриллиант тартуского ученого

Нелли КУЗНЕЦОВА

Фото из архива «МЭ»

На этой неделе эмерит-профессор Павел Семенович РЕЙФМАН отметил свой 85-летний юбилей.

Во вторник вечером в белоколонном зале Тартуского университета собрались друзья Павла Семеновича, его жены, тоже блистательного ученого и тоже эмерит-профессора Ларисы Ильиничны Вольперт, их коллеги, их бывшие ученики, словом, все, кто смог прийти, приехать на это торжество.

Но друзей, учеников, почитателей у Павла Семеновича так много, что никакой белоколонный зал, даже самый большой, не смог бы их вместить. Пришлось бы собрать людей из разных концов Европы, даже мира.

Возможно, у него есть и враги, верней, завистники. Кого-то, быть может, он мог обидеть острым словцом, он всегда был склонен к юмору, и этот рейфмановский юмор помнят все его ученики, юмором он усмирял студентов-разгильдяев, ленивцев и т.д. Но вообще-то зрелище своеобразного таланта у некоторых людей вызывает порой не радость, не восхищение, а смутное раздражение и даже опаску. Чему-то он в их представлении противоречит, в какие-то рамки не влезает.

А талант Павла Семеновича действительно не влезал и не влезает ни в какие рамки. Они вообще редкостные люди — и сам Рейфман, и Лариса Ильинична. Они оба из той «могучей кучки», из той блистательной плеяды ученых, которыми блистал Тартуский университет и которых называли «русским Тарту». Увы, уже нет великого Лотмана, нет Зары Минц, нет и других. Но, слава Богу, живы, работают, потому что просто не могут не работать, Павел Семенович Рейфман и Лариса Ильинична Вольперт.

Они поженились в 48-м, и этот год для них юбилейный. Они будут отмечать бриллиантовую свадьбу — 60 лет совместной жизни. 60 лет…

Я подумала, что, наверное, не было дня, когда двум этим людям было бы скучно друг с другом, и спросила об этом у Ларисы Ильиничны. Она сказала, что нет, конечно, не было таких дней, хотя вообще-то в жизни бывало всякое.

Надо слышать, как рассказывает Лариса Ильинична о себе, о Павле Семеновиче, о далекой их молодости, которая, между прочим, никуда не ушла, а живет в них сегодняшних. И я начинаю завидовать сама себе, вспоминая чуть хрипловатый ее голос — сама она утверждает, что «сорвала» голосовые связки, ставя спектакли в знаменитом студенческом театре, «слишком много орала», — я понимаю, что буду тосковать и по этому богатому модуляциями голосу, по этому неподражаемому юмору, по этому богатству и яркости речи.

Вот она рассказывает, как они познакомились… Это было, когда оба учились на 3-м курсе филологического факультета Ленинградского университета. Ее, тогда еще не Ларису Ильиничну, а просто Ларису, хотели выдвинуть в комсомольское бюро. Но Павел Рейфман, бывший тогда секретарем этого бюро, упорно сопротивлялся. Как будто предвидел будущую свою судьбу, с лукавой улыбкой сказала Вольперт. Хотя тогда он уверял всех, что «шахматистки в комсомольском бюро не нужны». Лариса Вольперт уже тогда участвовала в больших шахматных турнирах, чуть позже она войдет в ту первую блистательную шестерку советских шахматисток, которая потрясла и всю страну, и Европу, и мир.

Как раз во время одного из турниров Лариса Вольперт и получила письмо от близкой подруги. «Тебя избрали в бюро, — писала она, — там секретарем Павел Рейфман с русского отделения. Помнишь, такой худой, ходит в тюбетейке…» Она даже предсказала Ларисе, что Рейфман влюбится в нее, «и вы поженитесь». Вспоминая об этом, Лариса Ильинична с ноткой всегдашнего своего теплого юмора сказала, что Павел Семенович потом даже слегка обижался: почему именно он должен был первым влюбиться… «А вы, — спросила я у Ларисы Ильиничны, — вы разве не были влюблены?» — «Конечно, — вздохнула она. — Он был такой замечательный…»

В ее комнате и сейчас висит портрет Павла Семеновича из той далекой поры, он был тогда пятикурсником. Красивый, надежный, привлекательный человек. Тюбетейки уже не носил. Войдя в силу, как выразилась Лариса Ильинична, она очень быстро ликвидировала ее.

Он был старше ее, и за плечами у него был уже горький и страшный опыт войны. Тогда, в конце 40-х, в начале 50-х, в университетах, в институтах стали появляться молодые люди в поношенных гимнастерках военного еще образца. Они выделялись среди студенческой молодежи какой-то особой серьезностью, особым отношением к жизни. Им было трудно учиться, война заставила их забыть «премудрости» школьных курсов. Но они учились с непостижимым упорством, с пониманием того, что делают и что хотят делать в будущем.

Павел Семенович не любит, насколько я знаю, рассказывать о войне. Как многие фронтовики, чаще вспоминает смешные моменты. Рассказывает, например, что конец войны встретил, сидя на гауптвахте, в маленьком щелястом сарайчике, приказом командира возведенном в высокий статус гауптвахты.

Сквозь эти щели Рейфман и увидел, как прочерчивают небо сотни трассирующих пуль, услышал радостные крики и понял, что это — победа, что война закончилась, а он жив… И это такой веселый, такой шутливый рассказ, что, быть может, только очень внимательный человек различит в нем особые нотки и поймет, что за всем этим стоит…

…Рейфман ушел в ополчение с первого курса университета в самые первые, самые тяжкие недели войны, хотя мог и не пойти. У него было плохое зрение, в армию он не годился. Но не пойти в ополчение он не мог, как не могли тогда и многие другие.

Большинство ополченцев погибли в первые же дни и недели войны, но Павел Семенович уцелел. По этому поводу, как говорит Лариса Ильинична, много шутили в прежние времена, когда подходила минутка вспомнить войну. Говорили, что Лотман и Рейфман воевали в соответствии со своим темпераментом: Юрий Михайлович стремительно «пробежал» от западной границы до Кавказа и потом — обратно, а Павел Семенович как засел в Тихвинских болотах, так и просидел в них эти годы.

Впрочем, это была не слишком веселая шутка. Известно, каким гиблым местом были эти Тихвинские болота. Сам Тихвин много раз переходил из рук в руки, при этом каждый раз умирали и умирали люди… Перед свадьбой, говорит Лариса Ильинична, Павел Семенович предупредил ее, что в 45 лет его свалит тяжелый радикулит, скажется тихвинское болотное «сидение». Он ошибся на 30 лет, радикулит схватил его в 75. У него и сейчас болит спина, но он долгими часами сидит за компьютером. Пишет книгу. Но об этом чуть позже…

В этом году у Рейфмана еще один юбилей: «золотая свадьба» с Тартуским университетом, 50 лет работы на одной кафедре. Как выразилась Лариса Ильинична, «пришел в стойло и встал».

Хотя в 58-м году он еще не совсем, не полностью занял это «стойло», если можно так выразиться. Тогдашний заведующий кафедрой русской литературы очень хотел ввести в штат молодого, но уже столь интересного, подающего надежды преподавателя. Но ректор университета Федор Клемент, к которому он пришел с этой идеей, был несколько смущен: «Я, конечно, не антисемит, но на кафедре уже есть Лотман, есть Зара Минц. Давайте подождем. Вот если бы появился документ, свидетельствующий об исключительной одаренности молодого ученого…»

И такой документ, представьте себе, появился. Я даже не буду ставить в кавычки это слово — документ. Потому что письмо, написанное Корнеем Чуковским ректору Тартуского университета, и в самом деле можно считать документом эпохи.

Мы выросли на стихах Корнея Чуковского. Мы с детства любили и всю жизнь продолжаем любить его доктора Айболита, особенно после того, как он был сыгран в кино Роланом Быковым. На стихах Чуковского выросли наши дети. Авторитет его был чрезвычайно велик.

Но многие ли знают, что Чуковский писал не только для детей? Он был крупным и очень серьезным исследователем литературы XIX века. Его оценки зачастую считались чем-то вроде истины в последней инстанции.

Но однажды совсем молодой преподаватель, начинающий ученый не согласился с оценкой Чуковского. Он всегда имел собственное мнение и никогда не боялся отстаивать свою позицию.

Перед публикацией своей полемической статьи Павел Рейфман послал ее текст Чуковскому. Он считал, что так будет честнее и порядочнее по отношению к маститому литератору, мэтру отечественной литературы и критики. И Чуковский согласился с ним. Согласился с молодым человеком, как будто не имеющим еще никакого опыта в литературе, в журналистике, признал его правоту. Больше того… Корней Иванович послал ректору университета Федору Клементу письмо, в котором говорил о поразительном чутье, таланте молодого ученого и просил обратить на него особое внимание.

Клемент письмо прочитал и… взял Рейфмана в штат университета.

Лариса Ильинична, вспоминая об этом, сказала, что вообще-то это смешная история. Хотя, если говорить серьезно, вряд ли она покажется кому-нибудь действительно смешной. Да и сам Рейфман, несмотря на всю его склонность к юмору, вряд ли посчитал эту историю причиной для смеха. Особенно в то время. Уж очень она отражает дух, веяния, атмосферу тех времен.

А через 40 лет уже широко известный профессор, доктор филологии Павел Семенович Рейфман получил по результатам своей работы большую университетскую медаль. Именную…

Я, к сожалению, ее не видела, но Лариса Ильинична говорит, что она очень красива. Собственно, так и должно быть, если речь идет о заслугах такого человека, как Рейфман.

В сущности, Павел Семенович всегда был и остается серьезным исследователем общественной мысли, ее формирования, ее развития. Когда-то свою учебу в Ленинградском университете он начинал на отделении журналистики, именно потому, что больше всего остального его интересовала эта большая и сложная тема. Но собственно журналистом, человеком, работающим в газете, он быть не хотел. Его интересовал именно исследовательский подход. И он даже ушел с отделения журналистики, вызвав немалое удивление и у преподавателей, и у студентов — такие поступки в те времена были редкостью. Но он и здесь не изменил себе.

Его диссертации — и кандидатская, и докторская — были связаны с исследованием столь крупных явлений в российской журналистике, литературе, как журналы «Отечественные записки», «Современник». Это огромная работа, требующая редкостной аккуратности, педантичности, пристального внимания, скрупулезности. Наверное, именно ему, только ему одному была по силам такая работа.

Между прочим, бывшие его студенты, любившие его, но если говорить откровенно, и слегка боявшиеся, вспоминают, как, идя на экзамен к Рейфману, проверяли друг друга по списку обязательной литературы. Прочитать все, что положено, они не успевали, но знали, что Павел Семенович по разным мелочам непременно поймет, работал ли студент с тем или иным произведением, или лишь знал о нем «в общих чертах». И потому с тревогой спрашивали друг друга: «В каком платье была героиня в момент объяснения в любви?»

Лариса Ильинична возмутилась, когда я ей об этом рассказала. «Ну, уж неправда, таких вещей он спрашивать не мог…»

Быть может, филологи, вспоминая студенческую свою юность, действительно преувеличивали. Это ведь так интересно и так смешно — рассказывать анекдоты о своем студенческом житье-бытье. Но, быть может, Рейфман просто не любил приблизительности, неточности, незнания фактов, неумения вдумываться в текст, видеть лишь то, что лежит на поверхности. Он сам всегда предпочитал, насколько я понимаю, работу глубокую, серьезную, требующую перелопачивания огромного количества материалов. Его лекции по истории критики, по истории журналистики, по истории цензуры (какая острая, больная тема!) вспоминают до сих пор.

Он и сейчас, несмотря на возраст, продолжает работать. В Интернете можно увидеть его огромный труд, большую книгу — более 1000 страниц, — которая непрерывно дополняется, исправляется, словом, живет, дышит, волнуется, отражая не только прошлое, но и сегодняшний день. Это фактически исследования, которые он вел всю жизнь, — литературы, журналистики, истории цензуры. «Сам себе Радищев», — сказала о нем Лариса Ильинична. Она, кстати, удивительная женщина, крупный ученый, считает Павла Семеновича самой большой удачей своей жизни. А многие бывшие его ученики, вспоминая его лекции, встречи с ним, его рассказы, говорят, что тогда, будучи молодыми, что называется, без царя в голове, не понимали, какое это было счастье — учиться у таких людей, как Рейфман, Лотман и т.д. Теперь, став взрослыми, узнав жизнь, они до конца поняли, как им повезло с учителями… Не только потому, что они давали знания, но и потому, что умели создавать вокруг себя атмосферу порядочности, хорошей, красивой, как выразилась Вольперт, нормы. В самом деле, к Рейфману, к Лотману, к таким, как они, можно было прикипеть душой навсегда. И прикипали…