"МЭ" Среда" | 28.05.08 | Обратно

Страна Сеньория

С врачом-психотерапевтом, членом Рийгикогу седьмого, восьмого и девятого созывов, экс-депутатом Таллиннского горсобрания Арво ХАУГОМ беседует Татьяна ОПЕКИНА

Фото Леонида СМУЛЬСКОГО

— Господин Хауг, ровно две недели назад вам исполнилось семьдесят лет. Вас это испугало? Или профессия психотерапевта так или иначе помогает вам справиться с грустью по поводу такого юбилея?

— Приближение семидесятилетия пугало меня еще за день до самого юбилея. А в тот самый день я вдруг понял, что никакой разницы между мной сегодняшним и мной вчерашним нет. И связано это, конечно же, с тем, что как физически, так и умственно мое состояние находится на приемлемом уровне. Если бы ко дню юбилея мое здоровье давало сбои, я бы сразу почувствовал, что семьдесят — это много, и мне было бы грустно.

— Великому Гете приписывают афоризм, касающийся 50-летия, которое, по его мнению, есть не что иное, как «старость молодости». Красиво, не правда ли? Конечно, появляется слово «старость», но ведь и «молодость» еще тоже присутствует. Про 60-летие женщины горько пошутил Болеслав Прус: «Женщина, чем она старше, тем дороже. Видно потому-то никого и не тянет к шестидесятилетней, ибо такой просто цены нет, сам Ротшильд и тот бы обанкротился». А вот про семьдесят уже и не шутят. Что такое семьдесят? Поздний вечер? Сумерки?

— Действительно, это вечер, и я на всякий случай дал жене указание никогда не напоминать мне о моем возрасте. Если оглянуться назад, то в молодости я был уверен, что настоящая жизнь для мужчины начинается в сорок лет. Собственно, так оно и было: к этому времени я состоялся профессионально, здоровье было в полном порядке, женщин воспринимал уже по-иному, не по-мальчишески, то есть ценил не только их внешность, но и внутреннюю, душевную красоту. А на подступах к пятидесятилетию моя жизнь — не только моя, но всех нас — стала развиваться в таком ритме и в таком темпе, что стоило немалого труда успевать за этими переменами. В связи с этим не могу не вспомнить свою бабушку. Когда ей исполнилось семьдесят, она удивила нас, сказав, что молодость ее была длинной, а старость будет короткой (она дожила до восьмидесяти). Бабушка пояснила: молодость ее прошла в селе, где время протекало привычно и однообразно. Зима, понятное дело, сменялась весной, весна — летом, потихоньку росли дети, ничего особенного не происходило. И вдруг, когда подошел бабушкин средний возраст, появились велосипеды, мотоциклы, автомобили, поезда, самолеты, телефоны, радио, а потом и телевизоры, люди стали передвигаться с места на место, все пришло в движение, и, как сказала бабушка, «я уже могла потерять ориентиры во времени». Нечто схожее произошло и со мной: до пятидесяти моя жизнь была стабильной, советские лозунги устоялись, традиции сложились: все мы говорили одно, делали другое, думали третье. По штатному расписанию, на бумаге у меня значилось восемь заместителей (с 1979 года по 1993-й Арво Хауг работал главным врачом Таллиннской республиканской психоневрологической больницы. — Т.О.), в реальности же их было пятеро, и они получали зарплату всего на 5 рублей поменьше, чем я. Зато, когда что-то случалось, они отсиживались в кустах, а все шишки валились на мою голову. И вот жизнь завертелась и закружилась. Произошли разительные перемены – «поющая революция», суверенитет, Евросоюз, НАТО. Двадцать лет прошли очень быстро, и вечер жизни подкрался незаметно.

— Никому не хочется называть себя стариком. Или слышать, как другие тебя так называют. Какое определение в таком случае предпочтительнее? Пожилой человек? Представитель старшего поколения?

— Многие люди до нас с вами пытались придумать некое утешительное определение, но лучшего, чем сеньор, я пока не обнаружил. Конечно, оно немного не свое — не эстонское, не русское. Но, согласитесь, определение красивое и уважительное.

— Конечно, соглашусь. Но вот что меня мучит. Все эти почтенные сеньоры для общества, для государства являются обузой? Тяжким бременем? Ведь о них нужно заботиться — платить пенсию, лечить, опекать...

— Вы сейчас вслух обозначили то, что является головной болью любого государства: содержание старшего поколения действительно — большая нагрузка на госбюджет. Но таков солидарный договор поколений: мы содержали своих детей, теперь они содержат нас, потом придет черед внуков и правнуков.

— Мир знает множество блистательных стариков, простите, сеньоров, которые до глубоких седин содержали не только себя и свою семью, но и держали на своих плечах судьбу своей нации. Конрад Аденауэр, Уинстон Черчилль. До 81 года сэр Уинстон был премьер-министром Великобритании. А до этого выиграл войну. Притом всю жизнь курил сигары, пил коньяк, не боролся с весом. И когда его спросили о секретах долголетия, не задумываясь, ответил: «Я никогда не опаздывал к обеду». Конрад Аденауэр, Уинстон Черчилль — гордость своего народа, о них слагаются мифы (впрочем, чуть более 23 процентов англичан, опрошенных недавно телеканалом UKTV Gold, сказали, что этот британский премьер — вымышленный персонаж, который никогда не существовал...). А что делать нам, не великим и не блистательным, как нам держаться на плаву?

— Мы должны сами, не ожидая чьей-то подсказки или внешнего давления, заботиться о своем физическом и психическом состоянии, участвовать в культурной жизни. То есть работать, как теперь говорят, над проектом под названием здоровье. И надо полюбить докторов, во всяком случае, на предмет выработки с их помощью программы оздоровления своего организма. К примеру, в Финляндии, если человек избирается в парламент, он просто обязан обратиться к доктору, с которым они вместе разрабатывают программу действий по поддержанию здоровья. Почему бы и нам не последовать этому примеру. Запомним: никто, кроме нас самих, об этом не позаботится.

— Счастье каждой из нас понимает по-своему, да и содержание его меняется в разные периоды жизни. Можно ли в почтенном возрасте чувствовать себя счастливым? Помнится, Лени Рифеншталь, дожившая до ста лет, в телевизионном интервью на вопрос, чего бы вы хотели себе пожелать, тихим и слабым голосом ответила: «Как мне хотелось бы хоть один день прожить без боли!»

— К счастью, у меня пока с этим все в порядке, но я долго прожил рядом с моей покойной первой женой и был свидетелем того, как мучительно постоянно испытывать боль. Увы, при хронических болезнях такое бывает. Про себя лично могу сказать, что мне, наверное, во многом повезло. На школьных экзаменах меня частенько спрашивали о том, что я только что прочитал за дверью. Всю жизнь я жил в обществе женщин — бабушка, мама, три сестры, потом жена и дочь, — что уже само по себе счастье, потому что на женщин всегда можно положиться. Женщины-друзья никогда не подведут. Моя профессия пригодится мне и моим близким и сейчас. И моя жизнь в политике протекала в годы огромных перемен — перемен к лучшему.

Чтобы в нашем возрасте чувствовать себя счастливым, обязательно нужно иметь цель. Она у меня есть, как и планы по ее осуществлению. И в личной жизни я пришел к пониманию одной простой истины, которая вроде бы лежит на поверхности, но усваивается далеко не сразу. Как правило, мужчины всегда чуть-чуть недовольны своей женой, вроде где-то, далеко ли, близко ли, есть женщины и получше. Но когда появляются первые серьезные нарушения здоровья, мужчины начинают понимать, что, кроме жены, ты, собственно, никому не нужен. Даже детям. Только жена тебе посочувствует, только она о тебе позаботится. Поэтому надо постараться устроить личную жизнь так, чтобы супруги были не только любящими людьми, но и большими друзьями, хорошо ладили между собой. К тому же как сексолог скажу тем, кто этого не знает, что сексуальная жизнь пожилых людей, тех пар, которые хорошо ладят друг с другом, пока еще недооценена.

— Вот мы сейчас говорим о счастье, а на дворе трудные времена, когда цены растут так быстро и так всеохватно, что никакой пенсии, даже несколько увеличенной, не то что на счастье, а просто на жизнь не хватает. А где сеньору взять деньги, если он уже не может их заработать?

— К сожалению, у нашего поколения нет никаких финансовых накоплений. Так уж сложилось: съедалось все, что зарабатывали, а если кому и удалось накопить самую малость, то эти запасы растаяли в бурные 90-е годы. Нынче пришло понимание, что какая-то недвижимость, которую при необходимости можно превратить в деньги, у семьи все-таки должна быть. Одна моя знакомая живет в Финляндии. Живет давно, с двадцатых годов. Всю свою жизнь, с ранней молодости, она строила себе дом. Большой и красивый. Годами, десятилетиями была обременена долгами. Сейчас она живет в четырехкомнатной квартире в престижном районе Хельсинки, дом давно продан, и она, будучи одинокой, почти столетней женщиной, шутит, мол, одна у нее проблема, как успеть потратить все свои деньги.

— Жизнь в долг — не для пожилых людей. Да им никто и не одалживает. А для молодых постоянные долги — это нормально? Разве это не разрушает их нервную систему?

— Будучи студентом, я однажды утром одолжил у друга три рубля, пообещав тем же вечером долг вернуть. В шкафу у меня хранились пустые бутылки по 12 копеек за штуку, я собирался отнести их в пункт приема стеклотары, так что у меня имелись основания свое обещание сдержать. Увы, бутылки из шкафа исчезли, их попросту кто-то стащил. Полдня я провел в страшном волнении, это был самый настоящий долговой стресс. Но он был явный, заметный, у него была видимая причина. А что делать сегодня молодому человеку, который, получив миллионный банковский кредит, испытывает 40 минут счастья, а потом 40 лет должен пребывать в состоянии невидимого стресса, со временем переставая понимать, за что и почему он обязан платить банку столько денег. Отложенные долги разрушительны для психики, поэтому мне удивительны разглагольствования банков, торгующих деньгами, о доверии...

— Могут ли сеньоры со всеми их болезнями и немощью быть общественно активными? Должны ли они бороться за укрепление своего материального положения, совершенствование ставшей фактически платной и очень дорогой системы здравоохранения?

— И могут, и должны. Человек в любом возрасте, если хочет жить, должен быть активным. Физически. Общественно. Гражданское общество как раз и означает, что любой человек может инициировать создание любой организации, любого объединения по интересам или участвовать в его работе. И если иссякла энергия или инициатива у одного объединения, можно создать другое. Надо бороться, давая отпор тем, кто не уважает это наше право. Несколько лет назад зимой пенсионеры вышли на Тоомпеа с неким обращением к парламенту. На головах многих из них были купленные еще в советские времена меховые шапки из чернобурой лисы. Так вот, небезызвестный Индрек Таранд высказался по этому поводу, мол, на что эти люди жалуются, коли на их головах такое богатство. Я тут же поинтересовался, не хочет ли он купить такую шапку, чтобы помочь человеку. «Зачем? Она же ничего не стоит», — был ответ. Выходит, его упреки были пустыми, и сам он это понимал. Увы, молодое поколение нередко идет на конфликты со своими родителями, чего-то от них требует, в чем-то упрекает. Эти Павлики Морозовы забывают, что родители дали им жизнь и вырастили их, поделившись тем опытом, которым сами располагали. Не больше, но и не меньше того.

— Пенсионный возраст все-таки мало способствует оптимизму, а пессимизм и уныние — трудные спутники жизни. Вот премьер Андрус Ансип у нас оптимист вопреки всему и несмотря ни на что: «Не для того мне платят большую зарплату, чтобы я сеял безнадежность и пессимизм...»

— Различаются два типа оптимистов. Одни — оптимисты по натуре, другие — по необходимости. Наш премьер — оптимист второго типа. Он, конечно, не вынужденный квартиросъемщик, но вынужденный оптимист, иначе правящая коалиция бы с ним распрощалась.

— Чемпион мира по шахматам Гарри Каспаров в недавней своей книге заметил, что секрет успеха кроется внутри нас. Что он имел в виду? Какую такую психическую энергию, которая питает наши мысли и наши поступки?

— Быть может, он имел в виду некую пружину, которая находится внутри нас с рождения, с детства. И секрет в том, как ее умело отпустить, дав выход таким физическим и психическим состояниям, которые позволяют ставить спортивные рекорды, достигать высот умственного или физического труда. Чем подпитывать эту энергию, откуда ее черпать, не знаю. Наверно, от Бога, предполагаю я, будучи атеистом. Ведь если бы мы считали, что эта энергия от природы, то ее можно было бы измерить или объяснить.

— Как складывается день сеньора Арво Хауга?

— В пятьдесят лет мне казалось, что дни такие короткие. В шестьдесят они стали чуть длиннее, потому что сон короче. Сейчас, в семьдесят лет, я понял, что жизнь вообще несправедливо коротка. Я чувствую себя счастливым, но был бы еще счастливее, будь у меня свободное время.

— ???

— Как биолог и бывший законодатель я открыл следующую закономерность: когда ты уходишь на пенсию, у тебя совсем нет свободного времени. Ведь прежде я занимался делами в рабочее время. Теперь — только в свободное время. А дел невпроворот.

— Спасибо за беседу.