"МЭ" Суббота" | 30.05.08 | Обратно

Александр Розенбаум: «Скорая помощь – песня»

2 июня в Концертном зале «Эстония» - Александр Розенбаум и его «Старая армия»

Николай ФАНДЕЕВ

Дотошным меломанам имя Александра Розенбаума стало известно еще в конце 70-х по группе «Аргонавты». Более массовый слушатель ознакомился с его песнями по нелегальным самиздатовским магнитофонным альбомам в начале 80-х. Ну, а с приходом перестройки певца официально признали все без исключения СМИ. Сегодня в активе Александра Розенбаума более двух десятков дисков. Певец регулярно радует публику большими сольными концертами…

- Александр Яковлевич, что для вас значит понятие «хорошая авторская песня»?

- Для меня авторская песня как понимание жанра – это одно, а как сама песня – другое. Согласитесь, что песни «Битлз» можно считать тоже авторскими, потому что они имеют авторов. Но мы понимаем под этим термином бардовскую песню. И я считаю, что авторы, работающие в этом жанре, это, прежде всего, поэты. Но они также должны думать и о мелодическом ряде, поскольку, если они не будут этого делать, будущего у них нет. Вообще, барды – это, как правило, очень сектантские люди. Ко мне постоянно приходят много молодых мальчиков и девочек и говорят: «Александр Яковлевич, вот мы показываем свое творчество на каком-нибудь конкурсе самодеятельной песни, а нам говорят: «Это джаз, это не наше». Но ребята-то не виноваты, что живут сегодня. А жанр остался в 1965 году, когда были физики и лирики. Сегодня же нужно быть лучшим физиком среди физиков и лучшим лириком среди лириков, а тогда это было возможно, потому что не было ничего другого. Поэтому до тех пор, пока авторы не будут находить правильное музыкальное воплощение своим стихам, они будут существовать только для себя…

Нельзя сочинить симфонию, не зная огромного количества музыки в этом жанре и правил написания симфонии. То же самое и с песнями. Песенный жанр вовсе не такой уж и легкий, написать хорошую песню крайне тяжело. И Высоцкий, и Окуджава, и Галич стали самими собой лишь потому, что они знали форму, размер, понимали значение куплета-припева, баллады, правильно чувствовали свое творчество интонационно, гитарно, музыкально.

- В жизни у вас всегда были какие-то моменты, которые впоследствии находили отражение в вашем творчестве. То это был Афганистан, то казацкая тема. Есть ли сегодня что-то такое, что подвигает вас на создание новых песен?

- Меня постоянно спрашивают, о чем я пишу. И я всегда говорю: «О нашей с вами жизни, начатой когда-то Адамом и Евой»...

- Вы многие годы проработали врачом на «скорой помощи». Что вам дала эта профессия, и легко ли вам было потом начинать жизнь заново?

- Если условно взять уровень моих песен за 100 процентов, то если бы в моей жизни не было медицины и «скорой помощи», выше 50-60 процентов мои песни не потянули бы. Потому что медицина для меня – это моя жизнь. Я фактически родился и вырос в медицинской палате, и поскольку многие мои родственники связали свою жизнь именно с этой профессией, у нас дома всегда была самая настоящая ординаторская. И еще медицина – это психология. Я не знаю, хорошо это или плохо, но мне достаточно пяти-десяти минут беседы с человеком, чтобы о нем все узнать. Во время вызовов мне приходилось общаться не только с самими больными, но и с их окружением. И когда я бегом бежал на пятнадцатый этаж, потому что лифт, когда был вызов на пятнадцатый этаж, как правило, почему-то не работал, и я входил в дом тяжело больного, а мне при этом говорили «вытирайте ноги», мне было ясно: либо в этой квартире никто не умирает, либо умирает ненавистный всем человек. Этот маленький штришок дает понять, что дала мне, думающему человеку, медицина. И поэтому я во всех песнях пишу о нас с вами, потому что наши мысли примерно одинаковые. Любовь к матери, если ты не урод, одинакова у всех. Мужчина желает женщину одинаково, правда, ухаживает и выражает свое желание в зависимости от интеллекта по-разному. Может, я рассуждаю утрированно, и все это не для высокого штиля, но, тем не менее, это факт. И я очень благодарен и медицине, и «скорой помощи» за то, что они у меня не просто были, но и остались в моей жизни до сих пор. И на следующий журналистский вопрос, жалеете ли вы, что однажды оставили медицину, я всегда отвечаю: «Нет, не жалею». Потому что я нашел в своей жизни свое место. Сегодня я безумно скучаю по своей прежней профессии, и когда в каком-нибудь городе вижу проезжающий мимо меня автомобиль «скорой помощи», то провожаю его тоскующим взглядом, мечтая прыгнуть в карету и поехать вместе с врачами на вызов к больному. В медицине очень много творческих и думающих людей, не потому что они умнее физиков или журналистов, а потому что они близки к людям, к их болезням, к их ситуациям. Не только трагическим, но и радостным, и счастливым. Бывают, например, такие ситуации, когда из-за ненормального количества сахара в организме человек прямо на улице впадает в бессознательное состояние. Но благодаря вмешательству врачей «совершенно мертвый» человек встает и идет домой. А те, кто наблюдает за этим, думают, что приехал Господь Бог и все сделал, и у людей возникает огромное ощущение счастья…

- Счастливы ли вы сегодня?

- Абсолютного счастья для думающего и ищущего человека не существует. Да, у меня, как и у всех людей, бывают моменты счастья. Но счастливым назвать себя не могу, потому что в моей жизни есть масса вещей, доставляющих мне горести и несчастья. И здесь я ничем не отличаюсь от других людей. Тем не менее, считаю, что главное счастье для мужчины – обрести себя в профессии. И никакая женщина, никакая семья не в состоянии помочь ему, если мужчина не удовлетворен своей работой. В этом отношении я счастлив. Я приношу себе максимальное удовольствие, потому что своей работой я приношу удовольствие огромному количеству людей.

- Как, по-вашему, следует выступать артисту, чтобы люди, пришедшие на его концерт, почувствовали себя счастливыми? И как вы относитесь к высказываниям ваших коллег, что нужно отдавать людям свою душу, а не профессию?

- Кое-кто из артистов говорит: «Сейчас я подарю вам мое искусство». Не надо ничего никому дарить. Однажды, когда я пригласил одну женщину на свой концерт, где я буду работать, один журналист ухмыльнулся. «Ну вот, Розенбаум будет работать». Да, я выхожу на сцену, словно иду на тяжелую пахоту. Но эта самая пахота мне по душе, потому что на ней я с людьми. Это тяжелый труд, который я должен отдать людям. Отдать с душой, головой, ногами, руками и печенью. При этом артисту не требуется бить себя в грудь, так как народ сам все чувствует. И процесс концерта взаимообразен. Когда меня спрашивают, откуда я беру силы, я говорю: «Только из зала». А когда артист говорит: «Публика дура, пойдем, подарим ей наше высокое искусство» и что-то там о подготовленности или неподготовленности аудитории, я этого не понимаю. Что такое подготовленная аудитория? Мои концерты посещают врачи, студенты, рабочие, военные, секретари обкомов, продавцы пива и т. д. И все это люди. Но как только артист начинает отождествлять людей с толпой – «пипл хавает, значит, все нормально», у него все заканчивается. Я, например, ненавижу термин «звезда». С точки зрения голливудского понимания звездности, у нас была только одна звезда – Любовь Орлова. Но мне лично хочется, чтобы когда-нибудь меня назвали не звездой, а Артистом с большой буквы. Ну, не заслужу с большой, тогда хоть с маленькой, но артистом. Это высочайшая награда, когда люди, идущие навстречу, не норовят сорвать с тебя свитер, который ты и надел ради того, чтобы с тебя его сорвали, а говорят: «Здравствуйте, Александр Яковлевич. Как вы себя чувствуете?». Это и есть то, высшее, которое может быть достигнуто при тяжелейшем, величайшем труде и при любви не к толпе или публике, а к каждому конкретному человеку. Особенно это важно сегодня, когда человек начал ходить на концерты за большие деньги. Пойти сегодня на концерт всей семьей стоит в прямом смысле слова дорогого. И когда мне на концертах приходят записки с текстом «у нас был выбор, купить сыну брюки или всей семьей прийти на ваш концерт» - знаете, какое это счастье прочитать такую записку? Газета «Тверская, 13»