"Молодежь Эстонии" | 27.11.08 | Обратно

Долгое эхо истории

С митрополитом Таллиннским и всея Эстонии КОРНИЛИЕМ беседует журналист Нелли КУЗНЕЦОВА.

Владыка Корнилий: «Церковь и культура — две нити, связывающие наши страны». Фото Алексея СМУЛЬСКОГО

Мы начали разговор с Владыкой в маленькой комнатке, граничащей с кабинетом митрополита. Свой рабочий день Владыка всегда начинает с молитвы в этой комнатке среди икон, где есть и копия той иконы, которая будет главной в строящемся сейчас храме на Ласнамяэ.

А продолжился этот разговор в кабинете, под большим портретом епископа Платона, расстрелянного в 1918 году. И так уж получилось, что это долгое эхо истории, от прошлых времен и до сегодняшних дней, словно пронизывало рассказ митрополита, его размышления.

— Известно, что вы много ездите по Эстонии, Владыка, бываете и за рубежом, встречаетесь и разговариваете со многими людьми. Скажите, каким вы видите общество Эстонии, в том числе, конечно, и русскоязычную его часть? Что вас особенно беспокоит в сегодняшнем его состоянии, тем более, что мы прожили два очень сложных года, и следующий год не обещает быть легким?

— Я думаю, ваш вопрос вполне закономерен. Церковь никогда не отделяла себя от общества, от нужд и забот людей. Стало уже банальностью говорить, что мы живем в стремительно меняющемся мире. Но ведь это действительно так. Мир, благодаря развитию технических, транспортных возможностей, становится все более взаимосвязанным, проницаемым. Но в то же время в нем все больше возрастают масштабы отчужденности, конфликтов, националистических, расовых, идеологических и прочих проблем. И Эстония в этом плане отнюдь не исключение, хотя в ней есть и свои проблемы.

Вы, очевидно, знаете, что я родился в Эстонии, долгие годы был священником в Нымме. Вокруг нашей маленькой церкви сложился небольшой, но очень дружный, хороший приход. Мы жили словно одной семьей. И мне было очень трудно, когда меня назначили архиереем, особенно в первое время. Я впервые по-настоящему столкнулся с политическими проблемами, с вопросами межнациональных отношений. Хотя мне казалось, что я хорошо знаю Эстонию, здесь ведь выросли и мой отец, и мой дед по материнской линии. Но, очевидно, раньше знакомство с разными личностями, характерами, особенно в эстонском обществе, было более кратким, неконкретным, впечатления более поверхностными. А тут служение буквально втолкнуло меня не только в широкую церковную жизнь, но и в общественную. И чем дольше я здесь живу, чем больше общаюсь с разными людьми, тем больше убеждаюсь, что эстонцы и русские отличаются друг от друга в чем-то очень глубинном. Для русского человека религиозное чувство все-таки выше национального, а для эстонца — наоборот. У эстонцев очень больное национальное чувство. И хотя сейчас в лютеранских кругах эстонского общества делаются попытки поднять общий религиозный уровень эстонцев, похоже, это не слишком удается.

— По статистике, среди эстонцев верующих людей не больше 10 процентов.

— Об этом, кстати, можно судить и по эстонской литературе. В ней очень мало или даже совсем не отражена религиозная, духовная сторона жизни. Тогда как русская литература пронизана духовностью, православием. Вспомните Тургенева... Он был не очень религиозным человеком, но его рассказ «Живые мощи» так созвучен религиозным настроениям. А небольшой рассказ Мамина-Сибиряка «Кусочек хлеба» мы даже посчитали важным и полезным перепечатать в нашей газете «Мир православия».

— Словом, вы считаете, что есть глубинные расхождения, быть может, не совсем определимые словами, но тем не менее существующие. Так?

— Я хотел сказать, что для того чтобы отношения между двумя языковыми общинами, между эстонцами и русскими становились более благоприятными, нужен другой уровень разговора.

Я вижу, что в эстонском обществе есть интерес к русской культуре. Вы знаете, насколько важны для эстонцев их певческие праздники. И на наши концерты духовной музыки многие из них приходят с удовольствием. Посмотрите, на концертах фестиваля Credo, на выступлениях хора Валерия Петрова в зале всегда есть и эстонцы, и русские. Может быть, это почва для большего понимания друг друга, может быть, здесь мы скорей найдем общий язык?

— Да, язык культуры понятен. И культурные контакты, безусловно, надо развивать. Но в нашей истории накопилось так много болезненного...

— Конечно, огромную роль сыграли депортации. Они отзываются долгим болезненным эхом, страхом. Но, к сожалению, люди, особенно эстонцы, не хотят понять, что первая депортация, сколь бы ужасной она ни казалась, не была направлена прямо против эстонцев. Посмотрите списки депортированных, скажем, в Музее оккупации, там русских имен и фамилий много, наверное, не меньше, чем эстонских. Эта депортация была направлена против тех, кто обвинялся или подозревался в противодействии советской власти, неприятии ее. Я знаю многих людей, которые пострадали во время той, первой депортации.

А вторая послевоенная депортация была связана с тяжелым периодом коллективизации. И опять-таки трудно сказать, что депортация была направлена именно на эстонцев. Такие акции проходили по всей территории бывшего Союза. Но справедливости ради надо отметить, что в эстонских колхозах жизнь была лучше, чем в российских. Эстонцы сумели так организоваться.

— Сельское хозяйство Эстонии по многим параметрам выглядело лучше, чем в других местах. И зарплата здесь была, как мы знаем, намного выше. Известно, что и после 91-го года люди в сильных колхозах, даже перестав называть себя колхозом, не разошлись, не разбежались, продолжали трудиться общиной. Значит, было хорошо?

— Мне приходилось по осени ездить в былые времена в колхоз. И хотя я уже был священником, копал картошку наравне со всеми. Это было и полезно, и выгодно. Помню, я спросил у кого-то, хорошо ли живется в колхозе. И мне ответили, что многое зависит от председателя. Если он умный, толковый, знающий мужик, то и колхоз живет хорошо. Важно, конечно, и то, что эстонцы в целом трудолюбивы.

— Что ж теперь вспоминать, если все это разрушено...

— Потому и вспоминаем, что и это, и многое другое теперь используется в политической игре. Я, конечно, далек от политики и, может быть, многого не понимаю, но больно видеть, как одних людей натравливают на других. Ведь многие конфликты, приносящие разрушения, беды, несчастья, раздуваются, создаются искусственно. Взять хотя бы Косово. И войну в Южной Осетии... Кстати, в Послании предстоятелей православных церквей, которое было подписано и оглашено в Константинополе, где собрались на празднование двухтысячелетия со дня смерти апостола Павла предстоятели и представители православных церквей разных стран, подчеркнуто, что церковь поддерживает любые мирные усилия для справедливого разрешения возникающих конфликтов. Процитирую несколько строк из этого Послания: «Мы приветствуем позицию Русской и Грузинской церквей во время недавнего конфликта и их братское сотрудничество. Таким образом обе Церкви исполнили долг служения примирению. Мы надеемся, что взаимные усилия Церквей содействуют преодолению трагических последствий военных действий и скорейшему примирению народов».

— Хорошо звучит... Жаль, наверное, что подобного послания, в том числе и по некоторым другим вопросам, подписанного предстоятелями Церквей Эстонии, не было здесь.

— Между прочим, в книжных магазинах сейчас продается книжка под названием «Несчастье маленькой Церкви в маленьком государстве». Ее написал грек, которого митрополит Стефан, глава Эстонской Православной Церкви Константинопольского патриархата, пригласил в Эстонию как преподавателя.

— А что? Он считает, что Православная Церковь, относящаяся к Константинопольскому патриархату, несчастна?

— Ему так кажется. Но я убежден, что Церковь не может быть несчастной. Даже многочисленные гонения, которые пережила Церковь в те времена, когда в стране насаждался атеизм, когда закрывались и разрушались храмы, не унизили ее, а, наоборот, подняли на высочайший уровень духовного подвига.

— Но ведь и в независимой Эстонии вы пережили и, кажется, все еще переживаете трудные времена.

— Да, в свое время газеты много об этом писали. Нашу Церковь Московского патриархата отказывались регистрировать. Нас лишили нашего имущества. Мы вынуждены и до сих пор арендовать собор Александра Невского и другие храмы, хотя многие церкви здесь, в Эстонии, строились на пожертвования русских купцов. Вспомните хотя бы Никольскую церковь на улице Вене в Таллинне. Там сохранился даже подсвечник, пожертвованный некогда этой церкви Борисом Годуновым. Таких вещественных доказательств, свидетельств времени очень много. Или, скажем, Казанская церковь... Она создавалась в 1721 году как церковь для солдат. И еще в довоенной Эстонии Министерство обороны хотело забрать ее как свою собственность. Но удалось доказать, что церковь посещалась не только солдатами, но и членами их семей.

— Однако и сейчас Казанская церковь переживает трудности?

— Да, сейчас заканчивается передача дел приходу Министерством внутренних дел, и приход будет арендовать здание своей же церкви. Как и приход собора Александра Невского арендует свое церковное здание. Хотя, между прочим, среди прихожан собора Александра Невского есть и группа православных эстонцев, она растет, становится все больше. Для них богослужение раз в неделю проводится на эстонском языке.

Словом, большинство церковных зданий, стоявших здесь веками и принадлежавших Русской Православной Церкви, мы вынуждены арендовать. Это, прямо скажем, ненормальное положение сложилось усилиями покойного ныне президента Леннарта Мери и Марта Лаара. Я рассматриваю это как создание, по существу, политической оппозиции в Церкви...

Но православная паства все-таки тяготеет к нам. В приходах нашей Церкви Московского патриархата — 180 тысяч верующих, а в приходах Церкви Константинопольского патриархата — лишь 20 тысяч. О чем это говорит?

Люди нас поддерживают. И мы строим новые церкви. Построены новые церковные здания в Нарве, в Силламяэ, в Маарду. В Азери есть теперь маленькая деревянная церковь, напоминающая церкви в Кижах. Строится церковь на Ласнамяэ. Строится трудно, конечно, средств не хватает. Должен сказать, что пожертвований много, но делаются они, в основном, небогатыми людьми. Мы уже сделали в России заказ на церковную утварь для этой церкви. Московский фонд им. Юрия Долгорукова уже не раз помогал нам в этом отношении. Надеемся, что поможет и на этот раз. Хочется надеяться, что помощь окажет и Русская православная церковь. Это ведь наша великая мать, мы все — дети ее.

— Я думаю, все, что вы говорите, Владыка, важно и для верующих, и для нецерковных людей. Ведь все это часть русской культуры на этой земле, свидетельство жизни русских людей в прошлые времена и существования их в настоящем и будущем. Это все наше... И понятно, что нас тревожит, например, закрытие реставрационной мастерской в Русском музее на улице Койдула, как тревожит и то, что на ремонт Русского музея эстонское государство так и не может найти средства. Не видно и желания их находить...

— Да, положение с реставрационной мастерской не может не волновать. Там работали очень квалифицированные мастера, знатоки икон, компетентные специалисты. Они окончили высшие учебные заведения, они проходили стажировку у знаменитых российских иконописцев и реставраторов. Недавно они полностью восстановили пострадавший от времени иконостас старообрядческого храма в Варнья.

Но работы в храмах по возрождению икон еще очень много. У нас ведь есть очень древние иконы. И я очень надеюсь, что хлопоты по восстановлению этой мастерской дадут положительный результат. Ведь частных мастеров, или, лучше сказать, любителей реставрировать иконы для магазинов, для заезжих туристов, немало. Но все это зачастую сомнительный бизнес и в профессиональном, и в нравственном отношении.

А по поводу Русского музея хочется сказать особо. Он совершенно необходим для поднятия национального духа русских людей, живущих в Эстонии, для укрепления их национального чувства. Он нужен и для эстонцев, для того, чтобы они имели возможность больше познавать русскую культуру, знакомиться с ней.

А русская культура в Эстонии имеет глубокие корни.

Мой прадед когда-то основал в Эстонии первое русское общество «Гусли». Тогда здесь было немецкое засилье, и немцы были очень недовольны созданием такого общества. Оно сыграло немалую роль в общественной жизни. Русские люди, хотя их было гораздо меньше, чем теперь, в какой-то мере противостояли немецкому засилью, что было важно и для эстонцев, для их национального идентитета. Не хотелось бы, чтобы об этом забывали и ныне живущие здесь эстонцы и русские.

Что касается населения, которое принято называть русскоязычным, хотя мне очень не нравится это слово, то меня бесконечно тревожит то, что русские почему-то не умеют дружно жить между собой. Раздоры, конфликты, соперничество, несогласие — все это сильно мешает.

— Очевидно, это уже эмигрантские признаки. Или это странная черта нашего национального характера... В моменты опасности, войны мы сплачиваемся, являя миру поразительные примеры самопожертвования, высокого героизма, взаимовыручки, а в реальной повседневной жизни почему-то не можем, не умеем объединиться, работать организованно, сплоченно.

— И многое теряем поэтому. Получается, что, кроме Церкви, некому объединять людей. Нет заметных лидеров, мало авторитетных людей, способных именно объединять людей. И в этом смысле Церкви принадлежит особая роль. И еще. На фоне сложившихся отношений Эстонии и России две нити прочно связывают наши страны, наши народы — Церковь и культура. И я думаю, Церкви и деятелям культуры надо объединяться. Тем более, что, как мы уже говорили, русская культура всегда была очень связана с Церковью.