"МЭ" Суббота" | 24.04.09 | Обратно

Работа как работа

Александр ОСОКИН

Фото Николая ШАРУБИНА

Большинству из нас хорошо знаком «бородатый» афоризм о самой древнейшей профессии. Однако мне кажется, что отнюдь не «дома под красным фонарем» с красотками легкого поведения держат пальму первенства. Первое и последнее, с чем сталкивается человек: рождение и смерть! Но если появление на свет ребенка, данное женщине от Бога или матушки Природы, вряд ли можно обозначить словом «профессия», то одним из неизменных провожатых в последний путь каждого из нас всегда является могильщик. «Все там будем...»

На протяжении тысячелетий формировался этакий сумрачный абрис этой профессии, зачастую со зловещим оттенком. Ведь рано или поздно каждый человек начинает задумываться о смысле жизни, а значит и о смерти, бренности нашего бытия. Что ждет нас ТАМ, за гранью неизвестного? Ад, рай, другие измерения или миры, а быть может, совершенно иная форма существования духа... А может, ничего этого нет – просто гроб, могила, черви... «Все восходит на круги своя...»

В младые годы с трудом верится в неизбежность собственной кончины. Да, умирают старики, гибнут солдаты и представители рисковых профессий, кто-то в трагических катастрофах... Это мы понимаем с детских лет, но поверить в то, что рано или поздно подобное случится и со мной, любимым?! С такой данностью наш рассудок мириться просто не желает. Однако чем старше становимся, тем чаще посещает мысль... «Чем дальше в ночь, тем медленней шаги...»

Наверное, поэтому профессия могильщика не то, чтобы пугает, но как-то заставляет держать определенную дистанцию. Пожалуй, только кладбищенский сторож или патологоанатом могут конкурировать по своей «привлекательности» с профессией могильщика.

Однако что же думают об этом сами люди, для которых профессия могильщика стала обыкновенной повседневной работой (кстати, вот уж кому не страшны никакие земные кризисы и экономические потрясения, неумолимый конвейер смерти работает по своим законам, и глубоко ему плевать, сколько пар обуви и тонн зерна употребил покойный за свою прожитую праведную или беспутную жизнь...).

Мой собеседник Пеэтер, помощник бригадира, 63 года, роет могилы по всей Эстонии вот уже более 40 лет, считает:

— Не из всякого может выйти могильщик. Человек без подготовки может вырыть яму как попало. Другое дело, когда это делает опытный профессионал. Могила должна быть ровной и аккуратной. Как-никак человеку в ней лежать. Так что могилы рыть – это целое искусство.

Петер на вызовы выезжает по первой просьбе, в ценах не торгуется.

— Не привык я выуживать деньги из людей при таком горе. Вообще-то, я в своем городе, на юге Эстонии, еще с детства на кладбище траву стриг, ну и все такое. Но никогда бы не подумал, что займусь такой работой. Поначалу обратились с просьбой могилу вырыть знакомые, потом знакомые знакомых, а уже затем как-то втянулся. В конце концов, кому-то надо быть могильщиком. Такая же важная работа, как и остальные.

— Много сейчас работы? Успеваете заказы выполнять?

— День на день не приходится. Нас три человека рабочих в фирме, еще два администратора, заказы получают, так вот, мы втроем самое большое в день 4-5 могил вырывали. Бывает, и одну еле-еле. В прошлом году земля зимой промерзла на 85 см на одном таллиннском кладбище. Тяжелые были похороны. Лед, он ведь как бетон, разницы почти никакой. Бетон, я так думаю, даже податливей льда будет.

— А какой-нибудь механической машиной нельзя это сделать?

— У нас в Эстонии это не принято, просто имеется два типа лома, и мы определенным образом их затачиваем, в смысле правим.

— Земля, наверное, разная попадается?

— Это верно. Где-то как пух, а где-то – мелкие камни замучают. Зимой и со снегом и льдом работы хватает. У нас для них своя технология. На этот случай у нас есть нечто вроде калорифера на древесном угле, на каких обычно отбивные и сосиски на пикниках жарят. Отмечаю место, где завтра копать будем, и насыпаю слой горящего угля по форме ямы. К утру от снега и льда толщиной в 30-40 см следа не остается.

— А как рабочий день по времени распределяется?

— Рабочий день у меня начинается рано, около шести часов утра. До похорон надо еще успеть привести участок в порядок. Могилку-то мы вчера еще вырыли, а с утра порой необходимо что-то подчистить, прибрать лишнее. А до участка иногда часа два добираться надо. Например, завтра похороны в Саку в 11 часов, а уже в 15.00 — в Вильянди.

— И успеваете? Никогда не опаздывали?

— В жизни всякое случалось. Транспорт хоть и свой, но тоже ведь может сломаться. Но это большая редкость. Недавно вообще купили новый микроавтобус. А время мы всегда с заказчиком определяем с запасом.

— После похорон уже больше не копаете?

— Бывает, но в основном летом, пока светло. Да и заказы стараемся все-таки распределять на другие, свободные от похорон дни.

— То есть заказ свой заранее знаете, не в последний момент за работу принимаетесь?

— И такое, конечно, бывает. Но это уже – заказчик без ума. Он ведь может оформить заказ, самое малое, за три дня до погребения. Возможно, человек этот в горе теряется, но в конце концов кто-то ведь может ему подсказать.

— Сейчас все больше используют крематории, это не создает конкуренции?

— Нисколько. Смею вас заверить, крематорием пользуются 20% из 100%. Да опять же, половину из этих 20% мы обслуживаем, закапываем урны возле фамильных захоронений.

— Пеэтер, когда ты говоришь людям, что работаешь на кладбище, как они к тебе относятся? Переводят разговор на другую тему или же пытаются быстрей расстаться с тобой?

— У нас сейчас народ — более реалист и скептик. Нормально относятся. Ведь работа как работа. Все равно что механик, полицейский или парламентский деятель. Мы ведь, могильщики, немножко психологи и философы. На работе свои правила с этикетом имеются. Надо уметь общаться с родственниками усопшего, не обидеть пустым словом, корректно вести разговор при обсуждении их просьб. Во время погребения все нужно делать аккуратно и не спеша, в то же время особо не затягивая. Людям ведь и так тяжело. Могильщик – вообще фигура очень важная. Когда-то давно, в начале 70-х, прочитал в газете о забастовке могильщиков в Америке. Тогда 20 тысяч покойников ждали своего часа, а похоронить их было некому. Цены на похороны тогда подняли, а рабочие-копатели прибавки не получили. Ну, скопом и договорились не обслуживать…

— А как вашему брату, на жизнь хватает?

— Мы, понятно, не богачи, но не скажу, чтобы жили плохо. Нужды не знаем. И мне с женой хватает, и детям помогаем. Молодым сейчас труднее, чем нам, хотя это и раньше всегда было – у стариков запросы поменьше.

— Сейчас жизнь дорожает. Как у вас обстоят дела с ценообразованием?

— Знаешь, средние цены можно узнать в любой конторе, которая этим занимается. Наверное, сейчас и там все повышается. Конечно, в убыток мы не работаем, но порой одинокому человеку в его горе поможем и за 500 крон. Нужно быть отзывчивым. Если в правительстве жлобы, это не значит, что весь народ такой же. Не все еще оценивается деньгами, душа это не приемлет. Разве это по-христиански? У нас, между прочим, с собой на похоронах всегда вода припасена, и нашатырь имеется, вдруг кому плохо станет.

— Как же ты, Пеэтер, с таким душевным отношением и с такой работой уживаешься?

— Не просто, конечно. Но как же по-другому. Людей ведь хороним. Проводить надо по-человечески, с добрыми чувствами. Я, как правило, ношу темные очки. По глазам в первую очередь видно, что человек расчувствовался. Поэтому на работе всегда в них. И я так мыслю: раз помер человек, ничего не попишешь, остается только с этим смириться. Не захочешь – только жизнь себе и другим испортишь, ведь изведешься. Вообще говоря, сейчас люди все это легче переносят, жалеют, конечно, человека, но не так, как бывало. Верующим легче. Их вера успокаивает. Кстати, если задуматься, что может быть в жизни естественней, чем похороны…