"Молодежь Эстонии" | 12.02.09 | Обратно

Читать по-русски

Нелли КУЗНЕЦОВА

В Русскую школу при Институте Пушкина приходит все больше ребят.

Года два или даже уже, наверное, три назад руководители Института Пушкина Андрей Красноглазов и Инга Мангус, бывая в школах, общаясь с русскими ребятами, обучающимися в эстонских школах, остро почувствовали, что пора создавать особую школу именно для таких детей. Это ведь нонсенс, это, если хотите, даже страшно: русский ребенок, в общем-то говоря по-русски на бытовом уровне, не может, не умеет на родном языке читать и писать.

Родителей, отдающих своих детей в эстонскую школу, можно понять. Они, очевидно, думали, что, поступая подобным образом, они обеспечат своим детям отличное знание государственного языка, а значит, и надежное будущее в этой стране. Возможно, они даже считали, что сами будут заниматься с ребенком, читать ему русские книги, учить его по-русски писать. Но оказалось, что просто не хватает времени, да и необходимых для этого педагогических навыков нет. А скорей всего просто не подумали, чем это обернется для семьи, для самого подрастающего человека. Психологи не раз предупреждали, в том числе и на страницах газет, что в подобных случаях могут возникнуть проблемы в семье, отстраненность маленького человека со временем даст о себе знать. Как тут не вспомнить о манкуртах, людях, искусственно лишенных памяти? Об этом писал Чингиз Айтматов в своем знаменитом «Буранном полустанке». Там человек, лишенный памяти, лишенный понятий о родстве, родной культуре, убил свою собственную мать. А герой романа Владимира Беэкмана «Ночные бомбардировщики» сбросил бомбы на родной дом.

Впрочем, мы рассуждаем не о литературе, мы говорим о сугубо простых, житейских, прагматичных вещах.

Светлана Сергеевна Говор — удивительная фамилия для преподавателя русского языка и литературы, не правда ли? — вспоминает, как два с половиной года назад впервые увидела ребят, пришедших в новую, только что открытую русскую школу при Институте Пушкина. Их было пятеро. Разные дети из разных школ, разных семей, никогда прежде не видевшие друг друга... Оказалось, что лишь один мальчик из пятерых умеет по-русски читать. И Светлана Сергеевна, пытаясь разговорить их, мучительно думала про себя: что же с ними делать, с этими ребятами, с чего начинать?

Впрочем, очень скоро оказалось, что они и сами хотят учиться, хотят знать родной язык. Может быть, родители спохватились, может быть, сами дети как-то подсознательно почувствовали некую ущербность. Возможно, Светлана Сергеевна, прирожденный учитель, сумела их сразу расположить, привлечь, но с тех пор, с того самого первого урока никто из них не пропускал занятий. Родители с тревогой звонили, если кто-то из детей заболевал, предупреждая учителя, что это ни в коем случае не отказ от учебы, спрашивая, что задано, что должен знать ученик к следующему занятию.

По вечерам дома Светлана Сергеевна придумывала отдельные задания для каждого из своих учеников, ведь знания у каждого были совершенно разные.

Со временем, правда, это становится все труднее. Теперь в этой удивительной школе занимаются уже несколько групп. И все выходные, в субботу и воскресенье, в Институте Пушкина звенят ребячьи голоса. Группы занимаются, сменяя друг друга.

Кстати, теперь, когда здесь, в помещениях Института Пушкина, открылся Русский центр, когда здесь произвели замечательный ремонт, внеся сюда цвета и акценты фонда «Русский мир», заниматься стало, как говорит преподаватель, совсем интересно. Можно взять с полки любую книгу, живописный альбом, библиотека здесь богатейшая, я и сама умирала от желания посидеть здесь подольше, полистать все эти великолепно выполненные издания. А большинство ребят прежде ничего подобного не видели. Да и вообще, заниматься в красивой обстановке, где все дышит родной культурой, не просто удобно. Закладывается что-то особое, нужное в сознание, воспитывается уважение к далекой исторической родине, постепенно формируется чувство причастности к русской культуре, к своему Отечеству, которое многие из них еще и не видели.

Конечно, осваивать язык практически заново нелегко. Тем более, что уже есть влияние эстонского языка, от этого никуда не денешься. Светлана Сергеевна со смехом рассказывает множество историй, героем которых оказывается... мягкий знак. В эстонском языке он отсутствует, и для многих детей он оказался неким препятствием. Как, впрочем, и шипящие... Но с шутками, с рассказами, с книжками, почти в игре они с детьми, как говорит Светлана Сергеевна, все эти «непреодолимые» препятствия все-таки преодолевают.

Нельзя не отметить, что в этой школе не просто учат писать по-русски и читать. Здесь учат внятно и правильно излагать свои мысли, здесь рассказывают детям о русской культуре, о великих русских писателях и художниках. И здесь, я бы даже сказала, учат таким образом различать добро и зло.

Ведь из многих школ, увы, настоящая литература фактически изъята, тем более литература русская. А так бы не хотелось, чтобы школа превращалась просто в «рынок образовательных услуг». Так хотелось бы, чтобы из школ выходили образованные, высоконравственные люди. Та русская школа, о которой я рассказываю, пока не может ставить перед собой столь масштабных задач. Но с каждым годом влияние ее усиливается. Сюда приходят все больше учеников. И вот что поразительно: Светлана Говор ничего не говорит о проблемах дисциплины. Их здесь просто нет. Может быть, родители так настроили детей, может быть, это заслуга преподавателя, но здесь учатся с интересом, с увлечением. Тем более, что, наверное, и сами чувствуют, как увеличивается их словарный запас. Быть может, те, что поменьше, не думают об этом так четко, а более старшие ребята ощущают это заметно. Они видят, как обогащается, расширяется их до этого бедный, узкий словарный запас. Светлана Сергеевна вспоминает, что дети, пришедшие в школу, даже не слышали о Пушкине, не говоря уже о других великанах русской культуры.

Кстати, учителя русского языка в эстонских школах часто говорят, что русские дети в эстонских классах зачастую представляют для них серьезную проблему. Учить язык на том уровне, на каком его учат эстонские дети, им скучно. Их нередко вообще отпускают с уроков русского языка. А в результате они не знают подчас даже того, что знают эстонцы.

По закону, если в классе есть не менее 10 русских ребят, их можно объединить в одну группу и заниматься с ними русским языком как родным. Но почему-то никогда и нигде не получалось и не получается так, чтобы в одном классе собралось более десятка русских детей. И родной язык у них, конечно, пропадает.

Так что надежды на русскую школу при Институте Пушкина немалые. Правда, если школа будет разрастаться и впредь, ребятам скоро станет тесно. Но это, быть может, все-таки заботы завтрашнего дня. Хотя думать о них, наверное, надо уже сегодня.

А еще дальние поездки... У руководителей Института Пушкина, у преподавателя русской школы, насколько я поняла, большие планы и в этом отношении. Что ж, это только справедливо. Особенно, если речь идет об экскурсиях в Москву и Петербург, в их изумительные музеи, в Псков и Новгород с их стариной, рассказывающей о долгой нашей, славной, а порой и трагической истории.

Мне как-то пришлось разговаривать со старшеклассниками одной из гимназий. Горькое послевкусие от этих бесед не исчезло и по сей день. Ребята ничего не знали ни об Эрмитаже, ни о Русском музее. А это ведь символы, столпы, памятники не только русской культуры, но и мировой. Помнится, я думала тогда — как они будут жить, эти ребята? Можем ли мы допустить, чтобы наши дети вырастали слепыми и глухими, если говорить о культуре, о нравственных ценностях?