"Молодежь Эстонии" | 26.02.09 | Обратно

Тайны колыбельной песни

На прошлой неделе в разных городах республики прошли выездные семинары, организованные Институтом Пушкина и собравшие большое число учителей русского языка эстонских и русских школ. Главным докладчиком и желанным гостем на этих семинарах, помимо руководителей Института Пушкина Андрея Красноглазова и Инги Мангус, был специально приехавший для этого из Москвы заведующий кафедрой русского языка Института иностранных языков Университета дружбы народов Владимир СИНЯЧКИН.
Сегодня с профессором Синячкиным беседует журналист Нелли КУЗНЕЦОВА.

— Вы много лет общаетесь с молодежью, Владимир Павлович. Какой вы видите ее? Как она меняется на ваших глазах? Что вас радует в ней? Что тревожит? Ваши впечатления тем более интересны, что вы работаете с молодыми людьми разных национальностей...

— И добавьте к этому — разных специальностей. Наша кафедра обслуживает, как принято у нас говорить, 1600 студентов разных факультетов университета. Среди них есть не только русские ребята, что было бы, наверное, естественным — не правда ли? — но и студенты из стран СНГ, молодые люди, приехавшие из Европы.

Вот как раз сейчас на 1-м и 2-м курсах у нас появилась молодежь, выросшая в пору перестройки. Мы с коллегами называем их «детьми перестройки».

— Ну какие же это дети...

— А разве взрослые? 18-19-20 лет для меня это все равно дети. Они плохо пишут на русском языке, а я ведь говорю именно о русских ребятах, базовая грамотность у них крайне низка. У них, я бы сказал, потеряно чувство языка. Но вряд ли их стоит винить в этом. Страна переживала тяжелейший период. Опытные учителя вынуждены были уходить из школ, им платили так мало, что надо было искать другие возможности как-то выживать. Родителям тоже было не до детей, они изо всех сил добывали кусок хлеба. Вот, собственно, в эти годы, с 90-91-го до примерно 96-го года, дети фактически были оторваны от корней национальной культуры.

Вы помните это время? Словно через раскрытые ворота на экраны кинотеатров, телевизоров хлынула зарубежная массовая культура.

— Что ж, это было ново и интересно для молодых. Это понятно...

— А у нас как будто нечего было противопоставить этому. Все это сильно, я бы сказал, повлияло на ментальность этих ребят. Вопросы «Кто я? Что собой представляю?» оказались слишком сложными и не понятными для них. Вспоминаю, как эти «дети перестройки» с пренебрежением отзывались о русских сказках, они их фактически не знали. Но для них было ясно, что Иван — дурак, потому что он русский, не зря же его так называют.

А новое поколение, поднимающееся сейчас, уже совсем другое. В прошлом году мне пришлось проводить урок по русскому языку, по русским сказкам для маленьких детей. Так вот им было совершенно ясно, что Иван из русских сказок отнюдь не глуп, иначе он не получил бы полцарства в придачу. Но дело даже не в этом. Они знали и могли ответить на многие достаточно сложные вопросы, касающиеся русских сказок.

Вот, скажем, от древнего язычества осталась традиция, привычка скрывать настоящие имена детей, не называть их вслух, чтобы злые духи не напали, не испортили, не погубили. И хотя русские еще в конце Х века приняли христианство, у них долго сохранялось поверье, в соответствии с которым старшего сына они называли — первак, второго — вторак, третьего — третьяк. Посмотрите, у нашего знаменитого российского вратаря Владислава Третьяка фамилия идет как раз оттуда, из давних времен, от дальних предков.

— Неужели это такое долгое эхо языческих времен в нашем прошлом?

— Конечно. Во многих регионах России у второго или третьего сына было и другое прозвище — другак, то есть другой. Отсюда и — дурак... И наши нынешние дети это понимают, в их сознании эта информация есть.

Они вообще знают русские сказки...

— Это начало начал...

— Вот именно. А дети перестройки их не знали. Вспоминаю, как я был поражен, когда выяснилось, что мои дети, мои сыновья, тоже росшие в ту пору перестройки, никогда не слышали песню «С чего начинается Родина?».

— Ну, не может быть. У вас, профессора, преподавателя русского языка, основ нашей культуры?

— Да вот представьте себе... Они, как выяснилось, не слышали и знаменитую песню «Синенький скромный платочек» в исполнении Клавдии Шульженко. То, как сейчас современные коллективы исполняют эту песню, не соответствует ее характеру и содержанию. Я попросил сыновей, я заставил их, если хотите, поискать в интернете именно Клавдию Шульженко с ее неповторимым голосом, звучанием, манерой.

— И что же, понравилась им Клавдия Шульженко, не показалась «старьем», которое уже не стоит воскрешать?

— Нет, знаете, они влюбились в эту певицу. Вообще-то говоря, они поездили по миру, многое увидели, многое пересмотрели в своих взглядах на жизнь, своих пристрастиях, увлечениях. Мой старший сын сказал мне по этому поводу: «Хорошо, что вы, родители, нами занимались, мы многое поняли...»

Мы думаем, мы все еще думаем, что наши дети знают то, что знали и понимали мы. Но нет, время ушло.

И я всегда говорю, имея при этом в виду, разумеется, не только и не столько моих сыновей, что наша задача — выстроить систему, которая поможет показать им, нынешним молодым, в сжатом виде, конечно, иначе уже не сможем, разные периоды нашей истории с тем главным, что в них было.

— А все-таки что же вы делаете с этими «детьми перестройки»? Как работаете с ними?

— Мы думаем, мы уверены, что должны не только научить их чему-то, но и работать с ними так, чтобы они почувствовали вкус родной культуры, ее значимость, чтобы их ментальность не оставалась для них чем-то неясным, загадочным...

— Чтобы они не оказались манкуртами, маргиналами, что в общем-то ничего хорошего им в будущем не принесет.

— Именно так. Но мы не стараемся вдолбить им в головы, что они русские. Нам вообще приходится действовать совершенно иначе. У нас ведь на занятиях сидят студенты разных национальностей. В университете вообще учатся представители 140 стран.

Вряд ли мне удастся рассказать здесь подробно, как мы работаем с разными группами студентов. Это потребует слишком много места и времени. Но вот, скажем, взять основные философские категории, которые формируют человека непосредственно. Студенты начинают исследование, как этот философский концепт отражается в языке. У нас, русских, например, основное слово, основное понятие — хлеб. Не правда ли? «Хлеб всему голова», «Матушка рожь кормит всех сплошь, а пшеничка по выбору». Можно назвать и много других пословиц, связанных именно с хлебом. И нам становится понятно, почему русские встречают гостей хлебом-солью. А казахи, например, встречают молоком. Главное у них, мерило всего, мерило достатка, если хотите, именно молоко, кумыс.

В пословицах, поговорках открывается история народа. Их, разные пословицы, так интересно расшифровывать, разгадывать, пытаться проследить, к какому времени, к какой древности, к каким условиям жизни, существовавшим тогда, они уходят.

— Вы говорите, профессор, что на занятиях воспитываете русскую ментальность или, скажем, возвращаете эту утерянную ментальность, если речь идет о «детях перестройки». Но ведь вы сами говорите, что на занятиях сидят плечом к плечу молодые люди разных национальностей, разных народов. У них разные традиции, идущие из глубины веков, и эти традиции их зачастую разделяют. Разделяет непонимание чужих, не своих традиций. У нас, например, этот вопрос непонимания, разного восприятия стоял долго, да и сейчас еще стоит достаточно остро.

— Видите ли, за плечами у нас сложные времена. Кто-то радуется тому, что, скажем, Советский Союз распался, другие до сих пор горюют, испытывают горькое разочарование. Но получилось так, как получилось. И теперь, я думаю, мы должны говорить о добрососедстве. Никакой народ не может жить спокойно, если рядом сосед, с которым он враждует, которого он не любит. Влияние соседей на развитие культуры, на развитие языка очень велико. И проследить это очень интересно. Я рассказываю, например, своим студентам, а на этих днях рассказывал и эстонским учителям, что, скажем, слово «изба», такое родное и привычное для русского уха, на самом деле пришло к нам от тюрков, из тюркского языка. Так же, как и слова «туман», «курган» и т.д. Я вижу, что студентам-татарам, например, приятно, что слова из их языка так прочно прижились в русском.

— Но ведь и в других языках есть заимствования из русского...

— Конечно. Русская культура вообще всегда была открытой, она никогда не замыкалась в себе. Очевидно, потому она и стала великой, что аккумулировала в себе лучшее из других культур.

Русский язык всегда играл очень важную роль. Он не просто был, но и сейчас является языком общения для представителей многих народов, соединяющим, объединяющим их. Но у русского языка была и есть другая важная функция. Посредством русского языка и мы, и другие народы знакомились с разными культурами.

— Многие произведения эстонских писателей публиковались, например, на русском языке, в российских толстых журналах, а потом с них переводились на другие языки. Мы ведь помним это...

— Конечно, так было. Почему-то мало кто говорит сейчас, что посредством русского языка мы узнавали о литературе, культуре наших соседей.

Я думаю, настал момент, когда мы должны говорить о толерантности, воспитывать ее. Как бы мы ни оценивали сегодняшнее состояние своей жизни, у каждого она, жизнь, своя, но когда мы приезжаем в какую-то страну, мы видим, что люди не так уж часто отличаются друг от друга в самом основном, в главном. Конечно, если речь идет о нормальных людях.

Вспоминаю свою поездку в Турцию. Вместе с переводчиком мы попали в одну из турецких деревень. И вот, помню, сидел я за столом со старой турчанкой, которая никогда не видела христиан, и она попросила меня рассказать ей о христианской религии. А когда я закончил свой довольно короткий рассказ, она посмотрела на меня с некоторым недоверием: «Что же ты говоришь, что ты христианин, ты же настоящий мусульманин». В сущности, по большому счету, она была недалека от истины, потому что основополагающие принципы всех религий одинаковы. Старая турчанка сказала мне, что знает, что происходило в Чечне, но мусульманин, по ее мнению, не может убить мусульманина, религия этого не позволяет. Мы, конечно, не говорили с ней об экстремистских течениях. Зачем? Она говорила о том, что исповедуют, во что верят обычные люди.

Если мы не хотим, чтобы наши выросшие дети воевали друг с другом, убивали друг друга, мы должны научить их уважать языки, культуру друг друга.

Своя культура, конечно, важнейшая составляющая существа человека. Это уважение к своей истории, к своим предкам, к своему народу. Я, например, убежден, что в школах надо вводить специальный предмет — изучение языка и культуры в прикладном порядке. Мы должны не только заниматься с детьми чистой орфографией, пунктуацией, но показывать именно язык и культуру в сочетании, показывать, как язык способен передавать информацию от наших предков, как он сообщает нам о детстве народов.

Почему, например, в известной колыбельной песне поется: «Баю, баюшки, баю, не ложися на краю, придет серенький волчок и ухватит за бочок...»? Славяне в давние времена создавали пашни, но они все равно были окружены лесами, в которых могли быть и были, конечно, и дикие звери, и враги. Родители своей колыбельной передавали, можно сказать, предупреждающий сигнал своему ребенку.

— Насколько я понимаю, вы говорите об обучении, о воспитании и в вузах, и в школах. Но ведь наши дети в большинстве случаев ужасающе безграмотны. Они зачастую не знают ни орфографии, ни пунктуации. Наше поколение все-таки выходило за школьный порог более грамотным. Конечно, мы не знали компьютеров, плохо, что скрывать, знали иностранные языки, но многое, пожалуй, знали лучше, в том числе и свой родной язык. Разве не так?

— Не потому, что мы были умнее. Методика была другая. А результат учебы зависит именно от методики. И не зря мы на семинарах в последнее время все больше заостряем внимание на методах преподавания.

Вот и на этих семинарах с учителями русского языка эстонских и русских школ мы говорили именно о методике. И будем еще говорить. Институт Пушкина готовит сейчас большую конференцию для учителей русского языка как родного и как иностранного, и там мы тоже будем тщательно анализировать методы преподавания. Что надо сделать, чтобы ребенок, ученик, школьник с интересом усваивал то, что называется языком. Нельзя допускать, чтобы ребенок ненавидел уроки языка, значит, язык преподается ему неправильно, непонятно. Не стоит даже говорить, что один язык сложнее другого, поэтому трудно его учить. Все языки сложны, и каждый из них — божественный дар, который дан народу, людям.

— Помнится, в августе прошлого года на одном из семинаров, тоже организованном Институтом Пушкина, мы говорили с вами об особой методике, которую разработала руководимая вами кафедра. Вы и сейчас предлагаете ее учителям?

— Конечно. Мы убедились, что к ней проявляется большой интерес. Вот и на этот раз учителя были очень заинтересованы.

— Почему? Чем именно заинтересованы?

— А мы в своей методике ушли от правил к логическим шагам. Эта методика позволяет достаточно быстро и эффективно научить ребенка правильно писать. А значит, мы освобождаем время и для того, чтобы ввести в процесс обучения другой аспект: изучение языка и культуры вместе с культурой. Учителя, мне кажется, поняли, что надо по-другому посмотреть на процесс преподавания. Я увидел, почувствовал с их стороны такой живой интерес, что был по-настоящему тронут. Я услышал слова благодарности и Институту Пушкина, который организовал эту серию семинаров, и нашему университету, нашей кафедре за то, что пришли к ним со своими предложениями.

Мы разработали эту новую методику, но надо обучить этому преподавателей, что мы и стараемся делать. Добавлю, что наша методика ни в коем случае не нарушает школьный стандарт обучения. Она облегчает жизнь и учителям, и ученикам, заинтересовывает, увлекает их. Это ведь интересно — разгадывать тайны языка, вести поиск...