"Молодежь Эстонии" | 15.01.09 | Обратно

Год ушедший, год наступивший...

С Алексеем СЕМЕНОВЫМ, директором Центра информации по правам человека, беседует журналист Нелли КУЗНЕЦОВА.

Фото Элины ПЯЗОК

— Два дня назад мы по традиции, во всяком случае, кто как мог, отметили старый Новый год. Словом, 2008 год со всеми его радостями, бедами, разочарованиями, сбывшимися и несбывшимися надеждами уходит все дальше. Каким он кажется вам, Алексей, как вы его оцениваете?

— В исторической перспективе это был интересный год, в чем-то даже переломный. Для Европы, вообще для мира... В Эстонии же он прошел, как мне кажется, серо. Помните, как говаривал Хармс: раз-два-три, и ничего не случилось. Так вот ничего выдающегося, на мой взгляд, не происходило.

— Неужели? А кризис, о котором все говорят?

— Да, в мире нарастал кризис. Но мы в Эстонии до сих пор были как-то к нему не слишком причастны. Просто сидим и ждем, когда на нас все это свалится. Хотя, конечно, отражение мировых событий мы почувствуем определенно. Экономический кризис, вернее, даже не просто экономический, а кризис экономического мироустройства не обойдет нас стороной.

Сейчас у нас много, часто и с удовольствием критикуют правительство. Его обвиняют в том, что оно ничего не сделало и не делает. Это так, конечно. Но что оно может сделать? Тем более, что, в сущности, оно отказалось от всяческого суверенитета. Что прикажет Брюссель, то Эстония и будет делать, когда эти указания до нее дойдут. Если же она сама начнет что-то придумывать, то вряд ли из этого получится что-нибудь хорошее.

В этом смысле я бы даже Ансипа особенно не упрекал, хотя сейчас его не ругает, быть может, только ленивый. Но чего можно ожидать от правительства, которое сознательно избрало политику пешек? С другой стороны, жители страны, и мы в том числе, сами выбрали такое правительство.

— Сами и должны себя обвинять?

— А разве нет? Впрочем, в основном, это был исторический эстонский выбор.

— Но все-таки какие-то события, плохие и хорошие, происходили в минувшем году. Что особенно остановило ваше внимание, заставило задуматься? Я даже предполагаю, что именно вы скажете, хотя одно из таких событий почему-то не получило огласки в обществе, не вызвало острой реакции, хотя должно было бы вызвать.

— Если вы говорите о постановлении правительства, принятом летом, то вы правы. Правозащитников оно очень встревожило.

Я говорю о том, что сейчас, после этого постановления правительства, языковые требования широко распространяются и на частный сектор.

— Раньше языковые требования предъявлялись в основном к руководителям фирм, если вообще предъявлялись...

— А теперь государственным языком должен хорошо владеть каждый работник частной фирмы или предприятия. Иначе он окажется в опасности. В период тяжелого экономического положения это непременно скажется. Создаст, например, резкие различия в конкурентоспособности эстонцев и неэстонцев. И можно предвидеть, что когда начнутся массовые увольнения, первыми жертвами станут неэстонцы. Они первыми «вылетят» с работы из-за незнания или недостаточного знания эстонского языка. Ссылаясь на постановление правительства, работодатель может пересмотреть трудовой договор любого работника, внести в него дополнительные требования по языку, поставить нереальные условия, нереальные временные рамки, когда работник должен выполнить все эти требования. А если не выполнит — его можно уволить без всякой компенсации.

— Ручаюсь, что большинство русскоязычного населения этого просто не знает. Тем более, что еще сравнительно недавно, какой-нибудь год-полтора назад, Трудовая инспекция не поддерживала увольнения по языковому признаку...

— Ну, теперь она вряд ли что-то сможет сделать. И все, что связано с этим постановлением, его последствия, как я думаю, будут хуже, неприятнее, чем даже расширение компетенции полиции, привлечение армии в случае массовых беспорядков.

— Это тоже плохо...

— Конечно, плохо. Но привлечение армии, скажем, пока больше теоретическая возможность, хотя и неприятная. Но особенно больших беспорядков в ближайшее время у нас не предвидится. А вот массовые увольнения с работы вполне реальны.

Хотя вообще-то это прямое нарушение прав человека, это вмешательство государства в частную сферу. Это создание неравных условий на рынке труда.

— И все это можно назвать дискриминацией в прямом смысле этого слова?

— Конечно. Предвижу, что когда начнутся эти увольнения, к нам, в Центр информации по правам человека, повалит народ. Мы, конечно, постараемся людям помочь, будем оспаривать те или иные случаи в суде. А судьи нам скажут, что таково постановление правительства. Впрочем, тут есть над чем подумать...

Постановление правительства не может быть выше закона или Конституции. А в Конституции ничего не сказано о таких языковых требованиях. Хотя и с Конституцией успели подстраховаться. В текст преамбулы внесено дополнение, что целью эстонского государства является сохранение не только эстонской культуры, но и эстонского языка. И ссылаясь на эту преамбулу, трактуя ее по-своему, можно оправдывать любые ограничения по языковому признаку. И не считать это дискриминацией даже теоретически...

— Но ведь есть же и разумные, трезвомыслящие люди в судах...

— До 5 января этого года я бы безнадежно вздохнул в ответ на это ваше замечание. Но теперь, после 5 января, после вынесения оправдательного приговора дозоровцам кажется, что с эстонскими судами что-то произошло.

Конечно, оправдание дозоровцев можно толковать по-разному.

— Его по-разному и толкуют... Кто-то считает, что это победа эстонского правосудия, кто-то убежден, что это провал. Говорят даже, что оправдательный приговор дозоровцам как будто еще больше углубит или расширит пропасть между эстонцами и неэстонцами. Или кто-то думает, что если бы их посадили, то пропасть заросла бы цветами?

— Мне лично больше нравится точка зрения, что восторжествовало правосудие. И правовая культура...

— А апелляция прокурора? А возможные заседания в суде другой инстанции?

— Это возможно. Но дело в том, что в суде второй инстанции обвинение менять уже нельзя. Как оно сформулировано, таким и должно остаться. Значит, придется исходить из тех доказательств, которые уже были собраны и представлены. А это не доказательства, это просто фарс. Адвокаты дозоровцев это очень хорошо показали.

Конечно, какая-то часть эстонского общества пришла в шок от этого оправдательного решения суда. Так вот вина за это, я убежден, лежит на эстонских средствах массовой информации. Эстонские журналисты, как правило, не присутствовали на судебных заседаниях, не слушали речей адвокатов. Они не представили своей аудитории, своим читателям реальную картину того, что происходило на судебных заседаниях, что представляло обвинение, как и чем оперировали адвокаты. С точки зрения правового государства, правовой культуры, эстонская пресса в этом случае сработала, мягко говоря, непрофессионально. И многие люди с их помощью, очевидно, почувствовали себя одураченными.

А комментарии в прессе порой были забавнейшие... Мартин Хельме, например, опубликовал статью, которую можно рассматривать как хрестоматию тоталитаризма. По-моему, он даже не понял, что такое — правосудие, что означает разделение ветвей власти, как вообще функционирует суд.

Мне лично нравится читать такие тексты. Они многое показывают, разъясняют. И уровень оппонентов, и тенденции, которые появляются или уже появились в обществе. Мартин Хельме ведь не одинок. И нельзя сказать, что он относится к маргинальной части общества. Опросы показывают, что подобные настроения поддерживают около 30% эстонцев.

— Грустный показатель...

— Да. И это довольно стабильная цифра. Но все-таки с правосудием в нашей стране что-то меняется. И это очень хорошо. Сергей Середенко, например, выиграл процесс в Таллиннском административном суде. Суд признал незаконным запрет на проведение митинга и пикета, которые собирались провести дозоровцы в апреле прошлого года. Почему-то этот процесс не получил широкого общественного резонанса. А ведь это очень важно. Эстонское административное правосудие, разобравшись в ситуации, приняло решение истинно правовое, а не политическое.

— Хотя ситуация сама по себе была крайне политизирована.

— И вообще-то это очень хороший признак. Может быть, эстонское правосудие начинает возвращаться к некой независимости, самостоятельности, которой оно обладало в 90-х годах. Помнится, тогда в интервью я говорил, что в Эстонии есть по крайней мере один из демократических институтов, который работает четко, по-европейски. Тогда у нас, кстати, не было дел и в Европейском суде по правам человека.

— Зато теперь их много. 47 дел военных пенсионеров, 9 дел по следам печально известных апрельских событий и т.д., и т.д.

— Да, это так. Но поживем — увидим...

Должен сказать, что год закончился и еще одним немаловажным событием. Принят Закон о равном обращении. Но это тема отдельного и очень серьезного разговора.

— И мы к нему еще вернемся...