Ситуация


Купеческая гавань - Жизнь

"Ура, мы ломим"!

Вообще-то, человек привыкает ко всему. К войне, к смерти, к ненависти, к бедности. К одному только не может привыкнуть - к унижению. И еще, пожалуй, к нищете. Вроде бы жил, работал, ощущал свою надобность, имел почти все по скромным потребностям. И вдруг проснулся пенсионером. Ни ты - никому, ни тебе - никто. Уже не надо, проглотив дежурный бутерброд, мчаться на работу, трепыхаться там, портить нервы. Затем, по пути с работы, заскакивать в магазин, прачечную, куда-то еще и еще. И все - бегом, бегом. Чтобы успеть, приготовить, убрать, написать, позвонить, посмотреть. А утром все начать с начала.

И вот покой, сопряженный с полным отторжением от жизни, как это водится у нас. Но дело даже не столько в этом. Сегодня пенсионер и нищий - это слова-синонимы. Девиз новой власти: "Наша задача не накормить людей, а дать им удочку, чтобы они сами себя накормили" - не срабатывает для трех четвертей населения. Ведь удочку не сунешь в руки пенсионерке. И потом - где эта "удочка"? Где капитал, заработанный поколением, которому обещаличто оно будет жить при коммунизме? Об этом история умалчивает.

Впрочем, у нас речь о другом.

В редакцию позвонила взволнованная читательница.

- Неужели ничего нельзя сделать для старого одинокого человека? - сердито вопрошала она в трубку. - Неужели пенсионера просто так можно выбросить на помойку?

И хотя этот звонок не настраивал на поэтическую волну, почему-то вспомнился "трибун и горлопан" советской поэзии Владимир Владимирович: "Мальчик - не мусор. Его не выбросишь в окошко"... Кажется, так?

И вот мчусь, словно "скорая помощь", разбрызгивая лужи по тротуару, к старушке, обреченной на выброс.

Уютный деревянный особняк почти в самом центре города. Рядом кинотеатр "Эха", через дорогу - Центральный рынок. Вхожу в подъезд, пропахший кошками. На первом этаже интимно подмигивает реклама, извещающая, что за ней - салон красоты какой-то акционерки.

Поднимаюсь на второй. Здесь к кошачьему прибавляется другой - еще более тошнотворный запах - затхлости, старых вещей, старых людей и заплесневевших надежд. Не обнаружив звонка, стучу в дверь. Она сразу же открывается. Две пожилые женщины с потухшим взором, стоявшие за ней, невероятно оживляются и чуть не падают на меня со слезами умиления.

- Господи! - восклицают синхронно. - Вы все-таки пришли! Спасибо "Купеческой гавани"! Ну уж теперь-то этот буржуй нас не тронет! Проходите, только осторожно. Не замарайтесь.

Прохожу. Впечатление такое, что попала в эпицентр землетрясения, только что разгромившего тутошний объект. Разрушены стены. Вспороты полы. Зияют плеши в потолках. И над всем этим развалом висит плотный туман цементной пыли. Дышать нечем. Все голо и пусто. Будто население срочно эвакуировано. Лишь один островок, напоминающий кладовку, в которую впопыхах затолкнули осколки было, намекает на присутствие здесь человека.

Но Анна Антоновна, 68-летняя пенсионерка, не просто присутствует. Она здесь живет. Около сорока лет - вообще, и вот эти "последние дни Помпеи" - в частности. Человек спокойный и терпеливый, она почти полвека проработала в системе МВД секретарем-машинисткой и была облагодетельствована за свой ратный труд вот этой самой кладовкой. Конечно, не хоромы, но еще не так давно была здесь жилая комната - одна из многих в огромной коммуналке. Это сейчас Анну Антоновну забыли, словно чеховского Фирса в проданной усадьбе. Правда, гвоздями не заколачивали. Просто бросили вот с этими двумя-тремя узлами и коробками, в которых разместилось все ее добро. Никак ей не втемяшить, что коммуналка-то с ее приватизированной комнатушкой и всеми потрохами давно продана. Последний жилец покинул это стойбище еще в сентябре. А вслед за ним явился фараоном теперешний хозяин. Крутой такой мужик, то ли с острова Сааремаа, то ли с Кихну, то ли с Рухну. Островитянин, одним словом. Богатый человек. Явился не один, а вместе с бригадой ремонтников, которые с ходу вбуравились в работу. Судя по размерам закупленной стройплощадки и удали плечистых молодцов, хоромы здесь будут - о-го-го! Ну, а стройплощадка, ясное дело, место, куда посторонним вход воспрещен. Как хозяин ни объяснял Анне Антоновне столь простую истину - и по матушке крыл, и по батюшке, и кулак показывал, и место называл, где он видал ее в белых тапочках, - не понимает, старая перечница. Заладила одно: "Мне некуда деваться, у меня нет другой жилплощади!"

В общем, кончилось у островитянина всяческое терпение. И вот сегодня, для разминки покрыв пенсионерку очередной порцией мата, он строго-настрого предупредил: мол, ежели не уберешься с глаз долой - все, точка. Как стемнеет, выкину на помойку к чертовой матери. И с приветом. Что это не пустая угроза, Анна Антоновна почувствовала тут же: как только хозяин закончил монолог, ремонтники принялись проламывать ее стену. Такого штурма затравленная старушка выдержать не смогла и кинулась звонить старой приятельнице. Та, в свою очередь, вызвала на подмогу меня.

И вот я прибежала на боевую точку. Стало быть, подкрепление прибыло. Обстановка здесь явно предгрозовая. Три женщины супротив бригады мужчин, возглавляемых суровым обитателем островов. Бегло прикидываю план наших стратегических действий. Да, все-таки, как ни крути, а на стороне противника явный перевес в живой силе и технике. Что делать? Пожалуй, у нас только один выход: несмотря на последнее предупреждение - поднять белый флаг и навязать ему переговоры. Но он куда-то исчез. Дамы-секундантки шепчут, что спрятался за раздолбанную стену. И не рекомендуют отлавливать его там: мало ли что. Мы удаляемся в комнату, чтобы взвесить все "про" и "контра". Когда через несколько минут осторожно высовываемся оттуда, выясняется, что хозяин сбежал. Он предпочел бегство перспективе поздоровкаться с представительницей прессы. Дамы оценили сей факт, как явную победу раскрепощенных женщин. И, возликовав, воспряли духом. В общем: "Ура, мы ломим, гнутся шведы!"

Снова оказавшись в комнате, оглядываюсь вокруг и прихожу в оцепенение. Железная кровать образца первых пятилеток, явно послевоенный стол, покрытый клеенкой. Чайник с отколупнувшимся носиком, несколько чашек. Старое пальтецо, аккуратно вычищенные зимние сапоги, ношеные - переношенные... Вопиющая бедность, граничащая с нищетой.

Вопросы застряли в горле. Надо было срочно действовать. Куда-то звонить, вызывать представителей власти, полицию, чтобы остановить произвол, немыслимую бесчеловечность. Однако минут через десять, уяснив детали, поняла: ни звонить, ни вызывать кого-то нет смысла. Никто не приедет. Никто не придет. Потому что здесь не было произвола. Все сделано на законном основании.

И эта нищета, и этот хозяин, готовый выкинуть бабушку на помойку. С точки зрения закона здесь нет криминала. Увы!

...Какое-то время назад в большой коммунальной квартире стали появляться неизвестные люди. "Маклеры" - зашелестело в коридорах. Они что-то шустро втолковывали соседям, заглядывали на кухню, осматривали комнаты и, кажется, исчезали очень довольные увиденным. Однажды Анна Антоновна услышала, что их квартиру приглядел один богатый человек, готовый выплатить жильцам стоимость их кубатуры. Для обитателей коммуналки это была редкая удача. И, получив деньги, все они тут же рассредоточились в поисках приемлемого жилья. А найдя таковое, как говорится, без руки, без слова, переселялись по новым адресам. Все произошло в мгновение ока. Эти новации не укладывались в голове Анны Антоновны. И она по-прежнему тихо обитала себе в своей кладовке, стараясь не суетиться под ногами у слишком оживленных людей, готовящихся к переезду.

- Но почему вопрос о продаже квартиры был решен без вашего согласия?

- Так ведь они сказали, что я согласилась, - тяжело вздыхает старушка. - Обвели бабку вокруг пальца.

- Каким образом?

- Да как-то подсунули мне бумагу на эстонском языке. Вот, говорят, поставь здесь свою подпись. Ну я и поставила...

Деньги за комнату ей словно бы выделили. Правда, в руки не дали. Только сообщили, что оценили в 62 тысячи крон, пусть она на эту сумму ищет квартиру, а когда что приглянется, ей оформят сделку.

Совершенно растерявшись от вдруг свалившихся на нее проблем, бабушка долго не могла сообразить, что же ей теперь делать. Попробовала искать жилье по объявлениям в газетах. С месяц назад поехала на улицу Койду, 6. Там был вариант, который вроде бы мог ее устроить. Но хозяев, хоть и договорились заранее, дома не оказалось. Зато в квартире, что напротив, шел ремонт. Дверь была открыта, и она решила туда заглянуть. Дескать, простите, извините... Но вдруг откуда-то выскочил разъяренный ремонтник и спихнул ее с лестницы. Это уже потом выяснилось, что зовут длиннорукого детину, вступившего в яростную схватку со старушкой, Яаном, а годков ему от роду 29. Как летела, как приземлялась, как поднялась на ноги, Анна Антоновна не помнит. Пришла в себя только в полиции, куда ее, всю окровавленную, видать, доставил кто-то из прохожих. Оттуда затем и забрала "скорая помощь".

Руки у нее до сих пор в гипсе. "Уж как срастутся, неизвестно, - сетует она. - Врач сказал - кости совсем раздроблены..." Гипс снимать будут еще нескоро. А пока, замотанные почерневшим бинтом, они почти не действуют. Как бабушка питается, как живет в этой конуре, среди строительного мусора, без отопления, без электричества и без газа, представить невозможно.

- Когда руки были, я ведь искала, - плачет она. - Ездила в Копли и в Ярве, и в Тонди, и на Маяка. Да что найдешь за эти деньги? Или развалюха какая в военном доме, где нужен большой ремонт, или с печным отоплением. Доездилась. С лестницы сбросили, инвалидом сделали, теперь боюсь высовываться. Люди-то хуже зверей. Я на все согласна - хоть в дом престарелых. Хоть куда. Только бы на улицу на выгнал этот буржуин.

- Согласна? - прерывает Анну Антоновну ее подруга. - Да зачем тебе сдался дом престарелых? Ты разве бомжиха? Отработала тут полвека, а тебя из приватизированной квартиры на помойку выбрасывают. Теперь, того и гляди, 62 тысячи заграбастают.

К сожалению, не удалось мне дослушать этот сочный диалог. Что бы там ни говорили об особенностях женского ума, у него не отнимешь редкой способности предугадывать грядущие события.

Дело шло к вечеру. Надо было действовать.

Теперь уже не имеет смысла рассказывать, в какие инстанции мне пришлось стучаться. Главное в другом. Анна Антоновна с помощью маклера Гены - представителя фирмы Kinnisvara - переселилась в Копли. Там у нее теперь маленькая однокомнатная квартирка с центральным отоплением.

Так что жизнь на помойке, по крайней мере, этой пенсионерке, кажется, не угрожает.

P.S. Когда материал уже стоял в номере, в редакцию позвонила сотрудница квартирного бюро "Фибас" и сообщила, что Анну Антоновну придется снова возвращать в ее "кладовку". Потому что фирма Kinnisvara, у которой находятся 62 тысячи крон, принадлежащих пенсионерке, отказывается выплачивать их за квартиру. Точнее, ставит абсурдное условие: прописать туда своего человека.

Что ж, продолжение следует?

Валентина СИЙГ


Previous

Home page