У Тонино Гуэрра ритмизованная речь на всех языках: он отнекивался на телеэкране, говорил, что не способен толково изъясняться по-русски, а потом все-таки заговорил: образно, глубоко, точно воспроизведя строй медлительной и певучей московской речи, живого, причем, а не академического ее говорка.
Сейчас маэстро семьдесят семь лет. Многие из тех, с кем он начинал, умерли, отошли от дел, перестали снимать. Он вспоминает их, горюет о них, он живет в постоянном ощущении ностальгии. Он был сценаристом и соавтором фильмов "Амаркорд", "И корабль плывет", "Репетиция оркестра" Феллини, "Затмение" и "Красная пустыня" Антониони, работал с Тарковским над "Ностальгией", сотрудничал с Висконти де Сика. И при этом он никогда не терял чувства собственного достоинства, не прогибался перед знаменитостями, ибо самое главное, чем он владел, - поэзия, которая помогала ему сохранить себя в мире гениев киноэкрана.
Гуэрра говорит, что самым сильным потрясением его детства были голуби. Он однажды вышел из дома и увидел голубей, у них были крылья, но они ходили по земле. Так и поэт - он ходит по земле, но у него есть крылья, он головой может коснуться облаков.
Касаясь облаков, Гуэрра думает о будущем. Он обустраивает свой дом в горах, сам делает мебель, разбивает сад. К нему в гости приезжает загадочный Рустам Хамдамов, о работах которого мы слышим постоянно, но так ничего и не можем увидеть - все куда-то исчезает, теряется, перекупается. Италия взяла под защиту Рустама Хамдамова, здесь у него будет свой дом, куда не проберутся воры и завистники. Еще Гуэрра собирается поработать с русским режиссером Андреем Хржановским. Задумана такая лента: "Генерал и Бонопарт" - о дружбе старого генерала с собакой в прошлом веке в Санкт-Петербурге. Трагичность сценария соответствует трагичности жизни - на всем лежит отпечаток умирания, забвения... А еще запускается фильм с Антониони, а еще собственный фильм "Передышка", а еще съемки фильма с Ангелопулосом "Вечность и один день".
Да, Мастер полон планов, но все-таки он совершенно преображается, когда говорит о самых дорогих для него - Феллини, Мазине, Мастрояни. Рассказы его о них прелестны. Иные из них появляются в "Комсомолке"...
...У Феллини и Мастрояни были общие тайны, которые Гуэрра никак не мог отгадать.
Мастрояни никогда не читал сценариев, которые ему предлагал Феллини. Он доверял Феллини. Он на съемках, подобно человеку-змее, становился вторым "я" режиссера.
За пределами съемочной площадки они не виделись.
У Гуэрры и Мастрояни были фантастические отношени. По принципу, как выражается Гуэрра: "Я умею танцевать, а он еще лучше".
Марчелло танцевал в фильме "Джинджер и Фред". Когда он выходил танцевать в фильме, он был похож на мушкетера, готового к бою. Глаза его блестели. И вдруг на подъеме начавшегося танца он падает в темноте зала. Это не ошибка танцора - он падает как человек.
В "Джинджер и Фред" Мастрояни должен был выглядеть непривлекательным. И ему Феллини обрил голову. Мастрояни сразу застеснялся, стал стыдливым и потерял былую уверенность. Очень долго - месяцы - волосы его не росли. Он не снимал шляпы и сторонился женщин. Наконец мало-помалу волосы стали отрастать, и сразу потянулись женские руки, чтобы их погладить.
Мастрояни и сам любил гладить женщин. Делать им комплименты и раздавать им автографы. Он дарил свою улыбку каждой корреспондентке, ждущей от него интервью. Он не отказывал в интервью всем хорошеньким женщинам.
Однажды за обедом Мастрояни сказал Гуэрре: "Я очень любил жизнь, но и жизнь любила меня".
Когда мы с Мастрояни встретились, вспоминает Гуэрра, он работал над фильмом "Брак по-итальянски".
В полдень мы пошли в кафе и увидели странный способ заказывать кофе. Зашли три человека, заказали шесть чашек кофе и сказали: "Мы выпьем три, а остальные три чашки - подвешенный кофе".
Зашли еще трое, заказали пять чашек, три выпили, а остальные "подвесили".
Три девушки оставили один кофе подвешенный.
Потом зашел нищий и спросил: "Есть подвешенный кофе?"
Это Мастрояни растрогало.
Когда мы работали над фильмом Антониони "Над облаками", - рассказывает дальше Гуэрра, - приехал Мастряни. Мы обедали. Он подсел и рассказал страшный сон. Приснилась ему студия "Чинечитта", ни в одну дверь которой его не хотят впускать...
Потом Мастроянни играл в театре старика, который не хотел заканчивать свою жизнь в доме для престарелых.
Старик по пьесе говорил, что хотел бы умереть перед Рождеством.
И Мастрояни умирает перед Рождеством.
Тонино Гуэрра говорит:
- Мы с ним часто виделись в последнее время, потому что он должен был играть в фильме, который мы собирались снимать с Ангелопулусом.
Когда мне позвонили и сказали, что он умер, это было шоком, хотя его смерть не стала неожиданностью.
Я видел, как он постепенно гас и менялся.
Но то, что я испытал от сообщения о его смерти, было похоже на оцепенение. Как в жаркий день вдруг выпал снег.
По-моему, этот рассказ Гуэрра о Мастроянни - готовый сценарий фильма о великом артисте, а может быть, и о великом режиссере - Феллини, ибо смена планов, картин здесь столь стремительна, что сразу напоминает ленты классика.
Впрочем, все это еще очень напоминает стихи Тонино Гуэрра. Возможно, именно стихи лучше всего снимать в кино, поскольку они не отравлены законопослушанием, ведь они не подчиняются требованиям кинематографа, они свободны - и итальянский неореализм сделал их своим знаменем.
Кстати Гуэрра - большой патриот Италии, он ни за что не соглашается принять ни одно американское предложение. Он считает, что Голливуд - деньги и больше ничего, а искусства там нет и быть не может!