Адуев-старший - Олег Табаков,
Адуев-младший - Евгений Миронов
И в 1847-м, в пору открытия читающей публикой "Обыкновенной
истории"
Сколько неоригинально это замечание, столько и верно. Гончаров
"сделал" своих Адуевых для России на века.
Первая сценическая версия "Обыкновенной истории" (пьеса Виктора
Розова) в "Современнике" с Михаилом Козаковым (Адуев-дядюшка)
и с Олегом Табаковым (Адуев-племянник) стала театральной
легендой. Предвкушением, предчувствие поставленного в первые
"заморозки" обжигающего душу спектакля шестидесятников
вспомнились "оттепельные" стихи Евтушенко: "Очарованья ранние
прекрасны. Очарованья ранами опасны... Но что с того - ведь мы
над суетой к познанью наивысшему причастны, спасенные счастливой слепотой...".
Где они теперь - "очарованные лица среди неочарованной толпы"?
Времена похожие, да иные. И нравы, и очарованья, и разочарвания,
и "карьера и фортуна", и демоны, и ангелы - не те. Все жестче,
грубее, прямолинейнее, откровенней. Трагикомедия оборачивается
трагифарсом в обеих реальностях - жизненной и театральной.
Табаков, в свое время незабываемо сыграв печальную судьбу
очарованной юности в неочарованном мире, обаятельнейшего и
дерзновенного покорителя столицы - последнего романтика, решился
на пожилую роль "всезнающего змия". Новый Саша Адуев (Е.Миронов)
вбегает в свое будущее. Перепрыгивает порог чудесной комнаты,
где изящная ореховая мебель, портьеры всех оттенков охры, словно
светятся комфортом и довольством (художник А.Боровский).
Эстафета поколений, как шутили на похоронах "оттепели". Новенький
тоже будет разделан "под орех".
Племянник бросается к дяде "на ручки". Криком кричит об идеалах.
Выплескивает на терпеливого родственника ушат радужных надежд.
Ошарашивает творческими притязаниями. Трясет кудрявой шевелюрой
и взбрыкивает, как лошадка Пржевальского, на каждую изреченную
дядюшкой скучную истину. Юноша Адуев яростен, напорист, весь -
порыв, буря, натиск. Обаятельным его и в бреду не назовешь. Он
лишь трогателен вопиющей (буквально) наивностью своей молодости.
А речи его? "Дико говоришь, Азия", - и дядюшка прав.
Это совсем другой мальчик - со "знаком качества" 90-х годов.
...Нельзя не любить свою молодость, даже если сегодня она
кажется такой глупой. Петр Иванович Адуев смотрит добрыми,
любящими, любующимися глазами на неугомонного, не снисходящего
до людских слабостей Сашеньку. Не поучает - предостерегает,
смягчая юмором всякую сентенцию. "Дядя шутит". Живет и дает жить
другому.
Александр Федорович Адуев становится по ходу действия все
прилизаннее прическую и противнее нравом. К финалу же приходит
прямо-таки булгаковским Шариковым. Сам себя "разделал под орех",
заплатив недешевую цену за новое очарование - ореховую
столешницу с синим сукном и богатенькую невесту. Самая громкая в
его шумном существовании на сцене реплика звучит торжествующе и
победительно: "Поясница!..". Добыт, как орден за служебное
рвение, радикулит - "знак отличия всякого делового человека".
Адуев-племянник сердце с жизнью благополучнейше помирил. Но
печален, скорбен даже, последний взгляд дядюшки на племянника -
словно на похоронах собственной молодости.
Герои обменялись обаянием и судьбами. Метаморфозы, впрочем,
обыкновенные. Другие вызваны вперед, и они - по опредлению -
другие. Время все лечит, лечит, глядишь, и залечит до смерти.
Поправляет, корректирует... На что ж пенять более? Вот и
Евтушенко в то давнее стихотворение внес ма-аленькую поправочку:
"неочарованную толпу" превратил в "разочарованную". Как современно.
Е.ШАКШИНА.