Пригородная электричка везет меня в Тонди. Небольшой деревянный домик перекосился, как закомплексованный подросток. Он сильно проигрывает в сравнении с двухэтажными постройками из нового кирпича. Таблички "Kuri koer" приколочены и к надежной чугунной ограде, и к невысокому облупившемуся заборчику.
Кристина и Олев не нуждались в хоромах, особенно после того, как их бросили родители. Иногда забирала к себе бездетная тетка. Она кормила домашним супом, покупала кое-что из одежды, подолгу вертела Кристину перед зеркалом, примеряя на нее свои перешитые платья. Олев послушно смотрел телик рядом с дядькой, пока тот не начинал храпеть, укрывшись газетой. По узким комнатам коплиской хрущевки не разрешалось бегать, тетин регламент допускал только скучные настольные игры. Погостив два-три дня, дети опять приходили в свой дом.
Нелегкий быт учил их самостоятельности и предприимчивости. К соседям почти не обращались. "Лучше не бегать к взрослым, они начнут жалеть", - говорила Кристина. Взрослые и вправду их жалели. Приходили представители гороно, районо, еще каких-то учреждений с "оно" и увозили детей в детский дом. Там им не изменяла сообразительность. Они быстро находили друг друга в запутанных, казенных лабиринтах и бежали, не оглядываясь на угрюмые окна. Вскоре тетка официально зарегистрировала свое право на опекунство и их оставили в покое.
Шло время. Кристина и Олев становились взрослыми. Старшинство сестры никогда не оспаривалось, хотя разница в три года уже не замечалась. Они держались вместе, как два первооткрывателя, чудом спасшиеся на отплывающей льдине. Помощь ближнему теряла свое воспитательно-героическое значение и была естественной, как воздух. Олев рано начал подрабатывать, еще учась в школе. Как раз в то время посыпались плоды перестройки, один из них - борьба за выживание. Приходилось соглашаться на любую работу - помощника на стройке, уборщика, грузчика, лишь бы нужда не подкрадывалась к дому. Кристина тем временем совершенствовалась в умении вести хозяйство. Появилась мебель, чаще - кем-то выброшенная, но, попав в дом, она до неузнаваемости преображалась, и в комнатах становилось уютнее. Ухоженный огород регулярно обеспечивал овощами. Даже приблудный пес без роду и племени превратился в надменного "кури коэра".
Олеву исполнилось восемнадцать и его призвали в армию. За неделю до этого он познакомился с девушкой. Потом встретились всего несколько раз, но, прощаясь, договорились переписываться. У него в кармане лежал пробитый троллейбусный билет, где остался ее телефон и имя - Марика.
Год в эстонской армии не успел прокоптиться тоской. Олев получал письма, часто звонил, иногда отпускали домой на выходные. Но после изнурительных марш-бросков и подъемов по команде снова понимаешь, как хорошо иметь свой дом. А дома произошли изменения.
Новый друг Кристины без колебаний почувствовал себя хозяином. Расчетливый и образованный, он был доминантой и дополнением в паре с хозяйственной девушкой. Они встретили Олева приветливо, его комнату никто не занимал. Родные стены заменили ему теплые человеческие объятья, которые здесь почему-то не приняты.
Так они стали жить втроем. Кристина работала в магазине, Олев поступил в техникум и продолжал подработывать, его негласный зять "крутился". С деньгами проблем не возникало. Отношения между мужчинами быстро наладились, и они если не породнились, то стали добрыми приятелями. Только вот Кристина почему-то отдалилась. Часто Олев, приходя утром на кухню, обнаруживал, что завтрак приготовлен на двоих. По вечерам дверь гостиной наглухо закрывалась. Олев старался не обижаться. "Устали после работы, вот и не хотят никого видеть", - думал он. Но редкие минуты общения тоже не доставляли радости, они обрывались насмешками и замечаниями сестры. "Шутки у тебя детсадовские, лучше бы помалкивал", - вставляла она. Псевдоинтеллигентность давила шею тяжелым булыжником. Он ходит по комнатам слишком громко, садится, как слон, не умеет держать вилку. В общем, все было не так. Тяжело, когда тебя стесняются как лишнего.
Единственной отдушиной стала для него Марика. Засиживаясь у нее допоздна, Олев все чаще ловил себя на том, что домой совсем не тянет. Через пару месяцев он перенес к ней свои вещи.
С сестрой перезванивались редко и вяло. В последнем разговоре Кристина деликатно спросила, можно ли из его комнаты сделать спальню. Прошел еще год. Как-то утром неожиданно затрезвонил телефон. Трубку взяла Марика.
- Олева можно?
- Да, а кто его спрашивает?
- Сестра, передайте ему трубку.
Настойчивость была танковой. Кристина просила побыстрей приехать. Олев решил, что случилось несчастье, вызвал такси и через пятнадцать минут был уже в Тонди. Друг Кристины по-прежнему держался приветливо, но извинился, что очень занят и вышел в другую комнату. Сестра же без предисловий приступила к важному разговору:
- Ну что, когда ты женишься?
- Не знаю. Между прочим, я могу спросить то же самое.
- Но лучше не спрашивай. Знаешь, что я подумала, ты не хочешь прописаться к своей Марике?
- Ты чего-то не расслышала. Я же сказал, что мы еще не расписаны.
Когда она начинала нервничать, то щелкала браслетом на часах. Это он помнил с детства.
- Я представляю, стоит тебе жениться, как твоя молодая жена прискачет сюда и скажет: "Ах, как мне здесь нравится".
- У тебя богатая фантазия.
- Нет, а почему я должна кому-то отдавать полдома?
- У тебя никто его не забирает.
- Будет все же лучше, если ты отсюда выпишешься.
- Я не согласен.
- Тогда я подам на тебя в суд.
- Подавай, куда хочешь.
Он почувствовал, что не может больше разговаривать, и ушел. У порога его поджидал ливень. К дождю примешивался жесткий, холодный град. Но обратно он уже не вернулся.
Похоже, что прототипы пьес Островского и персонажи бальзаковского Парижа никогда не вырождаются. А их потомки ходят по улицам нашего интровертного и кукольного городка.
Олеву до сих пор никто не позвонил. У сестры скоро день рождения. Он перелистывает записную книжку и останавливается на букве "К"...
Жанна КРОЗЕР