И действительно, есть в этой передаче нечто, привлекающее в любое время года, в любой политический сезон: ощущение интеллигентной барскости, исходящее от самого Владимира Молчанова и позволяющее каждому представить себе и к себе примерить, приложить его родословную, предполагающую, скажем, уютную детскую с няней-англичанкой, гувернанткой - француженкой и педагогом - датчанином. А после занятий маленький Володя выбегал, например, в ухоженный сад, спускался к речке, а, подросши, катался с девушками, выписанными от Тургенева, в лодке, к которой цеплялись лилии, а там университет, поездки в Европу, музеи мира, золотистые корешки книг...
Лубочный вариант дворянства и аристократизма доступен любому телезрителю, иного и не нужно телеэкрану, и особая барская прелесть есть даже во времени трансляции - оно предполагает, что утром и участников, и зрителей ждет долгая нега с кофием в постели.
За десять лет Владимир Молчанов ни разу не использовал ни однго сленгового слова, его речь умышленно присыпана нафталином, и, позволим себе компьютерное выраженьице, корреспондирует лексике русских дворян в эмиграции, которые с трогательной французской картавостью (опять Вертинский!) отстаивают свой русский патриотизм. Пародисты особенно вытягивают и смакуют титулы собеседников Молчанова: великий князь, граф и так далее, ставя ударение на особенном уважении ведущего ко всем этим эфемерным созданиям, к этим несуществующим титулам, а впрочем, они все-таки существуют, особенно сейчас, когда уважение к ним Молчанова оказалось провидческим и носителей их оказалось гораздо больше, чем было до уничтожившей их Октябрьской революции.
Звезды хорошо себя чувствуют, приходя на передачу "До и после". И вот почему: нет ни малейшей опасности быть разоблаченными, оскорбленными, нет ни малейшей опасности нарваться на бестактный, а то и хамский вопрос из тех, что принято сейчас непременно задавать, пытаясь загнать звезду в пятый угол и, тем самым, повысить свой журналистский рейтинг. (Замечу в скобках, что меня всегда изумляет убежденность журналистов в своем праве задавать вот эти хамские, провокационные вопросы. Право это рождается из якобы достоверно известного интереса зрителей-читателей к информации скандального сорта. А на самом деле, по-моему, дело в плебейской зависти, ненависти, плебейской потребности унизить знаменитость, возвысившись тем самым до ее уровня. Молчанов, напротив, задает только те вопросы, которые не могут не быть приятными: отрадные, ласкающие вопросы, от которых знаменитость теряет настороженность и делится с ведущим тем, чем обычно делится с друзьями за праздничным столом: историями, байками, лирическими сюжетами...
Не будем лукавить: сюжеты из пивных и детских домов удаются Молчанову гораздо хуже. Он, правда, и здесь пытается быть спокойным и доброжелательным, но больше напоминает не журналиста, ведущего репортаж, но дворянскую экзальтированную барышню, пришедшую с ласковым словом к крестьянским детям. Человек с хорошим вкусом, сам Молчанов, видимо, чувствует неудачу, а потому, выйдя из пивной, расписывается в своей личной и всей съемочной группы глубокой любви к пиву, доведенной до политического самоопределения.
Первым героем передачи Молчанова был Андрей Миронов, и даже в том фрагменте, что нам напомнили в юбилей, видно, что артист ведет себя с особой открытостью, дружественностью по отношению к ведущему. Владимиру Молчанову при всей подчеркнутой заинтересованности к собеседнику, удается не впасть в льстивость, а сохранить чувство собственного достоинства; он подобен сверхгостеприимному хозяину, принимающему дорогих гостей, но и вынуждающего этих гостей соблюдать все законы поведения, принятые в его доме.
Владимир Молчанов категорически отказывается сформулировать концепцию своей передачи, но она вполне ясна: ни один сюжет не оскорбляет чувств зрителей, не шокирует, не леденит кровь; здесь нет трупов, грязной, мучительной смерти, потрясений, катаклизмов, страха и безумия, коими пестрят другие передачи. Здесь все тихо, звучит прекрасная музыка, проплывает Венеция, сотканная из лучей солнца, ночной Париж склоняется над Сеной, по которой плывут прогулочные кораблики с туристами; Зиновий Гердт рассказывает о том, как он поздравлял Твардовского с юбилеем, и что вытворила Рина Зеленая, приехав без приглашения на дачу к писателю; графы и князья плачут от любви к далекой родине, представители экзотических профессий рассказывают о своем забавном ремесле, а то придет в студию представитель какой-нибудь научной секты, мирно порассуждает, а там наступит время для рок-ансамблей из разных стран...
Зритель устал утешаться тем, что кому-то еще хуже, чем ему самому. Зрителю время от времени хочется утешиться тем, что кому-то гораздо лучше. При этом не вору, не новому русскому, а милому телеведущему, не замешанному ни в одном телескандале.
Владимир Молчанов занимается любимой профессией и при этом не жалуется на трудности; он не уверяет, что работает бесплатно, не настаивает на том, что ему приходится все делать самому, на лице его не бывает следов ночных бессонниц, - он соблюдает приличия во всем.
Тут дело вкуса: мне, например, кажется слишком сладким, слишком пахнем абрикосовым вареньем, слишком ласково обкатываются слова у него во рту, постепенно возникает некоторая монотонность, томительная скука нежности, бессмыслица летнего дня, когда время тянется от завтрака до обеда, от обеда до ужина, а в промежутке обитатели дачи радуются любому мало-мальски оформленному событию - приезду почтальона, драке кошки с собакой...
Но при этом я вспоминаю, что он сейчас на ОРТ, пожалуй, единственный, кто противостоит надсаду, крику, гипертрофированной мужественности и раскрепощенности, всему, что раздражает и корябает ножом по стеклу.
Нет, конечно, есть еще милейшая передача "Белый попугай", а читатели, вероятно, назовут что-то свое, что примиряет их с телевидением, словом, не все так плохо, даже, напротив, почти хорошо.
Вот и едет грустный, элегантный Владимир Молчанов в ландо по Москве, смотрит по сторонам...
Л.ЕЛЕНСКАЯ