За последние несколько лет в память врезались три работы Юри Крюкова - его Арбенин, его Моцарт и его персонаж без слов в спектакле "Кладбищенский клуб".
Почему-то хочется, чтобы Моцарт был не только гениальным, но и красивым. Не крохотного роста, рахитичный, с непомерно большой головой, а высокий, блестящий, ловкий, покоряющий женщин не своими семью нотами, но одним горящим взглядом. И вот Моцарт Крюкова был именно таким - воплощенной мечтой о полном и безусловном торжестве таланта, которому достается все - и успех, и женщины, и вдохновение, и свобода, и пьянящее веселое, беззаботное вино, сходное с живой и пьянящей музыкой. Моцарт-Крюков был беззащитен и простодушен, эгоистичен и обаятелен, капризен и требователен, он хохотал и переходил на фальцет, он плакал и бедствовал, он погибал. И сальерианская тьма с сальерианским безумием смыкалась над ним.
Юри Крюков - Моцарт взмахивал дирижерской палочкой над воображаемым оркестром с такой страстью и с такой силой, что скорее был похож на матадора, предельно вытянувшего тело и воздевшего руки, взвившего руки - перед тем, как они приземлятся и вонзят стальной смертельный клинок в тушу быка. Он неистовствовал и в музыке и в жизни, он был чрезмерным, вырывающимся из всех канонов и еще - знавшим себе цену.
Что было в этой роли артиста от него самого? Как и во всякой роли - все. Прошлое. Будущее.
И его Арбенин был полон страсти - искаженной, изломанной, не нашедшей себе пространства любви, но окрашенной в роковые черно-красные тона. В нем чувствовалось то перенапряжение, та готовность к взрыву, что только на первый взгляд кажется холодностью, а через минуту пугает, пугает какой-то бездной, анфиладой темных арок, уводящих в тоннель, в конце которого не должен воссиять свет.
И вот в "Кладбищенском клубе" у него была забавнейшая роль без слов. Он изображал покойного супруга, которого проведывает на кладбище вдова; собственно, он был тенью, никого не пугающей, умильным образом, прелестным плодом воображения - он чуть-чуть подтрунивал, чуть-чуть издевался над самим собой - таким, каким стал после смерти: с крылышками, с мимикой, заменившей слова, с жестами, не находящими отклика, с вороватой улыбкой проказника, когда с поминального стола он, пользуясь суматохой, брал немного снеди.
У Юри Крюкова внешность была словно специально создана для одного и того же амплуа - демонический герой-любовник. Но из красоты лица он извлекал гораздо больше, чем она может дать. Кроме всего прочего, он был еще и остроумным, ироничным человеком, знавшим цену профессии.
Он, словно обгоняя время, которое для него сжималось и сжималось, безумно много работал. Всегда и всегда работал. И список ролей, которые он сыграл за двадцать лет на сцене, в кино, на телевидении - за очень короткую жизнь, - стал не списком, а свитком, что разматывается и разматывается, длится и длится, продолжается и продолжается. Несколько газет вышли с рубриками "Роли Юри Крюкова", но оказалось, что отданные под рубрику две-три колонки могут вместить лишь роли последних нескольких лет - огромное число.
...Я не могу отделаться от почти детского воспоминания: в 70-м примерно году меня, студентку Тартуского университета, направили на педагогическую практику в Таллинн, в 7-ю школу. Я попала в выпускной класс. На первой парте сидел юноша - кумир класса - сопровождавший занятия представлениями учителей в лицах и сценах. Карикатуры его были, впрочем, совершенно доброжелательны, он никого не хотел специально обидеть, просто профессия уже била в нем через край. Юри Крюков. Удивительно, как ярко, как отчетливо запоминаются встречи с людьми, исполненными таланта. Так и остается на всю жизнь висеть картина на стене...
Елена СКУЛЬСКАЯ.