Чистое желание свободы

Ты просишь для своих мемуаров несколько моих строк о встречах с незабвенным Карлом. Мне приятно не только услужить тебе осколками своей памяти, но и сообщить приятное: последний раз я встречалась с Карлом буквально на днях. Только не подумай, что вместе со своей любимой шляпкой я потеряла и рассудок. Отнюдь, отнюдь. Объяснюсь понятней: на днях к нам заезжал на гастроли Театр старинной музыки Культурного центра Московского университета с двумя своими постановками "Кармина Профана" и "Пророчица, история Диоклетиана".

Первая - более всего прельстившая меня - и был наш незабвенный Карл Орф, а точнее, сценическое переложение его кантаты "Кармина Бурана". Не знаю, насколько преуспевают эти юные профаны в химических, физических, математических и прочих науках, которым обучаются в своей Альма Матер, но то, что многих из них Бог не обделил музыкальным слухом, красивыми голосами и страстью к лицедейству, несомненно. Карл, как человек снисходительный, полагаю, был бы весьма доволен. Ведь, собственно, как и он, эти молодые люди, попытались быть истинно свободными. А такие попытки дорогого стоят. Особенно во времена, когда ветер сносит все устои и авторитеты, когда судьба каждого непредсказуема, капризна и жестока, а разочарования способны сломить даже самого сильного.

И песни вагантов - "Кармина Бурана" - не случайно стали музыкальным бестселлером ХХ века. Вызов укладу, прожитой жизни, привязанностям. Это свобода от тягостного прошлого, над которым, как над собой, не грех посмеяться. Покаяние и богохульство, смех и слезы, похабный анекдот и греза о любви - все вперемешку, все смешалось, и над всем - чистое желание свободы. Мистерия.

Но мы к мистериям не привыкли. Мы робеем браниться прилюдно с авторитетами - властями, официальным клиром, крушить удушающий уклад. Среди нас слишком много оглашенных - новобранцев веры, чтобы бросать вызов догматам, которые плохо усвоили. А насмешки над собственными изъянами мы принимаем всерьез и с обидой. Робость перед свободой мистерии, видимо, дорогая Лизелотта, и объясняет то обстоятельство, что людность театрального зала была сопоставима с людностью на сцене. Замечу, что в отличие от иных театральных событий среди присутствовавших мною был замечен даже местный клир, очевидно, прельщенный рекламным буклетом, обещавшим, что в постановке будут приведены доказательства существования Бога. Клир был явно разочарован. Ни прямые, ни косвенные, ни дополнительные, ни касательные, ни перпендикулярные доказательства, звучавшие со сцены, его не удовлетворили, а скорее наоборот, судя по постным лицам, разочаровали. Не устроила мистерия и некоторых наших апостолов теории сцены, привыкших апеллировать к догматам, а не разрушать их. С приклеенными к лицу снисходительными улыбками, они, не дожидаясь перерыва, покинули зал и никогда в него не вернулись.

Остались лишь верные поклонники нашего с тобой, Лизелотта, незабвенного Карла и юношество на сцене, для которого очень понятно, что Всевышний способен покарать безумием даже за недосоленный салат, а святая инквизиция наказать любую девственницу за тайные помыслы. И он же мог благословить свободой, без которой не бывает преодолений никаких тягот и трудностей.

Наш загадочный старик Карл Орф пережил третий рейх, не став ни его барабанщиком, ни его сопротивленцем, ни эмигрантом. Он был похож на садовника, большерукий, с грубыми узловатыми пальцами, земля под ногтями. Он умел улыбаться - то ли блаженно, то ли с лукавством, видимо, зная цену жизни. Которую сопоставил только с одной лишь свободой. И мне было отрадно наблюдать, как эту попытку свободы старались повторить юные московские профаны.