Смущаться и не краснеть

Ксения Соловьева: Елена, расскажите о своей семье.

Елена Ханга: Мои бабушка и дедушка приехали в Россию из Америки. Дедушка был черный, бабушка - белая, а в те годы смешанные браки в Штатах не приветствовались. Моя мама родилась уже здесь. А папа был премьер-министром Танзании. Я его почти не помню, мне было года четыре, когда он погиб во время переворота у себя на родине. Сама я всю жизнь жила в Москве. Окончила журфак МГУ и поступила в "Московские новости", у меня была там даже колонка своя, что-то с иностранцами связано, кажется, называлась "Как вам у нас в гостях".

КС: А "у них" в гостях бывать приходилось?

ЕХ: В 1989 году меня пригласили стипендианткой в Фонд Рокфеллера. Я поехала в Нью-Йорк и решила написать книгу о своих предках. В Танзании я разыскала свою вторую бабушку, которой сейчас лет сто. И написала книгу о советско-американских отношениях глазами моей семьи. Затем я немного поучилась и поработала в Гарварде, в так называемом Институте политики, и дальше с книгой стала путешествовать по миру. Книгу переиздавали несколько раз, а мне вновь захотелось пойти учиться. В Нью-Йоркском университете я стала изучать психологию бедных и несчастных людей. Меня это всегда очень интересовало, тем более что в Америке столько эмигрантов, и эти люди ломаются очень быстро. При всем этом я не порывала связи с Россией, часто приезжала по делам Фонда Рокфеллера и делала сюжеты для передач "Взгляд" и "Нью-Йорк, Нью-Йорк". И вот мне позвонил Леня Парфенов и сказал: "Все, возвращайся!"

КС: Для ваших знакомых это была неожиданность?

ЕХ: Еще какая. В "МН" у меня даже кличка была "Крупская". Я была такой консервативной, никогда не ходила в рестораны, не участвовала ни в каких попойках. Никогда не курила. В общем, они не поверили, что на экране - я.

КС: А у вашего шоу есть западные аналоги?

ЕХ: Какие-то вещи заготовлены, например, герои. Хотя с ними не встречаюсь, я знаю примерно, о чем они будут говорить. Неожиданность была, когда говорили о самоудовлетворении. Я спросила у зала: "Кто этим занимается?" в полной уверенности, что никто не откликнется. У меня даже фраза специальная была заготовлена. И вдруг - смотрю, лес рук. Или, например, у меня в гостях были садомазохисты, и я опять же задала дежурный вопрос, не желает ли кто-нибудь попробовать. Неожиданно выскочили три пары, сняли рубашки. Я говорю: ребята, это настоящие плетки, а они - хотим, и все.

КС: Известно, что после того, как один из участников вашей программы заявил, что он бисексуал, он тут же лишился работы в престижном парикмахерском салоне.

ЕХ: Да, но наш продюсер уже устроил юношу в салон не менее престижный. С одной стороны, этот случай говорит о нравах в нашей стране. В Америке бы как раз хозяина заведения засудили за такую дискриминацию. С другой стороны, подобных случаев после нашей программы всего два (есть еще уволенная девушка-секретарь), и это доказывает, что люди терпимы. Скорее, это исключение из правил.

КС: Могли бы вы на сцене поделиться собственными переживаниями?

ЕХ: Я не делюсь своими ощущениями и не высказываю свою точку зрения. Очень часто в ток-шоу ведущий говорит: как я тебя понимаю, я столько раз это делал, а это уже просто по утрам, как здрасьте. Людям это нравится. Но я не хочу врать, потому что через многое, чем делятся мои герои, я не проходила. К тому же, когда пресса интересуется подробностями моей личной жизни, я отвечаю, что моя персона вряд ли кого-то заинтересует.

КС: Кто работает над вашим стилем?

ЕХ: Вообще образ, парик придумал Саша Шевчук. А одежду покупаем или берем напрокат в московских бутиках. В основном, предпочитаем парижских модельеров.

КС: О вас говорят как о ведущей, которая не краснеет. Что же все-таки способно заставить вас хотя бы смутиться?

ЕХ: Когда человек говорит шокирующие вещи, но я знаю, что он эпатирует, делает себе рекламу, ради бога. Когда я вижу, что человек искренне рассказывает, я страшно смущаюсь. Например, тот юноша, который так хотел расстаться с девственностью и не мог. Когда такими историями делятся, я готова провалиться сквозь землю.

КС: С какой бы нападкой в ваш адрес вы могли бы согласиться?

ЕХ: С любой, если скажут, что затянуто, если слишком быстро, или я глотаю слова. Ради бога. Но когда говорят, что мы не имеем права говорить на эту тему... Это ерунда. Если есть люди, для которых это проблема...

КС: Правда ли, что Госдума настаивала на закрытии программы?

ЕХ: Действительно, какому-то комитету не понравилась наша программа. Но мы не нарушили ни одной статьи закона: мы выходим после двенадцати ночи, у нас нет ни одного бранного слова, не участвуют несовершеннолетние. В Думе скорее превалирует не должностное обязательство, а личное отношение. Все мы люди.

("ОМ").