Какие мы демократы, такая у нас и демократия

Неделю назад в Таллинне состоялся III Форум Открытой Эстонии на тему "Доверие", в котором приняли участие и гости из России, а среди них - бесстрашный и мудрый человек, обладающий поистине уникальным свойством: он крайне неудобен для любой власти. Арестованный при коммунистах за свою правозащитную деятельность, Сергей Адамович Ковалев получил семь лет заключения и три года ссылки. С наступлением нового времени признание его заслуг перед российской демократией выразилось в назначении Ковалева на впервые учрежденный пост уполномоченного по правам человека. Но, резко осудив чеченскую войну, он испортил отношения с правящими демократами и был отстранен от этой должности.

За три дня до приезда С.Ковалева в Таллинн в двух номерах газеты "Известия" были опубликованы его пространные статьи об основах истинно демократического устройства общества, о тех проблемах демократии, которые сегодня, сейчас, в эпоху новых социальных и политических потрясений, актуальны в России.

Вопросы самому себе

Как и многие в России, Ковалев задается вопросами: что представляет собой современная российская демократия? Соблюдаются ли сегодня в России права человека? Почему разговоры о равенстве обернулись тягчайшим неравенством, и не только имущественным, но и правовым, и социальным? Почему уделом большинства в "новой России" стала нищета, беспросветная и безнадежная борьба за выживание, в то время как ничтожное меньшинство ездит отдыхать на Гавайи, покупает квартиры на авеню Фош и т.д.? К тому же вырождается культура, разваливается наука, катастрофически падает уровень образования...

Ответы самому себе

Многими - и далеко не худшими - людьми в России ставится сегодня под серьезное сомнение та система ценностей, которую Ковалев защищал всю свою жизнь. Но он по-прежнему остается убежденным сторонником либеральных, демократических взглядов, основанных на концепции прав человека. И ему есть что возразить своему оппоненту, который находится не только вовне, но и в нем самом. И это не раздвоение личности. Это желание честно и непредвзято разобраться в том, что произошло. Почему произошло.

Да, многие политики из числа тех, что произносили и произносят те же слова, что и Ковалев, оказались лгунами, ворами или напыщенными дураками. Да, августовские демократические кумиры сразу после победы не нашли себе лучшего занятия, как собирать друг на друга чемоданы компромата, демонстрируя их перед телекамерами. "Но ведь это делали наши лидеры! - пишет Ковалев. - Это мы с вами привели их к власти".

Уже семь лет россияне всенародно и свободно выбирают главу государства, но почему-то каждый раз разрываются между Ельциным и Зюгановым, а не между кем-то наподобие Гавела или, допустим, Линкольна. Что, среди 150 миллионов человек нельзя найти одного порядочного, честного, энергичного и способного? Конечно, можно. Но его не ищут. Так что нечего на Думу пенять, коли рожа крива. Ибо механизмы политической демократии, пусть несовершенные, уже существуют, но ими пока еще не умеют пользоваться. "Какие мы с вами демократы, такая у нас и демократия", - сетует Ковалев.

Свободу человеку никто подарить не может. Но никто не может помешать человеку быть свободным, если он решился принять на себя эту обременительную ношу. В несовершенном мире не ждут справедливости от начальства. Ее требуют и добиваются всеми возможными законными способами. Ибо "демократическая власть" - это вовсе не то же самое, что "хорошая власть". Демократическая власть - это всего лишь власть, назначаемая народом, подотчетная народу и контролируемая народом. Она может быть хорошей, плохой или средней, но она такая, какой ее выбрали. Иными словами, народ - это и есть демократия, как бы некоторых не тошнило от этого слова.

Не гражданин, а винтик

Чаще всего концепцию прав человека в России попрекают ее происхождением. Мол, эта идея пришла с Запада, она насквозь пронизана индивидуалистическим мировоззрением. А в России индивидуализм никогда не был основой национального бытия.
Действительно, соглашается Ковалев, некоторые специфические черты русской национальной традиции в самом деле не способствуют укоренению в России уважения к правам человека. Это прежде всего склонность к обожествлению роли государственной власти и завышенным в связи с этим ожиданиям. Россияне привыкли относиться к государству как к некоей внешней силе, которую можно по-детски обожать или по-детски ненавидеть, но за действия которой никто не несет никакой ответственности. Зато оно, государство, отвечает за все. И за погоду тоже.
Революция 1917 года многократно усугубила эту традиционную болезнь российской государственности. Обожествление государства - разумеется, нового, пролетарского - достигло невиданных ранее размеров. После экспроприации частной собственности, ликвидации политических партий и подавления гражданских свобод, после разгрома организованного рабочего движения в стране не осталось места, где можно было бы укрыться от всепроникающего присутствия власти. Государство стало единственным работодателем не только для служащих управленческого аппарата, но и для рабочих, крестьян, ученых, литераторов, артистов и т.д. При этом строе каждый человек, кто бы он ни был, оказывался в определенном смысле сопричастен власти, но не как гражданин, контролирующий ее и заставляющий правительство работать для общественной пользы, а как винтик гигантской машины, лишенный возможности влиять на работу механизма в целом.
Это сформировало парадоксальную и двойственную психологию. Нигде так не ненавидели власть, как в советской России. И нигде на нее не возлагали столько надежд, ибо власть стала всеобъемлющей категорией. Все советские лидеры, начиная со Сталина, заставляли людей поклоняться идолам Державы, Нации, Власти, лишь слегка задрапированным марксистской идеологией. Между тем державная идеология в корне противоречит основному принципу современного государства - приоритету права. Ибо современное государство может быть только правовым. А всякая попытка всякой власти встать над законом именуется в таком государстве произволом и является антигосударственным деянием.
До тех пор пока российское национальное сознание, внутренняя и внешняя политика не избавились от комплекса державности, ни о каком соблюдении прав человека в России нечего и мечтать, пишет Ковалев.

Права человека как национальная идея
С другой стороны, замечает он, в русском национальном характере, и особенно в культуре, заложена и противоположная социально-психологическая модель. Право, как единственный путь к извечной российской мечте - общественной справедливости. Отсутствие или неразвитость правовых норм, гарантирующих свободу и достоинство личности, были несчастьем России в течение всей ее истории. В русской литературе, в российском национальном сознании это обернулось высоким статусом таких категорий, как справедливость, нравственность. Так что мысль о верховенстве права не была заимствована Россией с Запада - она непосредственно вытекала из тех понятий о нравственности, которые сфомировались прежде всего под влиянием русской культурной традиции. И если бы российские реформаторы, делает вывод Ковалев, не были столь сосредоточены на экономических преобразованиях, а занялись, в первую очередь, созданием в России эффективной и гуманной правовой системы, то и к социально-экономическим тяготам переходного периода сложилось бы иное, много более терпимое, отношение, и об опасности коммунистической реставрации можно было бы забыть.
Права человека - вот это и есть та самая национальная идея, которую сегодняшние верхи России все ищут, ищут, да никак найти не могут...
...Итак, Сергей Адамович Ковалев был и остается правозащитником. И хотя с его резюме можно было бы поспорить (все-таки развитие производительных сил очень и очень важно), такие совестливые люди очень нужны обществу. И не только в России...
Т.КЯННУ.
(По страницам российских газет.)