Семь лет на осмысление20 августа 1991 года. Стрелки на часах переползли на последний предполуночный час, когда в зале на Тоомпеа раздался последний в тот день удар спикерского молотка, подведшего черту перед последним в тот день голосованием. 69 депутатов Верховного Совета из 105 проголосовали за провозглашение государственной независимости Эстонии.Голосовали, когда уже почти наверняка было известно, что путч в Москве провалился, но, кто знает, - как все могло сложиться в последующие дни на местах. Дворец Тоомпеа был забаррикадирован, были перекрыты подходы ко многим другим жизненно важным зданиям и объектам. В Матросовском полку, говорят, личный состав был приведен в готовность номер один и ждали лишь приказа. Что путч не удался, было ясно уже днем. Как было ясно и то, что Москве не до Эстонии. Впрочем, на неуспех ГКЧП многое указывало с самого начала, и человек мало-мальски внимательный понял это уже тогда, когда час за часом московское радио передавало одно и то же - пресловутое заявление. За "а" не последовало фактически ничего. Почему же голосование, выход из состава СССР и провозглашение независимости состоялись лишь ближе к полуночи? Об этом мы узнали чуть позже. Необходимо было договориться двум силам - Верховному Совету и Конгрессу Эстонии. Будучи заедино в главном - вопросе о государственном суверенитете, Верховный Совет и Конгресс расходились во мнениях по части нумерации. Пребывающий у власти Совет выступал за так называемую третью республику, то есть за создание нового суверенного эстонского государства с - выходит так - признанием не только довоенной Эстонской Республики, но и той, что просуществовала в рамках СССР. Конгресс же выступал за полное признание только довоенной республики, которая, дескать, не прекращала своего существования и во все послевоенные годы, но ее конституционные органы власти не могли отправлять свои полномочия на месте и потому действовали в изгнании. Напомним, что Конгресс имел достаточно своих людей среди депутатов, потом за ним стояло общественное мнение, замешенное на только на идее воссоединения здешних эстонцев с зарубежными, и не угасшие еще надежды на то, что Эстония достанется одним лишь эстонцам и многие беды - от слишком большого числа проживающих здесь мигрантов. Были и другие достаточно веские аргументы, под давлением которых Верховному Совету пришлось уступить и согласиться на восстановление суверенного государства по образцу и подобию довоенной республики. Но сегодня интерес представляет не это, а то, что возрождение собственной государственности подается как исключительно продукт компромисса этих двух сил, якобы противостоявших друг другу. Хотя противостояние, если и было, то чисто тактического, упомянутого выше свойства. А в ключевом вопросе было полное согласие. Что же касается тактических расхождений, то, похоже, разногласия не преодолены и по сей день. Иначе зачем потребовалось говорить о национальном примирении в праздничном обращении президента. Зачем потребовалось Арнольду Рюйтелю, возглавлявшему в то время Верховный Совет, говорить на праздничной церемонии о цене, которой и по сей день приходится расплачиваться за достигнутую независимость. Да, Эстония сумела добиться восстановления государственного суверенитета, не пролив ни единой капли крови, но впоследствии за этот суверенитет она заплатила, по словам бывшего председателя Верховного Совета, десятками тысяч неродившихся детей, незащищенностью стариков, самой высокой в мире преступностью. Все это в совокупности, сказал в своем выступлении Арнольд Рюйтель, ставит под угрозу существование эстонцев как культурной европейской нации. Кстати, за три года до августа 1991-го на апрельском пленуме творческих союзов почти слово в слово это же самое говорил нынешний президент Леннарт Мери. И про рождаемость, и про незащищенность. И даже про преступность. Только преступным был тогда режим, при котором была, как ни крути, рождаемость не чета нынешней, защищенность, о которой сегодня старикам можно только вздыхать. Но что было, то было. Проехали. И из всего сказанного бывшим главой Верховного Совета можно лишь обрисовать круг задач на ближайшее и дальнейшее будущее. Иначе есть опасения, что столь вожделенная независимость не переживет ни нас, ни тем более наших детей и внуков. Изрядную нотку критичности внес в праздничную атмосферу еще один оратор - Эдгар Сависаар, вошедший в новейшую историю как один из авторов и ярых приверженцев хорошо забытой идеи IME, один из отцов Народного фронта Эстонии и глава правительства в 1991 году. Он решил поговорить о том, насколько хорошо живется в Эстонии всем тем, кого называют eestimaalased, то есть не только самим эстонцам, но и всем остальным. Тем, кто здесь живет и хочет жить. И сам же ответил, что довольных значительно меньше, чем мы хотели бы. Увы, это так. Все та же незащищенность, неуверенность в личном благополучии завтра, расслоение общества на горстку богатых и массу еле-еле сводящих, а то и не сводящих концы с концами. Это приметы сегодняшней Эстонии, в которой живется весело, вольготно отнюдь не многим. Это приметы бытия, очень мало совпадающего с мечтами о светлом будущем, которыми жили борцы за суверенитет во времена поющей революции. Вынужденный компромисс 20 августа 1991 года надолго закрепил раскол общества на граждан и неграждан, самих граждан - на потомственных и натурализованных, жителей республики - на коренных и muulased. (Так до сих пор и не подобрали никакого приличного русского эквивалента этому понятию.) И расплачиваться за такое разделение приходится абсолютно всем, вне зависимости от национальной и прочей принадлежности. Какая разница - гражданин ты (потомственный и пожалованный), или иностранец (подданный другого государства или обладатель серого сертификата о безгражданстве) - перед лицом дорвавшегося до власти коррумпированного хама или вороватого банкира. Восстановление суверенного государства по образцу и подобию республики 1920-1940 годов открыло безграничные возможности для решения проблем и задач, которых в довоенной Эстонии не было и быть не могло. Одна интеграция чего стоит. Можно было обойтись если не нулевым вариантом, то хотя бы предоставлением гражданства в порядке так называемой оптации, о которой всерьез говорили в начале девяностых. Дали бы всем постоянным жителям возможность получить гражданство в упрощенном порядке, а там бы уж интегрировались, благо закон не дает возможности пренебрегать государственным языком никому и нигде. Кстати, и во властные структуры, по закону, не зная эстонского, попасть практически невозможно. По вопросу о языке и интеграции недавно весьма решительно высказался депутат парламента Сергей Иванов. В интервью, данном BNS, он четко сформулировал суть проблемы. Вся беда в том, что в живущих здесь представителях русскоязычного населения официальные власти желают видеть лишь объект политики, обязанный соблюдать законы, которые для него вырабатывают и принимают эстонцы. Сама же мысль о том, чтобы тех же самых русских допустить до равноправного участия в выработке законов, трактующих специфические права русскоязычного населения, отвергается чуть ли не на корню. Больше всего боятся того, что эти русские займутся экспансией своего родного языка и начнут теснить государственный эстонский. Меж тем, заметил Иванов, лично он, свободно владеющий эстонским и в достаточной степени английским, с трудом понимает язык многих документов Министерства иностранных дел, так как составлены они на мало доступном ему эстонско-американском наречии, которым владеют сотрудники нашего внешнеполитического ведомства. Выход из создавшейся ситуации - в европеизированном подходе к проблеме. В подходе, свободном от идеологических и исторических комплексов. Преодолей слуги народа и властители дум эти комплексы, наверное, и взаимоотношения с Россией складывались бы несколько иначе. Во всяком случае, не было бы нудного и малопродуктивного диалога о государственной границе. В уме можно держать что угодно - и якобы исконно эстонскую Комаровку, Ивангород-Яанилинн, Печоры-Петсери, но на деле-то все равно пришлось согласиться с линией там, где она пролегала последние полвека и пролегает по сей день. А все от ничем не объяснимого желания заставить Россию и мир признать Тартуский мир 1920 года, но никак не подписанный на Тоомпеа Ельциным и Рюйтелем январский договор, спасший Эстонию от крови, уже начавшейся было литься в Литве и Латвии. Тем не менее при всех очевидных издержках и минусах сегодняшнего дня следует утешиться: в магазинах у нас есть все. Были бы деньги, которые есть не у всех. Что граждане могут без виз ездить в полтора десятка стран. Были бы деньги, которые... Наконец, что если у тебя есть работа, то нет никаких опасений, что в день получки тебя попросят подождать, как в России. Подождать недельку-другую, месяц, полгода, год. Впрочем, не будем лукавить, и здесь такое случается. Но если довольствоваться тем, что есть, то недолго впасть в то самое состояние, которое называется принципом остаточной благодарности. Как при советской власти было. Мол, слава Богу, нет войны, сажают - не расстреливают. В применении к нам его можно было бы перефразировать: не выселяют, не... А.ЭРЕК. |