Валерий Михайловский: балет - это каторга в цветах

- Артист балета после каждого спектакля теряет килограммы веса. Как вы успеваете восстанавливаться? Ведь это же работа на износ.

- Меня самого интересовал этот вопрос, я провел маленькое исследование и вот что выяснил: если между спектаклями был интервал, то за выступление я терял около двух килограммов; если спектакли шли каждый день, то устанавливался баланс, такое своеобразное равновесие: 200 г туда, 200 г сюда, когда организму уже вроде бы терять нечего. А по поводу износа вы правы. Мышцы ведь тоже не успевают до конца восстанавливаться. Это плохо действует на суставы, они изнашиваются, развиваются всякие артрозы, болезни позвоночника, коленей, стоп.

Но кроме физического износа идет износ моральный. Когда актер, пусть даже не очень хороший, танцует что-то эмоциональное, он не изображает трагедию, а переживает ее. На его глазах, например, появляются слезы. Значит, в организме идет физиологическая реакция. Выделяются определенные гормоны, которые действуют на все органы человека. Хотим мы этого или не хотим, но в организме происходит та же реакция, как если бы человек на самом деле пережил большую трагедию. Я это знаю очень хорошо по себе, потому что мне много раз пришлось исполнять роль князя Мышкина. И поначалу после спектакля у меня было жуткое ощущение отравления организма: мне становилось плохо, я бледнел.

- Хочу спросить вас о ваших друзьях, о взаимоотношениях в коллективе. Круг ваших друзей постоянен? Вы за них болеете, переживаете, вы их любите, цените?

- Ну, конечно, а как же иначе? Хотя сейчас время такое - оно, как лакмусовая бумажка, проявляет всех. Я уже несколько месяцев не могу отойти от шока, потому что люди, которых я считал своими друзьями, вдруг проявились с такой стороны, что в моем понимании это не укладывается. Поэтому еще больше, наверное, нужно ценить настоящих друзей. Ведь их терять очень больно и обидно, а в моем возрасте уже трудно приобрести новых. Хотя иногда, слава Богу, это случается.

- Часто говорят, что в русском балете были только женские имена. Но, думаю, это несправедливо.

- Конечно. Ведь балет в России начинался именно с мужчин. Мальчиков кадетского корпуса начали обучать балету, и они танцевали буквально все. А говорят так, может быть, потому, что до какого-то времени главной героиней всех балетов была женщина: "Баядерка", "Жизель", "Спящая красавица"... На первом месте был женский танец. Только начиная с конца прошлого столетия наравне с женщиной героем становится мужчина. И сразу появляются легендарные имена - Нежинский, братья Лекарт, Кшесинский, король мазурок и характерных танцев...

Я считаю, что сейчас мужской танец намного интереснее женского. Может быть, именно потому, что он долго принижался, теперь они рванул как-то вперед. Раньше ведь какие требования были? Помню, когда я поступал в училище, говорили: стопа для мужчины неважна, гибкость неважна, шаг неважен. Это все для девочек хорошо. Главное - высокий прыжок и хорошее вращение. Только техника, техника, техника.

- А скажите, Валера, с чего все началось? Хореографические кружки, училище? Откуда это желание к танцу?

- Все началось с детства. Сколько я себя помню, у меня всегда было желание что-то показывать. Я пел, танцевал, стихи рассказывал. Каждое лето меня и моего старшего брата мама отвозила к бабушке. Мы жили в Западной Украине, в Луцке, а бабушка - в Харькове. И каждый раз это была проблема. Мама просто боялась меня где-то оставлять. Потому что как только я видел много людей, я тут же начинал "выступать". А в поезде вообще катастрофа была. Едва поезд тронется - и я пошел по купе: там стишок прочитал, там песенку спел. У бабушки каждый вечер был концерт. Собирались бабульки-соседки и приносили кто конфетку, кто пряник, кто 20 копеек. И мне это ужасно нравилось.

- Профессия танцовщика чревата травмами - ведь они могут случиться в любой момент. Скажите, Валера, как идет внутренняя борьба с этим маленьким страхом? Ведь нужно же с ним что-то делать!

- Травмы действительно подстерегают нас каждую секунду. Никто от них не застрахован. Тем более на сцене, когда делаешь сложные вещи. А часто сцены бывают бугристые, неровные, с огромными дырами, скотч, которым склеивают линолеум, всегда скользкий. Представьте себе маленький бугорочек на сцене. Актер делает вскок на пальцах. Какая площадка у пуанты? Если при вскоке будет перекос, стопа может вылететь, подвернуться, можно и связки порвать. Да и не только стопа, но и колено. Даже на ровном месте можно просто упасть. Все это очень опасно. Но если об этом все время думать, то, естественно, будешь падать.

- Ваш творческий путь условно можно разделить на три этапа: Одесский театр - труппа Бориса Эйфмана - собственная труппа. Расскажите немножко о каждом из них.

- В Оперном театре я проработал более шести лет и перетанцевал все классические партии стандартного репертуара: "Лебединое озеро", "Жизель", "Спящая красавица", "Баядерка", "Дон Кихот", "Шопениана"... Но в один прекрасный момент я задумался: а что дальше? До конца жизни танцевать "Дон Кихот"? Танцовщик, в котором есть хоть немного от художника, от артиста, хочет развиваться. На каком-то этапе его перестает удовлетворять танец как таковой - пируэт, прыжок, вращение. Ему хочется работы тела. Тело дает образ, смысл, раскрывает движение - и духовное, и сюжетное. Мне всегда хотелось лепить образ своим телом. А в театре этого не было. Вот почему, получив приглашение от Бориса Эйфмана, я, не задумываясь, принял его. Меня не волновали зарплата, бытовые условия. Я хотел работать с ним.

Это были годы интересной, творческой, интенсивной работы. Четырнадцать лет я танцевал все главные роли почти всех спектаклей, которые ставил Борис Эйфман. Причем шел нехоженой тропой - Борис Яковлевич ставил балеты, которых до сих пор не было, а я был первым исполнителем доселе "небалетных" образов. Это князь Мышкин в "Идиоте", граф Альмавива в "Севильском цирюльнике" и в "Женитьбе Фигаро", Альман Волио в "Двенадцатой ночи", Камил в "Терезе Ракен", Воланд в "Мастере и Маргарите". Перерывов не было вообще: спектакли, репетиции, гастроли... Бывало так, что мы утром приезжали, а вечером уже уезжали. Шла работа на износ. И в один день я понял: еще год такой жизни - и со мной что-то случится. И я ушел.

Месяца три я лечился и отдыхал. И вроде бы отдохнул. Но тут началось что-то невероятное. Какая-то ломка. Организм привык получать нагрузку, а ее не было. У меня жутко начали болеть ноги, я постоянно срывался, был подавлен и угнетен. В конце концов я понял, что во мне еще много сил и что мне необходимо работать. Тогда-то я решил создать свою труппу.

- Теперь ей уже три года. Как складываются ваши взаимоотношения с актерами? Что удерживает этих людей возле вас? Возникают ли свои внутренние проблемы?

- В коллектив пришли совершенно разные люди, но объединяет их всех профессионализм. И не только в том, что они делают на сцене, сколько в подходе к работе, к своей профессии. Я думаю, что в первую очередь их удерживает именно это. Если бы они не смогли удовлетворить свои профессиональные запросы, они бы ушли. Они серьезно работают, видят свои успехи, переживают процесс становления и постижения - шаг за шагом, выше и выше, над собой, над собой. Потом тот успех, которым увенчивается этот труд, тоже немаловажен.

Я пытаюсь создать простую, дружескую - но не фамильярную! - обстановку. Меня всегда возмущали те режиссеры, которые позволяют себе хамить, грубить и унижать. Я убежден, что актер и режиссер - это два равных творца. Не будет режиссера без актера и актера без режиссера. Когда этот союз разумен, интеллигентен, тогда можно творить, думать, работать. Естественно, в творческом процессе все бывает. Но если в основе лежит неуважение друг к другу, в таком театре не хочется работать.

- Скажите, Валера, были ли у вас трудности с подбором танцовщиков? Знаю, что вы пригласили в труппу практически всех солистов наших театров. Это хороший показатель профессионального уровня коллектива.

- Замечательно, если это так. Но с подбором артистов мне действительно было трудно. Здесь требовались повышенные данные, ведь танцевать нужно было не только мужские, но и женские партии. Поначалу казалось, что просто невыполнимо. Собрались вроде бы профессионалы, прекрасно владеющие своим делом. Но как только встали на пальцы, начались проблемы. Изменился центр тяжести, и оказалось, что все у нас сзади. Корпус пришлось подавать вперед. Потом - руки. До этого мы считали, что у танцовщиков изысканные руки. В женских образах они стали корявыми, жуткими, угловатыми. С плечами вообще была катастрофа. Колени, стопа - все оказалось другим. Да и в сложных технических вещах пришлось переучиваться.

Но, овладевая женским танцем, мы очень много приобрели для мужского. Он стал у нас тоньше, изысканнее и профессиональнее.

- А какая эпоха вас привлекает? Какое из прошлых времен вам ближе всего?

- Древняя Греция, античность. Там есть красота - духа, тела, мысли. В других эпохах тоже есть свои прелести, но они сопряжены с коварством и несправедливостью.

- Скажите, Валера, вы считаете себя балетмейстером?

- Нет, не считаю. Хотя постановочный процесс знаю очень хорошо благодаря работе в труппе Эйфмана. В нашем репертуаре идет балет моей постановки "По образу и подобию" и еще несколько номеров. Но балетмейстер - это профессия. Быть балетмейстером - значит жить, творить, работать в рамках этой профессии. А мне очень тяжело и не хватает времени, потому что приходится вести уроки, репетиции, думать о репертуаре. Когда, например, мы делали "Пахиту", мне нужно было изучить все варианты ее постановок, посмотреть эпоху, найти интересные нюансы, изюминки.

- "Пахита" - ваш последний спектакль. Чайковский в постановке Карелина. Он очень интересен и любопытен. Расскажите о нем.

- Видя, что в нашей труппе каждому танцовщику по силам сложнейшие вариации, я решил поставить "Пахиту". Сделал полный вариант на шесть прима-балерин и на одного премьера без кордебалета. Но, конечно, стилизованный. Без элементов пародии и юмора здесь не обойтись. Ну, представьте себе, шесть прима-балерин - не ниже 180 см, а самая высокая - 190 см, в огромных шикарных пачках в стиле императорского балета, сверкающие головные уборы. И партнер Алмаз Шаморалиев, который едва до подмышек им достает. Адажио танцует не одна балерина, а все шесть, и он с каждой по очереди что-то делает. А в конце, когда балет заканчивается и звучат аплодисменты, на сцене такая сверкающая бесовка - все вертятся. Кто-то назвал ее шабашем.

К счастью, "Пахиту" приняли очень хорошо. И зрители, и профессионалы, и балетные критики. Все отмечают какую-то прздничность спектакля, приподнятость, наслаждение от увиденного зрелища.

- А кто помогает вам делать праздник? Где вы заказываете костюмы, эти немыслимых размеров тапочки на пуантах?

- В природе не существует балетных туфель 42-го размера. Мы столкнулись с этой проблемой и очень мучались. К счастью, у нас в труппе замечательный технический состав. Наш художник по свету организовал мастерскую, которая теперь великолепно делает эти пальцевые туфли. Костюмы же обычно шьет наш костюмер. А сложные пачки мы заказываем в мастерских Кировского театра. Когда мы первый раз пришли на примерку, мастерицы были в шоке: а как же вытачки, спрашивали они, надо их делать или нет? Мы говорим: нет, никаких вытачек, никаких выпуклостей делать не надо. Теперь они нас просто обожают. Им нравится шить на нас костюмы, потому что, как сказала наш любимый мастер, "мало того, что я никогда не шила таких пачек, я никогда их даже не видела". В радиусе пачка 80 см. Представьте себе, что это такое, когда это вокруг. Бывает даже так, что они шьют нам без эскизов. Мы лишь оговариваем какие-то детали.

- Я уверен, что у вас замечательное будущее. У вас есть опыт, друзья, огонь творчества. Все это обязательно принесет вам тепло, удачу и радость.

- Спасибо большое. Я хочу только добавить, что наша жизнь не такая уж и длинная. Да и она у нас одна. Поэтому мы должны не тлеть, а гореть. Дай Бог, чтобы это было и было как можно дольше.

Павел МАКАРОВ.