Окончательный диагнозЗа дверью послышались шаги. Не старческие, шаркающие, а неуловимо осторожные, когда человек выверяет, куда ступить. С больными ногами так не ходят.- Не вижу вас. Ни лица, ни волос, ни одежды. - Один силуэт? - Вообще ничего не вижу... Современная стрижка ("Это Лидушка подстригает. Бежит на базар и заглянет"); все в тон -от красивого халата до тапочек. Сама одевается по привычке или кто-то помогает? Глаза открыты, сразу и не скажешь, что... невидящие. На какое-то время охватывает отчаяние, виноватость. За то, что бессилен помочь... Беда и во сне не снилась. В роду зрение у всех превосходное. Мать до 82 лет без очков шила. Татьяна Григорьевна работала учетчицей на "Балтийской мануфактуре" - все с машинкой и карандашом. До сорока на здоровье не жаловалась. Разве только давление стало повышаться. Обратилась в свою Коплискую поликлинику. Там особого значения не придали. Выписали, как всем, пилюли - не помогают. Другие - тоже. А тут стала замечать, что ухудшается зрение. Пошла за рецептом для своих первых очков. Доктор выписала "минус 1", через некоторое время - "минус 1,25"; затем "минус 2,25", "минус 3"... Когда дошло до "минус 4", сказала: - Больше вам ничего выписывать не буду. Идите на операцию и учите эстонский язык. Доброжелательная, неожесточившаяся Татьяна Григорьевна впервые разнервничалась: - Про "эстонский" я удивилась, но смолчала. Что говорить зря? Если для врача важнее язык, а не зрение пациента, пусть идет преподавать в институт, а не сидит во врачебном кабинете. По-моему, она должна была сказать: поторапливайтесь, надо что-то делать. Она же то ли в спешке, то ли вследствие низкой квалификации или, еще хуже, - от безразличия поставила диагноз: катаракта. А потом оказалось, что у меня глаукома. Разницу между этими заболеваниями можно прочесть в общедоступном энциклопедическом словаре. Она ошиблась. У меня хрусталики были нормальными, не помутнели. В свое время ломались копья по поводу квалификации поликлинического врача - первого звена, первого врача, который принимает удар на себя. Разрабатывалась система повышения квалификации, стажировка в стационаре. Но врач поликлиники оставался на том же уровне с его перегрузками, приемами по утрам и вечерам. Меня всегда поражало, как врач может изо дня в день теоретически лечить больного. До недавнего времени у нас была так называемая "правительственная" поликлиника, куда привлекались лучшие врачи со всей республики. Правда, лучшие часто не прельщались 15-процентной надбавкой за "улыбку" и прочими льготами. В больнице 4-го управления в основном поддерживали в жизнеспособном состоянии престарелые элитные тела. Лучшие врачи знают, что практику ничем не заменишь, и шли в больницу скорой помощи, изначально задуманную как комплекс станции и стационара, где опыт приобретается в экстремальной ситуации. Никогда не пойму и то, как можно решиться поставить ответственный диагноз в одиночку, без соответствующей аппаратуры, без консилиума. В Коплиской поликлинике поставили. По всей вероятности, не возникло и доверия между врачом и пациентом, без которого немыслимо лечение. (Вспомним совет - учить эстонский). Словом, Татьяна Григорьевна в глазную клинику на Рави не шла целый год. Коплиский врач о ней не вспомнил. Но дома "напирал Николаша: иди на операцию". Нашел знакомых, заверявших, что хирург, опытный, стажировался в клинике Федорова. Хирург, посмотрев больную, заторопился: операцию назначил уже на следующий день. Татьяна Григорьевна, за эти годы поднаторевшая в медицине, убеждена, что операция не удалась: - Он залил кровью глаз. Анестезиолог, приведя меня в сознание, сказал: "Васильева, никакого сахара у вас нет". До того убеждали, что зрение ухудшается в результате сахарного диабета. А хирург тут же заявил: "Я немедленно оформляю вам первую группу инвалидности." Вряд ли кто публично сейчас рискнет сказать (в нашем так называемом правовом государстве), что Татьяна Григорьевна окончательно потеряла зрение в результате операции. Но если перед тем, в палате, она различала темные цветы на светлом поле халата соседки, цвет ее волос, то после операции лишь краешком левого глаза могла определить только уголок ковра, чтобы не оступиться. А ведь хирург убеждал ее, что этим глазом она будет видеть на 80 процентов. Правый же вообще стал катастрофически быстро мутнеть. Спустя пять месяцев, в феврале прошлого года, хирург вызвал Васильеву в клинику. Осмотрев глаз, заключил, что все швы рассосались, кроме одного. Потом, "накурившись досыта, не предупредив, чтобы я задержала дыхание, швыркнул чем-то в глаз. И с той минуты белый свет для меня померк. Когда я сказала: "Доктор, я совсем перестала видеть", он ответил: "Так случилось". Татьяне Григорьевне тяжко не только оттого, что ослепла, но еще оттого, что во всей этой цепочке встреч с глазниками никто ей не объяснял, что все-таки происходит с ее глазами. И неожиданная слепота ее оглушила. "Так случилось..." - то и дело повторяет слова хирурга. Почему случилось? По чьей вине? Сама запустила? В Коплиской поликлинике просмотрели? Или во время операции "так случилось"? Почему не говорят? Врач железнодорожной больницы Эвальд Кулемаа, несколько лет назад сделавший ей операцию на брюшной полости, даже сказал, что у нее была злокачественная опухоль, и что удалено, и как себя вести... После долгого перерыва Татьяна Григорьевна в июне прошлого года пришла к хирургу, делавшему операцию, посоветоваться: может, съездить в Россию показаться другим специалистам? Невозможно ведь принять, что женщина средних лет вдруг остается слепой на всю жизнь! Помнила, древние мудрецы писали: врач только тогда врач, если после встречи с ним больному становится легче. - Ни Москва, ни Америка вам не помогут. С вашими глазами никто не справится, - отрезал доктор. - Так какого же рожна ты в них лез?! - в сердцах воскликнула Татьяна Григорьевна. Правда, не тогда, а сейчас, мне. А ему сказала, что все же попробует съездить. Сама бы, конечно, не рискнула. Но есть у нее Николаша - дай Бог каждой такого мужа! Ну не может Николай Николаевич смириться с вдруг свалившейся слепотой жены и матери его дочери. Обзвонил всех петербургских родственников, приятелей, знакомых. Володя из Санкт-Петербургской военно-медицинской академии сообщил: приезжайте в сентябре. Пришлось снова идти к хирургу на Рави, чтобы написал диагноз. - Только на английском языке, - сказал тот. И написал так, что вся военно-медицинская академия с трудом разбирала. Перевели, пожали плечами: надо было прежде всего провести интенсивную терапию, нормализовать общее давление и давление глаз. Предложили положить в свой госпиталь. Но... подсчитали супруги - прослезились от долларовых расценок суточных и стоимости операции. "Нам, Коля, не потянуть, - вздохнула Татьяна Григорьевна. - Укладывай вещи". Но тут всполошились родственники-знакомые: найдем подешевле, соберем по крохам. Племянница засела за телефон. Знакомые знакомых вышли на врача "федоровской" клиники Ларису Белову. Таллиннскую пациентку тут же поместили в гостиницу. Стали готовить к операции. Сердечное отношение, отлаженность режима и ухода. После операции хирург Радченко сказал: - Жаль, что поздно приехали. Если бы хоть на полгода раньше. Один глаз спасли бы наверняка. А сейчас вся сетчатка в дырках. Заварили, что смогли. Надеемся, будете видеть хоть контуры. Видела, пока... не ударилась головой о стенку. И снова начались местные встречи. Резь в глазах, слезы текут. Вызвала хирурга из Коплиской поликлиники. "У вас давление сорок", - констатировал. А какое нормальное? За все эти годы Татьяне Григорьевне, сколько ни спрашивала, почему-то не объяснили. Только напарница по несчастью проконсультировала, что нормальное - 22 единицы. Но каких - и ей, искушенной, неведомо. Почему ослепла женщина? Природой определено? Врачебная ошибка? Татьяна Григорьевна убеждена, что, если поднять документы, бесспорно установят: изначально поставлен неправильный диагноз. В Коплиской поликлинике заключили: катаракта. Хирург глазной клиники на Рави сказал ("в душу запало, в ухо влезло"): повреждение глазного дна. В Петербурге хирург пояснил, что вся сетчатка залита кровью. В случае судебного разбирательства понадобится независимая экспертиза. Петербургские врачи свое заключение согласны дать официально. Но почему небогатых, к тому же искалеченных людей надо опять вводить в расходы? А возмещение морального ущерба и материальных затрат им нужно не в порядке компенсации за слепоту - не такие они люди. Деньги нужны на лечение. Они верят, что хозяйка хоть немножко будет видеть. У Татьяны Григорьевны сил нет даже на горечь. Говорит отрешенно: - Была, как лошадь. Весь дом на мне держался, а теперь стала обузой... Николашу потрогаю - одни кости и кожа остались. Любовь ТОРШИНА.
|