Хромая судьба

Сцены частной жизни:

- Тебе нужно больше работать.

- Я же работаю.

- Ты плохо работаешь. Деньги...

- Я хорошо работаю. Позавчера был даже анонимный звонок. Обещали утопить в выгребной яме. Я, правда, не понял, за какую именно статью, но все равно было приятно. И вообще, "деньги - помет дьявола".

- Пока ты тут Маркса цитируешь, Андрюха...

- Это, душа моя, не Маркс. Это Маркес. Который "Сто лет одиночества". Ты ничего не знаешь об Андрюхе. Вернее, ты знаешь его сейчас. А это совсем не то. Два года назад...

- ... Два года назад мы разговаривали с ним в последний раз. Дальше у него все пошло наперекосяк.

- Зачем ты туда лезешь? Ты ведь хорошие песни сочинял, музыкально образован энциклопедически...

Андрюха издал в ответ каркающий, на сиплый клекот похожий, звук горлом и грустно объяснил: "Я не смеюсь, это у меня бронхи сожжены дурью". Тут он из кармана брюк черную палочку достал, разломал, растер, потом сигарету из пачки достал, сломал, табак вытряс и, с темными крошками перемешав, смесь в бумажную трубочку засыпал, а верх ее фантиком закрутил - и закурил.

- Это что?

- Пища богов. Штучка не из дешевых.

Андрюха втянул в себя дымный воздух с присвистом и полил слезы, улыбаясь: "Зацепило!" А следом, выпустив белесые струйки дыма из ноздрей, повернулся ко мне и подытожил:

- Глаза не таращь - все стоит жертв, что чего-то стоит, не только искусство.

Я парировал:

- Искусству не нужна твоя жертва.

- Ну не скажи, не скажи! - Андрюха замотал головой. - Мировое искусство - кладбище жертв: Джимми Хендрикс, Дженис Джоплин, Джон Леннон. А наших сколько там - спившихся, повесившихся, без вести пропавших, в гараже выхлопными газами удушенных... Все там будем. Если...

На этих словах Андрюха смежил веки и приготовился перенестись куда-то далеко - куда Макар телят не гонял. Может, на свидание с любезным его сердцу Хендриксом. Но вместо того чтобы отключиться, неожиданно вернулся ко мне и сказал:

- Жизнь дарит мне гениальных соавторов! Я не умею развиваться сам по себе - только в порядке полемики. Детство мое пионерское поивело меня в конце концов к Гитлеру. У нашей исторички была любимая рубрика в газете - "Посоветуемся с Ильичем". Так я в ответ придумал альтернативу: "Посоветуюсь с Адиком".

- Это все, видимо, от того, что ты "дурь" куришь и "дискотню" слушаешь. Свихнешься когда-нибудь.

- Вы правы, доктор. Кстати, что у нас говаривал Адольф об интеллигентах и дискотеках?

С этими словами он снял с полки черную книгу с тисненой свастикой на обложке и раскрыл на нужной странице.

- Вот! Слушай, интель, что сказал о таких, как ты, Адольф полвека с гаком назад: "Что касается интеллектуальных слоев у нас, то должен сказать, что, к сожалению, без них не обойтись, а то можно было бы их в один прекрасный день истребить или устроить что-нибудь в этом духе. Но, к сожалению, они нужны. Когда я смотрю на эти интеллектуальные слои и размышляю над их отношением ко мне, нашей работе, то мне становится страшно. Ибо... у меня только успехи. И тем не менее эта публика строит из себя черт знает что. А что случится, если у нас будет какая-нибудь неудача? Как поведут себя тогда эти курицыны дети?!" А? Как ты себя поведешь тогда? А вот тебе про попсу...

Я не поверил:

- У Гитлера про попсу?

- А что? У него про все. "Для порабощенных народов я приказал передавать по радио только то, что им доступно - музыку без конца. Потому что веселая музыка стимулирует работоспособность." ... Через полчаса разговаривать с ним было уже невозможно. Побелевшее лицо его заливал пот, пальцы мелко, как подстаканник на столике в купе, подрагивали. Заплетающимся языком он нес что-то в виде смеси отечественного мата, английского языка и текстов покойного Моррисона... я вышел из комнаты.

Смесью блатного хрипа, пьяного нахрапа и американского сленга он и общается с окружающей действительностью, упорно не желая врубаться, что это не у него она, а он у нее в окружении. Мотанет, бывало, головой, и - понесся искать в лабиринтах и проулках окраины города приключений на свою, скажем так, спину. После тех бесчетных поисков и находок трудно найти на теле кусок кожи, не отмеченный шрамом, не украшенный гематомой. В школе учился - защищал одноклассниц от шпаны. В техникуме заслонял собой салаг-первокурсников от дедов-выпускников. Страсть к защите младших от старших с годами только обострилась. За ним давно, еще в школьные годы чудесные, заметили: если с утра в прохладу двора вышел в пальто нараспашку и без шарфа, и ворот рубашки вызывающе (чтобы простудиться) расстегнут, - все: быть драке.

А с годами он вообще разучился на холоде застегиваться, да к тому же и закуривает одну от другой - голос свой, когда-то хрустально чистый, которым брал призы и дипломы на детских городских конкурсах, просадил до надсадного хрипа. Как у учителя жизни номер один Высоцкого, с которого и прямоту копирует, и жажду к выпивке без меры, и кое-что из стиля и лексики - с поправкой на любимый русский рок.

Особенно ненавистен Андрюха по всем вышеперечисленным параметрам гопникам, юной урле, чующей его, как рыбы боковой линией. Те лупят его всей стаей, накидываясь на него, как пираньи, благо он всегда дает им повод. Как-то возвращался с репетиции и на пешеходном переходе его зацепила навороченная иномарка с такой же пьяной, как и Андрюха, компанией. С ободранной ногой он кинулся за машиной, сжимая увесистый камень - те только этого и ждали. Тормознули, вышли, поработали Андрюхе в корпус и в голову, вытерли об него ноги - и укатили. Но на следующий вечер он - пальто нараспашку - пошел "оттягиваться" в ночь, горланя что-то совсем малопотребное. Допелся: с верхнего этажа коробки его облили водой. Минут десять Андрюха уговаривал поливальщиков выйти потолковать. Компания, оказавшаяся в квартире, дала себя уговорить и славно подискутировала с ним минут пятнадцать на общие темы, отправив Андрюху набираться ума-разума в реанимационное отделение. Оклемавшись, но не остепенившись, Андрюха развалил свою рок-группу. Из-за привычки командовать от него и приятели уходят, отчего Андрюха месяцами сидит дома один, полируя пальцами гитарные струны. Подбором аккордов к новой песенной заготовке занимается.

Девушка его первая (она же и последняя) не выдержала смены ритмов Андрюхиного настроения. Бросила его. После чего тот буквально заболел - все ждал, что вернется. Дело было летом, и Андрюха основательно попортил отдых друзьям-знакомым: пока приятели кадрились на дискотеках, он пел-пил под гитару о ней, единственной, теплую водку и доставал всех укорами за "аморализм, многолюбие и цинизм по отношению к ангелам во плоти - девушкам". Но когда стало окончательно ясно, что надежды на ее возвращение нет, Андрюха показал, что такое настоящий цинизм и многолюбие по отношению к ангелам, переписанным в его мозгу в другую графу. После чего о нем стали говорить, что он - как курс доллара: то один, то другой.

Я до сих пор не понимаю, как в нем уживаются такие разные Андрюхи: то друга обидит ни за что, то ему последнюю сотню отдаст, то наизусть классиков по часу цитирует, то кроет белый свет пролетарской латынью, от которой герань на подоконнике в его квартире давно завяла, то устроится на нормальную работу, то, как еще один его кумир Цой, наймется в котельную.

И никто не знает, какой он настоящий: тот, что часами настраивает гитару: "Во всем должны быть точность и чистота", - или тот, кто сутками сидит взаперти, оставляя после себя батареи бутылок. Он и сам теперь этого не знает. Сейчас Андрюха взлетел: стал прилично зарабатывать, обзавелся всеми признаками преуспевающего человека - машина-мобира-девочка-Барби и, поговаривают, удачно занимается всякими темными делами. Как кажется некоторым, Андрюха в "полном порядке". Но у человека, выбравшего такой путь, редко бывает хэппи-энд. Встретив меня как-то на улице, Андрюха сказал: "Счастливчик. Ты занимаешься любимым делом. Ты - в газете. А я - в клозете. А помнишь..." Странно, нам чуть за двадцать - и у нас уже воспоминания... Песен Андрюха больше не пишет. Искусству, и правда, жертвы не нужны.

Сергей КОНЯХОВ.