Мустамяэский Деточкин

Впрочем, к чему беспокоить классика. Оставим кесарю кесарево, оглянемся вокруг. Сколько народу после трудов праведных отдыхает сегодня в местах не столь отдаленных? Точную цифру получить не удалось. Приблизительная устрашает, но дело не в статистике.

Белов Ярослав Иванович (имя изменено) пришел в редакцию, едва освободившись, как выразился, после пятой ходки. Ровно 20 лет из своих 40 с небольшим отмотал он за колючей проволокой. Поумнел там? Освободился от порока? Он клятвенно уверяет, что за неделю свободной жизни сделал все, на что был способен, чтобы "зацепиться за какую-то работу и больше не попасть в зону". Однако нигде, никто, услышав, с кем имеет дело, не захотел ему помочь.

Нет, он не надеялся, конечно, что его будут встречать с оркестром. Но все-таки верил - и для него отыщется место в общем строю.

- Почему люди стали такими злыми? У бывшего зэка теперь только одна дорога - снова браться за отмычку. В тюрьме я стал верующим, поклялся перед иконой замолить свои грехи работой, помогать слабым. У меня несколько самых ходовых специальностей - слесарь-сверловщик, маляр-штукатур, каменщик, плотник. Неужели мне никогда не жить среди нормальных людей? - он протер ладонью воспаленные, как затем выяснилось, от голода глаза. - Я никого не убил. Да и убийцы - я же читал вашу газету в Румму, в библиотеку ходил, телевизор смотрел - даже убийцы в демократических странах имеют право на исповедь, на последнее желание. А тут даже выслушать никто не хочет.

Эту миссию пришлось мне возложить на себя. Почти три часа повествовал Ярослав Иванович свою историю. И чем дальше слушала его, тем отчетливей понимала: наивны наши мечты о том, что еще немного, еще чуть-чуть - и мы будем спокойно покидать свои квартиры, гулять по вечерним и ночным улицам. Криминал еще только набирает обороты. Цветочки - впереди. Там нет просвета, потому что сегодня человек, единожды оступившийся, просто обречен стать преступником. И не надо ссылаться на социальное зло. Причина другая - органы власти, которые содержатся за счет налогоплательщиков и, стало быть, должны защищать нас от криминальных элементов, ничего не сделают для тех из них, кто хотел бы вернуться на путь истинный. Заблудший предоставлен улице и самому себе до тех самых пор, пока снова не окажется за решеткой. Нигде никакой спасительной соломинки. Реабилитационный центр - скорее фикция. В идеальном случае там могут получить помощь лишь единицы. А в массе своей антракт от тюрьмы до тюрьмы каждый заполняет, как придется. Такова система. Насколько она оправданна, судите сами.

Но предоставим слово нашему герою.

- Я волк-одиночка, - спокойно рассказывает Ярослав Иванович. - Ни с кем, ни в какую долю никогда не вступал, открываю любую дверь. Смешно даже, что сейчас многие прячут свое добро за бронированной, замок-то там все равно есть. А если есть замок, значит, можно подобрать и отмычку. Между четвертой и пятой ходкой успел сделать только одно дело - тысяч на 40. Взял магнитофон японский, две золотые цепочки, две кожанки, китайский калькулятор, несколько кассет. У меня своя этика. Я же человек образованный, таллиннец, здесь родился, учился в средней школе, техникуме. Портрет матери не снимали с доски почета.

В чем, интересуюсь, его этика? Беру, объясняет спокойно, только у "шакалов", которые "честно" наворовали, заделались крутыми, раскатывают на "мерсах" и плюют в душу бедным, но порядочным людям.

- Так вы что - народный мститель?

- Вроде того. Вот только не везет мне. Можно сказать, сплошная невезуха в жизни. Уже с детства, когда отец с топором гонялся за матерью. Ни разу не удалось шикануть, как следует. После "дела" душа просит праздника, хочется устроить маленький, но красивый бордельчик, как говорил Шукшин. Пригласить девочек - своих бывших одноклассниц, угостить, ослепить. Я же мустамяэский парень, меня каждая собака там знала. И вот только настроюсь на праздник - прощай свобода.

- Ну если такое фатальное невезение, может, надо поставить точку, зачем искушать судьбу?

- На этот раз так и решил. Поклялся. Понимаете, что такое 20 лет в зоне? За что я расплатился такой ценой? Что имел в жизни?

В принципе, он имел все. Имел возможность получить образование, специальность, любую работу, жениться, завести детей. Человек способный, симпатичный, он имел возможность выбора. Его золотые руки успели оценить и в тресте "Таллиннстрой", где он трудился маляром-штукатуром, и на "Силикате", и на Судоремонтном заводе. Сгубила Иваныча не горькая, его сгубила тяга к сладкой жизни. Ведь неплохо зарабатывал, пользовался уважением в трудовом коллективе, имел высокие рабочие разряды, но что-то мешало обосноваться на одном месте. Летун? Скорей, романтик. Все искал что-то красивое в жизни, помимо работы. Все хотел как-то выделиться на общем фоне, выкинуть нечто эдакое, что бы соседи и знакомые, охнув, раскрыли рты: "Ай да Слава!" И зауважали, и полюбили. Но случай не подворачивался.

А все началось в детстве, тут он прав. Отец, горький пьяница, умудрялся совмещать это "хобби" с ударным трудом на одном из таллиннских заводов. Днем вкалывал у станка, зато вечером... В общем, разойдись рука, раззудись плечо. Надравшись по-черному, бил мать. И та - тоже ударница, донор, литрами сдававшая кровь, имевшая около 100 кг живого веса, до смерти боялась его, трепетала, как тополиный лист на ветру, и знала только одно спасение от мужниных кулаков - схватить младшую дочь и забаррикадироваться у соседей. В такие моменты отец приступал к воспитанию сына. Но в 14 лет Слава пошел в спортзал, качал мускулы, и когда где-то через полгода отец привычно замахнулся на мать, спокойно перехватил его руку, крутанул и сообщил: "Хватит. Теперь ты будешь иметь дело со мной". Этого оказалось достаточно. Тем более, что когда сняли гипс, рука отца так навсегда и осталась полусогнутой.

И вот познакомился Слава с одной симпатичной девушкой. Стали переписываться - она оказалась жительницей Тарту. А на свой день рождения - аккурат в воскресенье, приодевшись, решил отправиться к ней в гости, с тортом и цветами. Сел в поезд в своем кургузом пиджачке, только что приобретенном с получки, поправил воротничок новой рубашки, изрядно натерший шею, и приготовился к приятному путешествию. Надо сказать, что в ту пору в Тарту ходил пассажирский поезд с вагонами, разделенными на купе. Соседка, появившаяся вскоре вместо ответа на приветствие, смерила его приблизительным взглядом и тут же стала запихивать чемодан под закрытое сиденье. Она была обвешана золотом, источая такой запах "Красной Москвы", что Слава открыл вентиляцию.

- Сейчас же закрой, а то позову проводника, - зашипела соседка.

Затем вытащила огромный пакет с едой и принялась жевать. С невероятной быстротой она поглощала вареные яйца, котлеты, сильно пахнущие чесноком, расправилась с курицей, покончив с завтраком, вышла на минуту к проводнику за чаем. Слава, не помня себя от ярости, зачем-то схватил ее плотно набитую сумочку и спрыгнул километра за два до остановки. Было лето, он положил сумочку в авоську и брел вдоль железной дороги, голодный и злой. Минут через 20 он подошел к зданию вокзала, где его уже поджидала милиция.

- Потом они никак не могли поверить, когда сказал - не знаю, что лежит в сумочке. Мент стукнул меня пару раз, "чтобы не прикидывался идиотом". Может, я и правда был идиотом, что не заглянул туда. Хотелось просто отомстить этой жирной тетке. Я думал о встрече с девушкой, репетировал слова, которые хотел ей сказать.

Так 20 лет назад он - в первый раз - попал в зону, где и отсидел три года. Там его быстро просветили, показали его место на этой грешной земле, сбили гонор и спесь. Там он прошел такие университеты... С тех пор разделяет мужчин только на две категории. А женщин... Впрочем, только на них у него теперь и осталась надежда. "Встретить бы такую... чистую, сердечную, добрую, которая могла бы понять и простить". К жизни относится философски, уверовав, что тюрьма с ее жестоким распорядком, гарантированной тарелкой супа, пайкой хлеба, кашей с рыбной подливой или картошкой с кислой капустой, плюс чистая простыня и регулярный поход в баню - отнюдь не самое страшное, что может произойти с человеком на этом свете.

Второй срок он схлопотал через полгода. Потом все пошло на перекосяк. Попробовал специализироваться по меху.

- То есть?

- Самая легкая кража. Идешь на базар. Подходишь к торговке воротниками и прочей фигней. Прикинешь, приглядишься, побродишь, как свободный фраер. Кругом - белые люди на "мерсах", пьют кофе, улыбаются. Смотришь на какого-нибудь ушастого, который садится в тачку, и хочется заголосить. Неужели в 16 лет он заработал себе такую оргтехнику? Потом возвращаешься к "меховой женщине", суешь ей под нос какую-нибудь бумажку с неразборчивым адресом. Пока она старается тебе помочь, тянешь под прилавок пару лисьих хвостов или норок.

После третьей ходки он стал домушником. Брал по-крупному и только, как мы уже знаем, у "крутых".

Сам Ярослав Иванович не считает себя человеком конченным. Но за неделю свободы отчаялся больше, чем за пять лет в тюрьме. Как выглядит сейчас процедура освобождения зэка? Администрация тюрьмы вручает ему 120 крон - на первые расходы, и гуляй, Иваныч! Такую же сумму он получил затем и по месту жительства от собеса. Только где это - место жительства бывшего заключенного? Один теряет квартиру, другого выписывает жена, третьего, как в данном случае, выпирает за дверь родная сестра, приватизировавшая родительскую квартиру.

Итак, куда отправляется человек, оказавшись за проходной тюрьмы? В Таллинне есть только один такой адрес - реабилитационный центр в Мяннику. Но для Ярослава Ивановича туда дорога закрыта. Сорвался он в прошлый раз, не выдержал испытания свободой и, потолкавшись, как и теперь в поисках работы, схватил с кровати одеяло и продал его за бутылку водки. С тех пор и числится в тамошних списках персоной нон грата. Так где он "устроился" сейчас? В ночлежке на Аласи, 8.

Конечно, человек он уже привычный ко всему. Но все-таки - человек. А ночлежка? На кого она рассчитана? Голая кровать с сеткой - и все. Открывается в 22 часа, выпирают народ оттуда в восемь утра. Куда деваться голодному в такой мороз? Бомжи, что приходят туда, все как один завшивленные, больные, распространители заразы. Скажу без дипломатии: это издевательство над живыми душами - превратить их в отбросы общества и оставить умирать. Когда в Румму приезжают иностранные комиссии, они охают от европейского глянца и порядка. А здесь, на свободе, люди никому не нужны, никому до них нет дела.

Прошлое, когда участковый как отец родной заботился о бывшем заключенном, стало анахронизмом. Что пришло ему на смену?

Я позвонила в Департамент тюрем. "Мы отвечаем за них, - сообщил г-н директор, - только до тех пор, пока они сидят. Когда выходят, никто ничего им не должен".

Что ж, общество, действительно, ничего не должно человеку, нарушившему закон. Но оно обязано уберечь себя от того, чтобы бывший нарушитель снова не залез в наш карман, не очистил нашу квартиру. И сделать все, чтобы каждая "ходка" в места не столь отдаленные стала последней.

Валентина СИЙГ.