Изъявление души

- Страшно выговорить, но последний раз мы с вами виделись двенадцать лет назад именно в этом доме. Вы снимали здесь свой телевизионный "Бал в Савойе".

- Да, было такое.

- Вам нравится этот дом?

- О, да! Здесь все пропитано театральным духом, как и должно быть в настоящем театре. Когда мне было лет семь, в этом здании временно работал театр "Эстония", потому что его здание сгорело. И впервые в жизни меня привели в театр сюда.

- Вы помните, какой это был спектакль?

- Это был балет "Бахчисарайский фонтан". Я долго смотрел, как артисты танцуют, и, как все дети, наверное, ждал, когда они, наконец, заговорят.

- Теперь совершенно понятно, почему вы ставите такие замечательные музыкальные спектакли, в которых герои и поют, и танцуют, и говорят, - и все в этом действе пронизано потрясающим чувством гармонии. Вы можете сформулировать, как рождается у вас этот драгоценный сплав?

- Большое спасибо за комплимент. Я все-таки думаю, что кроме меня, есть много хороших, даже великолепных режиссеров, работающих в музыкальном жанре. Что же касается моих отношений с ним, то все-таки я уже почти двадцать лет работаю в музыкальном театре и вполне естественно, что меня к нему тянет и что-то получается. Конечно, театр есть театр, но у нашего жанра все-таки своя специфика: например, когда артист от слов плавно переходит к пению, просто как к иной возможности изъявления своей души, и делает это совершенно незаметно для зрителя. Мне кажется, если зритель замечает этот переход от словесного диалога к музыке, это плохой музыкальный театр.

- Иногда оперетту незаслуженно обижают, называя ее несерьезным, даже ненастоящим театром. Но театральное искусство вообще очень условно: мы же знаем, что в жизни не бывает так, что человек выходит из комнаты, хлопнув дверью, и вслед ему трясется вся стена...

- По-моему, оперетту как жанр обвиняют люди, которые должны как-то оправдать то, что они ничего не умеют в музыкальном театре. Извините, что так резко говорю, но, мне кажется, это неправильно - выносить категоричные оценки спектаклю или театру, исходя их жанра. Не бывает плохих или хороших жанров. Для меня существуют только два критерия: скучный спектакль или интересный. А в каком жанре он поставлен, абсолютно несущественно. Так я считаю. Кто-то, может быть, считает иначе.

- А какой свой спектакль вы считаете самым интересным?

- Это очень серьезный вопрос. Чтобы на него ответить, нужно вообще определить для себя, что в жизни сделано. Взять хотя бы тот же "Бал в Савойе". Он был поставлен в 1982 году. Вспомним, в каком состоянии была тогда оперетта. Для меня лично в то время она была немножко дешевой. И хотелось поставить спектакль так, чтобы в нем не было этого налета дешевизны. Ведь герои оперетты переживают те же чувства, одержимы такими же проблемами, как персонажи драматического или оперного спектакля. Почему стало привычным, что ее герои должны жить без проблем? Вот если посмотреть с этой точки зрения, то я доволен своим "Балом в Савойе". Я доволен еще и тем, что пригласил в этот спектакль совсем еще молодых артистов Юри Крюкова и Урмаса Кибуспуу и что они смогли осуществиться в музыкальном театре. А сегодня это уже история: этих актеров уже нет с нами. Но они оставили нам свое ощущение музыкального театра, ощущение того, как можно в этом жанре жить и быть на сцене. Но можно и совсем под другим углом зрения посмотреть на свои работы, и это будут совсем другие суждения. Кстати, когда я снимал фильм "Бал в Савойе", тогдашние боссы, которые руководили в Москве кинопроизводством, посмотрели картину и строго сказали: "Вы свердловскую оперетту видели? Вот так надо делать!" А я свердловскую оперетту не только видел, но даже ставил в одном их спектакле танцы. Но не смог объяснить этим московским начальникам, что я не хочу, как в свердловской оперетте, что можно и по-другому оперетту поставить, что у нее есть несколько возможностей, и я хочу это показать. В общем, потерпел с этим фильмом фиаско. Свой "Бал в Савойе" сделал, но мне велели сделать столько поправок, что на эту картину просто махнул рукой: делайте сами, что хотите. Ничего вырезать и переснимать не стал, а подписал бумагу, что они могут делать с картиной все, что хотят. Картина на экран все-таки вышла, но я ее никогда не видел. Может, еще лет десять пройдет, Бог даст, посмотрю.

- Вы довольны своей постановкой "Домового" в Русском театре?

- Наверное, стыдно и неприлично говорить, что я доволен. Но я доволен. Если бы какой-нибудь эстонский театр предложил мне сейчас поставить "Домового", я бы сказал: "Нет, спасибо, я уже своего "Домового" давно сделал". Но когда мне предложили здесь, я подумал: русский театр, русский зритель - в этом есть смысл. И согласился. Естественно, мне не хотелось повторить в какой-то степени то, что уже было. Но, черт побери, опять повезло: такие интересные актеры! И ведь не я их выбирал: дали тех актеров, которые в этот момент были свободны. Мало, очень мало времени было на постановку. Но они так окунулись в эту работу, так вгрызлись в материал, так результативно пошли к цели. Нельзя сказать, что я вообще Русский театр не знал. Все-таки бывал здесь и некоторые спектакли смотрел. Но вот тех актеров, с которыми пришлось работать в "Домовом", видеть не доводилось. Сейчас могу сказать, что я их знаю, и мне это приятно.

- А вам хотелось бы вернуться сюда в качестве постановщика?

- Честно говоря, я об этом не думал. Я вообще не думал о том, что буду ставить спектакль в Русском театре, потому что всю жизнь работал в эстонском театре, и мне этой работы хватало. Но вообще нет большой разницы, где режиссеру работать, в Лондоне или в Стокгольме, с эстонскими или с русскими артистами. Актеры есть актеры. Страшно сказать, что у них нет национальности. Есть национальность, конечно. Но еще есть что-то общее, то, что их объединяет в любом уголке мира: они всегда поймут друг друга, с ними всегда можно найти взаимопонимание. Вот спросите меня: "А вы не думали когда-нибудь поработать в Русском театре?", и я отвечу: "Нет, не думал". Но предложили, и с удовольствием пришел. Вот и все. Это очень просто.

Элла АГРАНОВСКАЯ

Фото Николая ШАРУБИНА.