Но все равно любил Мальвину...

В начале 60-х в 19-й средней школе Таллинна возглавила драматический кружок Беата Цезаревна Малкина. Очень скоро кружок превратился в театр, где царила атмосфера капустников, розыгрышей, где сочиняли песни и стихи, шаржировали и пародировали учителей; где ставили драматические спектакли, способные соперничать с представителями профессиональных коллективов. Постановку Малкиной по пьесе Натальи Долининой "Они и мы" несколько раз показывали на сцене Русского драмтеатра, а потом вывозили в Ленинград на суд взыскательной публики специализированной математическо-биологической школы, где тогда учился (и был на спектакле) Константин Райкин.
Самой популярной передачей телевидения был тогда "Голубой огонек" - концерт с репризами и непринужденной беседой за столиками кафе. По его образцу в школе была создана "Искорка", куда охотно приходили с выступлениями знаменитые в Эстонии писатели, артисты, художники (а порой и гости из Москвы и Ленинграда); ведущими же были воспитанники Беаты Цезаревны, осваивающие эстрадный жанр с гитарами в руках.
Гремела Таганка, и Беата Цезаревна на школьной сцене создавала отменные римейки столичный представлений.
Попасть на "Искорку" было трудно - билеты доставали по знакомству, хлопотали, стояли под дверью в надежде "просочиться".

Одной из самых любимых учениц Беаты Цезаревны была ныне известная московская актриса Наталия Сайко; занималась у Беаты Цезаревны и одна из ведущих актрис Эстонской Драмы Мария Кленская; многие выпускники кружка связали свою жизнь с педагогикой, театральной критикой, общественной работой, журналистикой.

Откровенно говоря, журналисту нечего делать на встречах, где собираются люди, знакомые между собой со школьных лет, если при этом его собственная школа осталась не только в другом городе, но уже и в другой стране. Однако у меня в этой повести о прекрасном времени, соединившем давно уже бывших учеников 19-й школы и, прошу прощения, далеко не юных артистов театра Беаты Малкиной, есть свой сюжет. С него и начну.

Эмма. 1967 год

В нашем возрасте страшновато оперировать такими сроками, но куда денешься: было это тридцать лет назад. На фестивали самодеятельной песни, которые каждую осень проводились в нашем Герценовском институте, рвался весь Питер. А гвоздем заключительной программы непременно становился кто-нибудь из знаменитостей, вроде Юрия Кукина, чью песню "За туманом" с неподдельным воодушевлением пела вся страна. Билет достать было, конечно, невозможно. Но меня, юную первую первокурсницу литфака, пригласил студент четвертого курса исторического факультета Володя Корниенко, который сам был не чужд гитаре, поэтому в кругах, имевших доступ к билетам, у него имелись свои связи. И не то, чтобы так уж хотелось на этот концерт, но мне очень нравился Володя Корниенко.

Один за другим выходили на сцену самодеятельные исполнители, старательно подражали Высоцкому и Окуджаве, радовали чем-то собственного сочинения и, как положено, срывали свои аплодисменты. Но запомнилась одна лишь исполнительница, с глубоким голосом, низким и будто покрытым очень легкой сеточкой трещинок. И ее песня с наивными и трогательными словами: "Но все равно любил Мальвину деревянный Буратино, хоть не очень это просто с деревянным длинным носом". Посреди туманно-таежной романтики, которую мало кто из сидевших в зале трогал собственными руками, слова эти звучали как-то очень по-человечески.

"Чувствую, тебе не очень", - грустно сказал Володя, когда мы поздним вечером вышли на набережную Мойки. Такая у него была манера говорить, доверительная и всегда немного грустная. "Почему! - с чуть наигранным восторгом возразила я. - Мне понравилось!". И уже честно добавила: "Особенно та девушка, которая пела про Мальвину". - "Еще бы! Это наша звезда, Эмма Рабинович, ее весь Питер знает". И добавил, что она с иняза и поет на разных языках. В те годы это было очень круто.

Таня. 1990 год

После института я не сразу оказалась в Таллинне. Жизнь сделала несколько крутых виражей, пока наконец не привела в "Молодежку". И вот, относительно недавно, где-то на стыке новой и самой что ни на есть новейшей истории, нам с кинооператором "Таллиннфильма" Николаем Шарубиным предложили сделать документальный фильм об Израиле, кстати, по тем временам один из первых, если не самый первый, фильм об этой тогда еще закрытой от нас стране. Когда материал был отснят, и написан текст, и даже родилось название - "В ожидании жизни", позаимствованное из стихотворной строки Елены Скульской, которая вместе с писателем Михаилом Веллером и бывшим диссидентом, а ныне израильским министром Натаном Шаранским участвовала в этом фильме, - так вот, когда почти все уже было готово, возникла проблема музыкального оформления. И не просто оформления, а такого, чтобы крючком цепляло за душу. "Знаешь, что, - сказал Коля, - ничего мы здесь не найдем, поехали-ка в Питер. Там у меня есть школьная подруга Эмка, так вот... В общем, сама услышишь". Школьной подругой, о чем, наверное, нетрудно догадаться, оказалась та самая Эмма Рабинович, чьи песни в свое время были так популярны в Ленинграде. Только фамилия у нее давно уже другая, и есть свой, очень прославленный школьный театр, и масса учеников, которых она учила английскому и испанскому, часто приезжают к ней в гости, а нынешние просто всегда толкутся в доме. И муж благосклонно терпит, хотя сам очень далек и от педагогики, и от сцены.

Мы записали для фильма несколько классных песен на Ленинградской студии документальных фильмов, и пением Эммы восхищались высочайшие звуковики-профессионалы. А собственно музыкальное оформление сделал замечательно талантливый Валечка Владимиров, тоже бывший Эмкин ученик. И когда на премьеру нашей картины в кинотеатр "Свет" стал ломиться народ, я догадалась: если бы вообще не пришел никто, кроме Эмкиных учеников, зал все равно был бы переполнен.

Но премьера была потом. А пока мы прощались на пороге Эмкиной квартиры, и Валя Владимиров торопил на вокзал, пугая заснеженными дорогами и раздолбанностью стареньких "Жигулей". И уже в дверях я спросила: "Эмма, помнишь, давным-давно, еще в институте, у тебя была песня, что типа "но все равно любил Мальвину..." Не помнишь, наверное". И тут она завопила во всю мощь своих низких октав: "Я не помню? Ты с ума сошла! Это не моя, это же Тани Левченко песня! Ты ее знаешь, Таню Левченко". Я пожала плечами: нет, к сожалению, не знаю. Коля дернул меня за рукав: "Это Танька Бурлакова из "Вечернего Таллинна". Пошли, на поезд опоздаем". Хорошо, что в прихожей стоял стул, иначе села бы прямо на пол: надо было сто лет назад услышать в Питере песню, чтобы она вернулась к тебе таким извилистым путем с хорошо знакомыми людьми, про которых ты, оказывается, ничего не знал.

"Володя! - позвонила я Владимиру Ивановичу Корниенко, вернувшись тогда из Питера. - Помнишь, у нас в институте училась Эмма Рабинович, ты еще говорил, что она звезда?! Так вот, мы, наконец, познакомились! Володя, ты меня слышишь?" - "Да, дорогая. Слушай, а куда ты пропала?"

Мы с Володей Корниенко дружны по-прежнему, хоть и не видимся годами. Он - директор Русской гуманитарной школы. Впрочем, не помню, как она точно называется, видимо, потому, что не испытываем друг в друге профессиональной нужды: в его школе и без газеты нет отбоя от родителей, желающих устроить туда свое чадо, а мое чадо на три года старше самых взрослых его сегодняшних учеников. Поэтому мы дружим бескорыстно. Все-таки хорошо, что наш студенческий роман закончился так счастливо: повернись все иначе - до конца жизни корпела бы над школьными тетрадками, думаю я порой, о чем тут же радостно ему сообщаю. Он в ответ делает вид, что обиделся.

Про Таню Бурлакову докладывать не стала: он никогда не учился не только в 19-й школе, но даже в Таллинне. А если какие-то газеты вообще читает, то, конечно же, в первую очередь, "Купеческую гавань", и, конечно же, знаком с замечательными текстами Татьяны Бурлаковой.

Беата Цезаревна и все-все-все. 1998 год

Когда Беата Цезаревна Малкина, которая давным-давно живет в Израиле, где приобщает к театральному искусству тамошних детей, которые гораздо хуже дисциплинированы, чем наши, впрочем, и наши уже почти такие же, - так вот, когда Беата Цезаревна приезжает в Таллинн, она всегда встречается со своими бывшими артистами. Конечно, с Таней Бурлаковой, с Ириной Урбановой, а ныне - Мизиковой, с Колей Шарубиным и с Лилей Скульской, с Ильей Зунделевичем и Володей Яковлевым, похожим на американского киногероя, с кем-то еще, кого я лично не знаю. На этот раз они - человек двадцать - собрались все вместе. И вспоминали, пели и снова что-то рассказывали друг другу с сияющими глазами (пусть банально это звучит, зато отражает сущую правду). Вспоминали роли, которые играли в школьном театре, а рассказывали о том, что делают и чем живут сегодня. Милые, интеллигентные люди.

Элла АГРАНОВСКАЯ