Эх, раз, еще раз, а у нас в квартире газ!

Однажды Эдвард Радзинский даже согласился встретиться с самым настойчивым и последовательным адресантом, вышедшим на свободу с чистой совестью в глухом местечке Сибири и прибывшим в Москву для того, чтобы взглянуть лишь разок на своего кумира. Автор и зритель встретились, побывали в ресторане, после чего Радзинского несколько месяцев вызывали в суд по новому делу его почитателя, от переизбытка чувств убившего тем же вечером шофера-дальнобойщика и попытавшегося угнать машину с ценным грузом в родные сибирские дали, как бы любезно сокращая дорожные расходы правоохранительным органам. Радзинский, занятой человек, стал любить своих почитателей меньше, а о своей героине, принесшей ему славу (кстати, нынче фильму ровно тридцать лет), как-то полушутя, полусерьезно, а возможно, и совершенно серьезно сказал, что на самом деле его стюардесса была... князем Мышкиным в женском обличье - человеком, гибнущим от любви и простодушия. И именно потому полюбилась она миллионам людей.

И правда, там, где начинается Достоевский, там всегда найдется и женский идеал. Но именно что в женском обличье. Например, Сонечка Мармеладова, все понимающая, все прощающая и уходящая с толпой передовых каторжан в сторону Сибири.

Русская литература вообще долгое время находила свой женский идеал именно по дороге в Сибирь. Туда, лишившись всего, уезжали за мужьями и возлюбленными декабристки. "Каторга - какая благодать!" - восклицал советский поэт, имея в виду, что не убьют, не расстреляют, а только сгноят.

Два века русской культуры искали счастья любви в беде, в преступлении, в яде, свинце, рельсах, в желтом билете, голоде, подвижничестве, наводнении, собственно смерти...

Потом, потихоньку, под прикрытием скромненькой бытовой драмы мужчина стал приходить к женщине в благоустроенную квартиру, и ничто не мешало их счастью, кроме издержек характера. Иногда пара соединялась навеки, иногда расставалась поутру, но уже как-то само собой речь стала идти не столько о любви, сколько о разделенном одиночестве, не столько о солнечном ударе, сколько о комнатной температуре небес. Дело житейское, любовь еще когда встретишь, а жизнь надо как-то устраивать, образовывать, времена на дворе мирные, спокойные, в Сибирь, слава Богу, ехать не приходится, а две зарплаты куда больше одной, и, может быть, поедем отдыхать куда-нибудь к морю, а то и построим новую шубу. А нет - так скоротаем вечерок.

И ходит, и ходит один и тот же мужчина к одной и той же женщине, не чинясь и не разнообразя. И даже играть эту женщину в последние годы поручили одной актрисе - Татьяне Васильевой. И на сцене и на экране. Абсолютно ничего не меняя в типаже. Иногда, правда, она раздевается (в театре), а иногда нет (на экране). В последнем варианте, в фильме Анатолия Эйрамджана "Ночной визит", только что вышедшем на экраны и прибывшем в Таллинн в виде видеокассеты, ее даже, чтобы зрители не путались, зовут Татьяной (и в жизни, и в искусстве), а ее нового партнера зовут Михаилом (и в жизни, и в искусстве) Державиным.

Державин приходит к Васильевой совершенно уже запросто: его жена стала любовницей мужа героини Васильевой, вот герой Державина и пришел к своей подруге по несчастью. Посидели, выпили, то, се, пятое, десятое, стали танцевать, обниматься. Люди они немолодые, ясно, что лучшего им и не найти. Так ведь и справедливо: если вам изменяет муж, почему бы вам не сойтись с мужем его любовницы?!

В этом фильме, впрочем, есть одно очень точное наблюдение - Татьяна Васильева замечает Михаилу Державину: "Мы с вами говорим откровенно, как пассажиры поезда, которым некуда деться друг от друга". Так и есть. Все так торопятся, что начинают откровенничать с первой фразы, словно обращаются не к собеседнику, а к компьютеру, подбирающему им брачное объявление.

Медленно-медленно едет поезд у Льва Толстого, неторопко летит самолет у Радзинского, споро набирает жизненные обороты разговор у Эйрамджана (фамилия взята произвольная). А дальше - поезд и прочий транспорт убирают на запасные пути, где тоже, впрочем, можно наладить нехитрый быт.

Сегодня в Таллинне существует следующая практика устройства личной жизни. Девушки четырнадцати-шестнадцати лет идут вечером на дискотеку. Туда же приезжают мужчины за сорок, имеющие при себе визитки, характеризующие их с лучших сторон: в визитке сказано, что податель ее является директором крупной фирмы со всеми вытекающими отсюда материальными последствиями. Если повезет, то с первой же дискотеки ученицы средней школы попадают в приличный дом на содержание, позволяющее им не только закончить школу и получить аттестат зрелости, но и замахнуться на высшее образование. (Не все же хотят быть стюардессами, некоторые мечтают стать врачами или учителями!)

Разговоры о любви в молодежной среде совершенно не популярны. Не потому, что "никакой любви нет, ее придумали пожилые учительницы и скучные писатели", а потому что далеко не все могут ее себе позволить. Это - роскошь вроде норкового манто или отдыха на Канарах. Для нее нужна материальная база. А пока нужны колготки, духи, белье, на которые у мамы совершенно нет денег, словом, вы помните, как Мармеладов объясняет Раскольникову: "А знаете ли вы, милостивый государь, сколько стоит сия чистота?" В старших классах таллиннских школ особым уважением пользуются девочки, подрабатывающие по вечерам в публичных домах. Им завидуют, их уважают, ими гордится дирекция. Они красивы, они нарядны, они нашли свое место в жизни, они выбраны.

А другие девочки подрабатывают, таская тяжести, моя посуду, вытряхивая пепельницы, убирая квартиры, подъезды, дворы. И очень устают, и не высыпаются, и мало зарабатывают, но, разумеется, могут гордиться честностью выбранного пути, теоретически разработанного еще в минувшем веке.

И есть третья категория детей, которых обеспечивают родители, заслоняя пока от будущей жизни.

Все родители прекрасно знают, что в Америке, на которую нам надлежит равняться, дети работают с четырнадцати лет (даже дети миллионеров), и эта трудотерапия готовит их к ответственной и прекрасной взрослой жизни. А кто не работает с детства - у того не будет смысла в жизни. Ясно, американцы плохому не научат. И родители, профукавшие свою молодость в загнившем социализме, сами толкают своих четырнадцатилетних детей на трудовые подвиги. А самый простой, самый очевидный и самый разрекламированный путь для девушки, ищущей приработка, - у нас известен. (Редкая газета постсоветского пространства выходит без еженедельного или даже ежедневного рассказа о жизни Аллы Пугачевой и подробностей из жизни как малолетних, так и зрелых проституток.)

Редкий подросток знает, как и где устроиться на работу на время летних каникул, не продавая при этом свое тело. Зато все по части продажи молодости и красоты известно всем мало-мальски заинтересованным лицам.

Во всем мире молодые люди зарабатывают на учебу. Теперь - и у нас. Именно на учебу. Именно с томиком Блока под мышкой. Именно с мечтой помогать людям и воспитывать в духе гуманистических идеалов следующее поколение. Именно непьющие-некурящие. Именно с затаенной мечтой о чистой, жертвенной, смертельной любви...

...А пока остается жить где-нибудь на дне, читать романы о любви и надеяться, что какой-нибудь Свидригайлов оставит завещание в несколько тысяч долларов, на которые можно будет уехать в американский колледж, выучиться и выйти в люди. А там уж можно себе позволить и любовь. Если повезет. Еще можно отравиться газом, чтобы ничего этого не видеть и не ждать. (У нас, как и везде, увеличивается число юных самоубийц.) А можно спеть что-нибудь цыганское, со слезой, с притопом и прихлопом и быть убитой, но это уже из "Бесприданницы", из "Жестокого романса"...

Елена СКУЛЬСКАЯ

Коллаж

Сергея СЕМЕНОВА.