Вячеслав ЗАЙЦЕВ: я устал плевать против ветра

- Дом Зайцева создан на базе Дома моды в бывшей системе службы быта. Это обыкновенный, типичный для многих городов дом, который я потихоньку превращаю в оазис. Оазис вкуса, покоя, тишины и благоприятствования. Многие люди приходят туда только для того, чтобы перевести дыхание и насладиться тишиной и красотой салона. Приходят на спектакли, чтобы вдохнуть глоток свежего воздуха, доставить радость душе. Я сам сижу на спектакле и думаю: "Боже, до чего же красиво!" Я не воспринимаю этот дом как дело моих рук. Просто после тяжелого рабочего дня я иду на спектакль, который начинается в семь и кончается в девять вечера. И ухожу оттуда просветленный. Мне хочется работать, радоваться жизни.

- Я вижу, что у вас очень много видеокассет. Что на них записано?

- Моя история. Начиная с 1982 года, когда у меня появилась видеокамера, я записывал все спектакли моды. Кроме меня, никто никогда их не снимал, это никому не было нужно. Так что это архив Дома моды. В индустрии моды я работаю уже 35 лет, 16 из них - в государственной моде, то есть в легкой промышленности. И мои видеокассеты - это все, что осталось. Может, еще что-то в журналах мод.

Очень забавно смотреть сегодня эту наивную, архаичную, по сегодняшнему моему пониманию, моду, потому что у меня там ничего не было - ни чулок, ни обуви. Манекенщицы босиком ходили или в туфлях из какого-то драпа - не в чем было выпускать людей. Если честно говорить, я стал покупать обувь только в последние три года. У меня просто не было средств на аксессуары. Что-то я покупал в уцененных товарах, что-то переделывал, словом, все время мухлевал, чтобы создать видимость приличия.

- Что бы вы хотели вернуть в этой жизни?

- Самая большая потеря - это мама. Она была мне другом, но отношения у нас были сложные. Я со своей повышенной эмоциональностью все время кому-то помогал. Она мне говорила: "Ну, зачем ты помогаешь всем? Подумай о себе!" Как только у меня что-нибудь появлялось, я тут же отдавал другим. Ее это возмущало. А мне нравилось. Я же не мог съесть больше, чем полагалось, не мог надеть две рубашки вместо одной. Поэтому я и отдавал. Да и мне в детстве все помогали. Жаль, что мама не увидела моего расцвета и успеха, я сегодня мог бы сделать для нее очень много. Ушел и папа. Но он меньше значил для меня, чем мама. Я с ним реже общался.

- Как вам вспоминается мама?

- Моя мама была удивительным человеком - тихим, скромным, светлым, но достаточно несчастным. У нее не сложилась жизнь ни в профессиональном плане, ни в личном. Замуж она вышла совершенно случайно, поддавшись воле обстоятельств. Ее звали Мария, и она умерла в день Рождества Христова - в ночь с двадцать пятого на двадцать шестое декабря. Ушла удивительно тихо, сказав на прощанье несколько слов: "Ты - мой ангел-хранитель. Единственное, о чем я жалею, что оставляю тебя сиротой. Прими веру".

Я приехал в Москву. Это был 1978 год. Нашел священника и окрестил себя и своего сына Егора. Ведь я родился в 1938 году, а тогда крестить было запрещено. После этого я и стал обращаться к Богу, не стесняясь. Мне стало легче жить и переносить самые критические ситуации. У меня есть молитва, продиктованная мне свыше. Когда мне очень тяжело, я ее читаю. Она потрясающе помогает, потрясающе! Доходит до смешного. Однажды я сидел в кресле у зубного врача. Я очень боюсь зубной боли - просто умираю от страха. Прочитал молитву - и меня отпустило. Это только один маленький эпизод из тех удивительных событий, которые происходят со мной.

- Вам запомнилась война?

- Помню голод, очереди 1944-45-46-го годов. Мне было шесть-семь лет, и я стоял в этих очередях ночами за спичками, за мылом, за солью, потому что мама моя была уборщицей и прачкой, и ей некогда было заниматься домашним хозяйством. Поэтому с семи лет я вел его сам. Моя мама умирала в больнице от рака, и за день до смерти она еще убирала палату. Когда ее вскрыли, там не было ни одного живого органа - одна труха. Я поражаюсь этой удивительной силе воли. У нас заведется одна маленькая болячка, и мы начинаем орать. А там - ни одного живого места. И такая выдержка! Мы жили бедно, но мама всегда находила кусок хлеба, сухарь или стакан чая, чтобы напоить и накормить обездоленных. В ней был какой-то внутренний свет любви к людям. Я помню, морс из брусники очень хороший получался. И в 45-м году, когда появились воры и "черная кошка", я все переживал, что залезут воры и украдут эту банку с моченой брусникой.

- Ваша жизнь была очень богата интересными встречами. Расскажите о них.

- Мне повезло необычайно. Я имел возможность общаться с великими актерами. Марии Ивановне Бабановой я помогал работать над фильмом, мы вместе работали над спектаклем. Клавдию Ивановну Шульженко я одевал на ее семидесятилетие. Мы общались. Пожалуй, нет ни одного более или менее известного и значительного человека в нашем обществе, с кем бы меня не свела судьба.

- Это - счастье?

- Это огромное счастье. Потому что это и есть накопление знаний, приобретение интеллекта. Я раньше был очень косноязычным - не получил хорошего образования. Это мое косноязычие долгое время было предметом насмешек. Может быть, именно поэтому я и ездил в 50-60-е годы по городам и весям с рассказами о культуре одежды, что хотел научиться говорить. Сегодня я могу достаточно легко выражать свои мысли, и в речи стало меньше мусора. А помогли мне в этом общение с людьми, знакомство с литературой, поэзией.

В поэзию я пришел довольно поздно, мне было уже около сорока лет. Я вдруг стал излагать свои мысли в стихах. И сам спросил себя: "Откуда это?" Ведь я человек достаточно невежественный - и вдруг такие слова: "В ночи беззвучен крик души, но чудо, что и вдруг приходит вдохновенье. Веленью Божьему подвластен, слежу я за рукой, слежу, как образы, пришедшие извне, довольно странных очертаний в мир незнакомый и реальный влекут меня. Захваченный феерией видений, я уступаю и тут же чувствую успокоенье и тепло. Душа светла, и пробужденье наступает. Какое счастье иногда в глубины подсознанья проникать".

Но разве мог я раньше написать такие слова? Да никогда в жизни! Или вот: "Борюсь с собой, в себе и за себя борюсь. Хочу, чтоб то, что даровал мне Бог, мог людям я отдать. Все, без остатка. И смысл жизни вижу в этом. Писал я ранее о том, что жизни смысл я вижу в стремлении отдачи постоянной. То есть то свято для меня. Но получать извне хочу я тоже. Лишь только для того, чтоб вновь отдать, и в этом замкнутом кольце хочу я жить". Вот тебе и программа жизни. Но я не выполняю эту программу. Я в ней живу.

- Какую роль, на ваш взгляд, играет в жизни человека случай? Одни бывают готовы к нему, и случай приносит им успех, другие проходят мимо, не замечая, а потом говорят, что не повезло.

- Я не знаю. Я очень верю в случайность. Она не бывает незаявленной и всегда продиктована извне. Вот, например, я работал над спектаклем "Вишневый сад", и мне нужно было познакомиться с ушедшей цивилизацией конца XIX - начала XX века. Я приехал в Париж, а там - выставка костюмов этого же периода. Через неделю снова приезжаю в Париж и встречаюсь с Жан-Луи Шеррером. Он приглашает меня в Оперу, куда в тот вечер невозможно попасть. Говорит: "Слава, ты увидишь потрясающее действо под музыку Оффенбаха". Мы приходим, и я вижу городскую жизнь Парижа этого же периода. Я вижу более восьмисот костюмов всех сословий. Передо мной настоящая панорама - мне даже не нужно столько информации. Я возвращаюсь в Москву, и секретарь мне говорит: "Слава, вчера приходила женщина и принесла тебе в подарок журнал. Я хотел ей заплатить, но она отказалась". Открываю журнал - 1897-1904 годы. Время Чехова, время "Вишневого сада".

- Есть ли в вашем творчестве определенный мотив, который насквозь пронизывает всю вашу работу? Или, может быть, какие-то моменты, которые не видны другим - обычным людям и критикам?

- Что происходит у нас с критиками? Сейчас практически нет серьезных исследователей. Мода - это величайшая культура. История цивилизации и все лучшее, что было создано человеческим разумом, нашли свое выражение в костюме, в образе, стиле. Для того чтобы иметь право писать о моде, надо знать хотя бы это. Когда я учился в институте, я все это пролистал, просмотрел все цивилизации, прорисовал костюмы всех ушедших эпох. Я сидел над голландскими миниатюрами, египетскими фресками, индийскими росписями, японскими гравюрами, русскими иконами... Когда я работаю с костюмами, для меня не составляет труда мысленно войти в любую ушедшую эпоху и мыслить категориями современников.

А что представляют из себя люди, которые крутятся теперь около моды? Они, как правило, ни в чем другом не разбираются. В каждой моей коллекции масса всяких предложений и интересных идей. А оценка всегда одна - достаточно однообразная и очень однобокая. Никто никогда по-настоящему не оценивал деталей и пропорций. Если на Западе в костюме вместо двух появляется три пуговицы, об этом пишет вся пресса и пытается осознать, почему это происходит. У нас такую деталь даже не заметят.

- Какие ваши достижения из неоцененных по достоинству вы бы отметили особо?

- Коллекцию "Воспоминание о будущем". Я до сих пор не могу понять, как она у меня возникла - ведь я не жил в то время. У меня осталась книга рисунков с костюмами времен второй половины XIX века, даже начиная с наполеоновских времен. Там представлены все сословия - от низких до высших. За эту коллекцию, правда, я получил Государственную премию - спасибо Наине Иосифовне и Борису Николаевичу Ельциным. Они впервые за всю мою жизнь по достоинству оценили этот труд. Это не исторические костюмы, а костюмы XXI века. Россия должна проснуться и вернуться к целомудрию и чистоте. В этой коллекции присутствует праздник. Я ее не продаю никому и хочу оставить как память. Сейчас я строю свой музей и хочу оставить коллекцию там для истории.

- Что хочет и может еще сделать Вячеслав Зайцев?

- Мне много хочется сделать, и я знаю, что много могу. Но я немножко устал плевать против ветра, устал быть в одиночестве. Я иногда думаю: ну почему Бог послал мне такой огромный потенциал? Мне неудобно даже говорить об этом и жаловаться. Я не привык это делать. Но когда я приезжаю в Европу, меня спрашивают: "Слава, ну неужели у вас нет человека, который занимался бы закупкой тканей и аксессуаров? Почему вы все сами это возите, почему не привозят вам?" И мне становится очень печально. Мне хочется быть только художником, не думать о проблемах снабжения, о том, как выжить зимой, чтоб не прорвало водопровод, как заплатить людям за работу, которую они делают, потому что я сижу сейчас в глубокой долговой яме. Из 100 000 рублей, которые я получаю за работу, 98 000 отдаю. У меня нет средств на развитие. Мы существуем только на те деньги, которые остаются после уплаты налогов, на гонорары и какие-то случайные приработки. На эти деньги и покупается ткань.

Я устал от постоянной, напряженной борьбы за не свое существование. Если бы я хотел жить сам по себе, у меня не было бы проблем, потому что у меня все есть. Мне не нужно дворцов, я довольствуюсь маленькой чистой квартиркой. Но я еще не полностью реализовался как художник-живописец, как художник, расписывающий фрески, как скульптор, как человек, который может делать мебель, посуду, лампы, заниматься интерьером. Я не реализовался, и здесь это никому не нужно. Здесь предпочитают все привозить с Запада, открывают магазины "Валентино", "Версачи". И нет ни одного русского, который бы пришел и сказал: "Слава, мы тебе поможем. Откроем твой бутик, наладим хорошее производство, закупим классные ткани". Никому не хочется, как говорится, утереть нос.

На Западе меня часто спрашивают, почему я не открываю магазинов в Европе. Они считают, что меня ждет успех. Я же не буду говорить, что у меня нет денег на это. Я ощущаю себя собакой на сене. Это единственное, что меня очень напрягает и огорчает. Иногда я думаю: ну чего я рвусь, кому нужно все, что я делаю? Проще получать бабки, отстроить себе виллу, отдыхать, писать картины и ни о ком не думать - только о себе.

Беседу вел
Павел МАКАРОВ.