Золотое сечение для "Анны Карениной"

Наш гость - Евгения СИМОНОВА

- Представление о ней задается инсценировкой Андрея Эшпая (созданной при участии Анатолия Ермилова). Выбраны внутренние монологи Анны Карениной, то, что как бы проборматывается читателем, но не произносится обычно артистами, остается за скобками сцены и экрана; эти внутренние монологи сливаются в некий поток сознания, в исповедь...

- Вы не боялись разрушить свой стереотип, в котором вас насильно держат режиссеры и обожающие вас зрители?

- О, риск был колоссальный. Ну, конечно, я не та Анна Каренина, к которой привыкли столько поколений читателей и зрителей. Но мы с Андреем сразу решили, что я и не буду играть Анну - ее внешность, ее костюм, ее повадку, а я буду играть другое - не сценический персонаж, но внутренний мир, муку поисков, путь отчаяния, путь вопросов, которые она ставит перед жизнью и не может решить.

- Чаще всего Анна Каренина повторяет, что все ложь и все обман. Вы идете путем разочарований?

- Нет, Андрей Эшпай выбирает путь противоположный - не заданный, ожидаемый обрыв, но настойчивые, последовательные попытки найти какие-то утешительные, положительные решения, за что-то уцепиться и ухватиться в этой жизни. Один из зрителей сказал мне после премьеры: было просто наглядно видно, как Анна перебирает все возможные варианты остаться в жизни и с жалостью отказывается от каждого последующего, как невозможного. Это точная оценка. "Итак, я не могу придумать положения, при котором жизнь не была бы мучением", - говорит Анна. Понимаете, тут дело не только и не столько во Вронском, сколько в том, что эта фиерическая женщина ищет и не находит гармонии. Она максималистка, она не терпит полутонов и полумер и, не найдя воплощения в здешнем бытии, она уходит в пространства иные, где, может быть, кто знает, и сыщется гармония.

- Значит, у вас иное отношение к Анне, чем у Толстого...

- Когда я еще не собиралась играть спектакль, а просто перечитывала роман, то мне всегда была близка Долли Облонская. Я как-то всегда понимала ее поступки, ее мотивы, ее решения. И у меня даже было предложение сыграть Долли. Первоначально Андрей Эшпай задумывал спектакль о трех женщинах из романа: Долли - женщина-мать, хранительница и оберегательница семьи; Кити - вечная женщина-девочка с романтическими идеалами, и Анна - женщина-любовница, сосредоточенная на страсти. Конечно, Анна всегда была дальше всего от меня, я не очень ее понимала. И только пройдя путем ее внутренних монологов, того, что всегда остается за сомкнутыми губами, я поняла ее, приблизилась к ней.

- Когда вы заговорили о максимализме Анны, о поисках гармонии, которую она не могла найти здесь, на земле, мне послышались отголоски уже иного, Серебряного века...

- Вечные темы классической литературы не только вечны, но и всегда современны. Наверное, есть что-то от Серебряного века. Музыка и ритм толстовской фразы, со всеми ее конструкциями, периодами, водоворотами, водопадами, предвосхищениями. Я всегда со счастьем работаю над таким текстом... Но в зале были женщины, утверждавшие, что именно их реальная, сегодняшняя жизнь прошла у них перед глазами. Они плакали, хотя не проронили ни слезинки, когда читали роман.

- Вас что-то роднит с Анной Карениной, как реальную женщину?

- У меня очень развит материнский инстинкт. Я, конечно, не идеальная мать, но очень и очень предана своим детям. Поэтому тема: Анна - ее сын Сережа - была для меня чрезвычайно значительна. И в спектакле она выделена больше, чем в романе. Именно тогда, когда Анна осознает свое предательство сына, когда понимает, что при всей любви к нему, она эту любовь променяла на любовь другую - к Вронскому, она и принимает окончательное решение об уходе...

- А что же Вронский? Только повод для трагедии?

- Сейчас объясню. Я ведь на сцене одна. И это соприродно глобальному одиночеству Анны. Но на сцене висят два сюртука - сюртук Вронского и сюртук Каренина. Время от времени я их надеваю и показываю то одного, то другого. Вполне иронично по отношению к обоим. Есть даже мнение, что слишком иронично. Я полагаю, что Вронский ни в чем не был виноват, просто у Анны слишком завышенные требования, она кинулась от Каренина, в котором не нашла воплощения своей мечты, к Вронскому, в котором тоже не нашла того, что искала. Да и не могла найти. Ибо то, что ищет Анна, не существует вовсе. "Истинное счастье, - сказал декабрист Лунин, - в любви к истине и познании ее, все остальное лишь относительное счастье, ибо не может насытить наших бесконечных желаний". Желания Анны бесконечны и не насыщаемы. Не случайно из поколения в поколение ее мечтают сыграть разные актрисы. Она больше, чем просто женский образ. Она сродни по масштабу князю Мышкину, Дон Кихоту. Толстой, конечно же, нашпиговал ее своим уровнем проблем.

- А вы бросаетесь под поезд?

- У нас очень условный спектакль, условные декорации. Художник Сергей Якунин. Там в центре некая беседка. Вся в белой ткани. Железная конструкция. Круг. Преображающийся то в коляску, то в качели. Много теней. Все есть плод ее душевной работы. Фантазии, сны. Анна у нас ведь уходит не вниз, а высвобождает свой дух, который рвет земную оболочку и уходит ввысь. Я пристегиваюсь железным поясом к железному кругу и начинаю крутить, как на центрифуге. А из зала на репетиции кто-то крикнул: да это же золотое сечение Леонардо да Винчи!

- Расскажите, пожалуйста, еще о работах, разрушающих ваш привычный образ жизни.

- Лишь однажды, в спектакле "Нездешний вечер" в театре "Сфера", мне довелось читать из Серебряного века. А так я читаю стихи во время выступлений. Гумилева, Мандельштама, Северянина, Бальмонта, Ахматову, Цветаеву. А вообще самый мой любимый поэт - Мандельштам.

А еще нетрадиционные роли в театре - Сара в "Иванове" и Лотта в "Любовном напитке" Шеффера. В последней роли я играю женщину, убивающую в себе все женское. Причем мы все утрируем, педалируем. Я выхожу в черном парике. Меня не сразу узнают. Но потом, сверившись с программкой, начинают роптать, возмущаться, недоумевать.

- То есть зритель требует, чтобы вы остались в "Обыкновенном чуде"?

- "Обыкновенному чуду" ровно двадцать лет! Я яростно сопротивляюсь этому долгожителю, но, что поделаешь, может быть, моя участь именно в том, чтобы остаться этой ролью в памяти зрителей...

- Лучшая часть жизни проходит в театре или дома? Или эти жизни равноправны?

- Ну, то что происходит в общественной, политической жизни, я полностью исключила из своего существования, мне это не интересно. Я уже многое видела за свои сорок три года, чтобы утратить политическое и социальное любопытство. А в театре у меня есть подруга. Ей восемьдесят семь лет. Она родилась еще при царе. Представляете, что она видела, какие перемены? Царь есть - царя нет, Бог есть - Бога нет. И так далее... Но то, что происходит в моей семье, с моими близкими, меня чрезвычайно волнует и заботит. По счастью у нас в семье у всех есть свое любимое дело. Мой муж - Андрей Эшпай. Дочки - двадцати двух и двенадцати лет. Старшая учится в ГИТИСе, на музыкальном отделении, младшая ходит в школу при консерватории. В ней, я надеюсь, победят гены дедушки и бабушки, и она пойдет по музыкальной части. Сейчас как раз Андрей Яковлевич Эшпай возглавляет жюри конкурса пианистов, а Маруся ходит на все туры...

И еще меня очень волнует то, что происходит в других театрах, в других театральных городах. Последнее мое потрясение - Челябинский театр. Замечательный репертуар, малая сцена. Чехов, Леонид Андреев. Ни слова о коммерческих спектаклях.

- А "Анна Каренина", которую, надеюсь, мы увидим в Таллинне, коммерческий спектакль?

- Скорее элитарный.

- Значит, именно для нашей публики.

Вела беседу
Елена СКУЛЬСКАЯ.

На снимках: сцены из спектакля "Анна Каренина".

Фото Игоря ГНЕВАШЕВА. (Специально для "Купеческой гавани").