Жители Москвы уже ничему, наверное, не удивляются, но даже и их, видавших, что называются, виды, поразила новая тусовка, уже около года существующая на Фрунзенской набережной. Там теперь по вечерам дефилируют, виляя бедрами, курсанты некоторых московских училищ, а также рядовой состав некоторых частей Российской армии. Они приторговывают своим молодым мускулистым телом в минуты отдыха от боевых дежурств.

Чтобы не быть голословными, приведем лишь небольшой кусочек из нашей беседы с одним из молодых военнослужащих элитного подразделения, расположенного на территории Москвы. По понятным причинам фамилию человека, согласившегося поведать нам о некоторых интимных сторонах армейской жизни, мы не разглашаем. По его просьбе называть его будем Андреем.

- Как давно ты в армии?

- Уже четвертый год. Сначала отслужил срочную службу, а потом остался сверх срока, сейчас имею звание старшины.

- Ты мечтал о военной карьере?

- Конечно, нет. Я сам из Перми, от призыва уклониться не удалось, и попал я служить сначала в Сибирь.

- Прости, это правда, что ты "голубой"?

- Правда.

- Как это случилось? Ты "голубой" по убеждению или по каким-то другим причинам?

- Сначала просто выжить надо было. В моей роте, куда я попал служить, была такая же дедовщина, как и везде. Молодых били так страшно, что все руки были черными, - я иногда по утрам даже миску в столовой пальцами не мог удержать, все были отбиты и растоптаны каблуками, приходилось держать миску запястьями. А потом мой командир проявил ко мне участие. В гости к себе стал приглашать, оградил от всяких нападок, взял, короче, под свое крыло. Он был разведен - одинокий мужик. С этого все и началось. Потом его в Москву перевели, и он меня забрал с собой.

- Так вот просто и забрал?

- Ну знаете, как в армии все делается, - по личным связям. Вообще в Москву иначе как "на члене", извините за армейский жаргон, не въедешь. Тут вся верхушка генералитета этим повязана. Я не знаю ни одного подразделения, куда можно простому парню с периферии попасть просто так. Ну если, конечно, у тебя нет отца генерала.

- И что было дальше в Москве?

- А в Москве это дело уже было поставлено на широкую ногу. Во-первых, тут дедовщина такая особая, сутенерская. Деды молодых солдат подают на ночь - часто ребят забирают мужики из Генштаба, бывает, что и коммерсанты на ночь автобус с мальчиками в баню увозят.

- Так-таки и автобус? И как же ребята соглашаются?

- Жить захочешь - и не на такое пойдешь. А потом, это ведь многим нравится. Может быть, они впервые чувствуют чью-то ласку и заботу. Бывают даже случаи, когда парень числится в части, а на самом деле его нет - это счастливчики, таких "новые русские" выкупают на весь срок службы. Деньги платят командиру, пацана забирают, и он живет два года на полном обеспечении у своего хозяина - плохо, что ли?

- Ну а как же гордость? Мужская честь?

- А что тут такого? Для меня, например, это нормально.

- Что нормально - продаваться за деньги или жить половой жизнью с мужчиной?

- Нормально жить с мужчиной. Я с женщиной никакого удовольствия не испытываю. А насчет денег - это вынужденное. Бывали у меня моменты, когда думал, все, надо завязывать.

- А почему, отвращение было?

- Ну, конечно, знаете, удовольствие маленькое, может, старик какой попадется слюнявый и вонючий, и потом, ведь очень много садистов, а если за тебя уже деньги заплачены, ты не имеешь права клиенту в чем-то отказать. Так что иногда по утрам паршиво бывает.

- Чем глушите тоску?

- Кто чем - кто водкой, кто наркотиками, но я не пью и не колюсь - в этом я как раз нетипичный. Просто если злоупотреблять допингами, быстро форму потеряешь.

- И все-таки почему же ты не завязал?

- А так сложилось, семейная ситуация такая. К концу службы мой отец погиб в автомобильной катастрофе. Мать была с ним, но осталась жива, хоть и стала инвалидом на всю жизнь, две сестры несовершеннолетние. И получилось так, что я в семье остался единственный кормилец. А что я им мог дать с солдатского пайка? И когда в отпуск вырвался и увидел у младшей сестрички голодный обморок, решил, что сделаю все, лишь бы им хоть как-то помочь. Вот тут-то и началась моя основная работа.

- То есть ты начал работать на панели?

- Можно и так сказать. Короче, начал на промысел выходить по ночам, то в клуб, то на набережную.

- Дорого стоят твои услуги?

- Ну кому как - мы берем по 50 тысяч рублей, если обслужить в сортире по-быстрому. А если куда-то на выезд, так можно и подороже.

- И много таких, как ты, в армии?

- Конечно, много - это же единственный выход. Вы хоть знаете, сколько самоубийств у нас бывает оттого, что мужики здоровые не могут своим семьям хоть какой-то доход обеспечить. Довольствие во многих частях месяцами не получают. Все, что можно было утащить и продать, уже давно продано. Что у нас осталось-то? Только, извините за армейскую прямоту, собственная задница.

- И вы уверяете, что начальство знает об этом?

- Еще бы ему не знать. Это же бизнес. Я вот остался на сверхурочную, так рассчитываю года за три денег на учебу накопить, да еще и семье помогаю. А вы думаете, меня по ночам бесплатно на заработки отпускают?

- А заразы не боитесь?

- Боюсь, конечно. Презервативами пользуемся, не всегда, правда. Но, как говорится, чему быть, того не миновать. Я вот больше боюсь товарный вид потерять.

- Это как?

- Ну личико должно быть свеженьким, глазки блестеть. Я вот всегда масочку себе по утрам из собственной спермы делаю.

- У вас нет ненависти или обиды на человечество за то, что вы не такой, как все?

- Это все не такие, как мы. Обиды нет. Знаете, ведь одной нуждой на панель не выгонишь, это становится уже физической необходимостью. Ну и, конечно, есть надежда, что, если однажды повезет и удастся понравиться какому-то генералу, он тебе и карьеру сделает, и квартиру в Москве, короче, есть к чему стремиться.

- А сокрашения не боитесь?

- Это пусть натуралы боятся. Они не хотят, чтобы их трахали в прямом смысле, значит, их будут трахать в переносном. Армия - жестокая штука. Поверьте мне, я-то знаю, о чем говорю.

Вот такая получилась исповедь. Русская армия многое повидала. Но офицерская честь испокон веку была мерилом нравственности, теперь же мы теряем и ее. И если это очередное завоевание демократии, то не слишком ли дорого она нам обходится?