Анонс

    Метаформозы

    Поэт Игорь-Северянин, как мне кажется, остался не понятым своими современниками и до сих пор не оценен по достоинству потомками. Для современников по Серебряному веку русской поэзии он был "певцом будуарно-парфюмерной романтики", "красавицей, нюхающей табак" и т.п. Молодая советская критика видела в нем "белоэмигранта, продавшегося Эстонской Республике за мешок картошки". В период гласности образ поэта неожиданно "порозовел". Сегодня одна половина этого образа "сине-черно-белая", а другая "бело-сине-красная".

    В действительности он всегда был сыном своего времени. В нем трогательно совмещались гениальность и простота, граничащая с примитивизмом, мешок эстонской картошки и любовь к российским рекам, парфюмерная тематика и прозрения пророка. В декабрьском номере журнала "Женское дело" за 1914 год был опубликован фельетон, в котором толпа поклонниц Игоря-Северянина уподоблена стае беснующихся обезьян:

    "И ведь имя-то какое удобное - Игорь! Удивительно приспособлено для визга. Стук, крики, аплодисменты - все покрывается пронзительным "И". И-и-и-горь! И-и-и-горь! Так же беснуется толпа "на Собинове". Только визжит на букву "о". И точно так же, говорят, ведут себя обитательницы сумасшедших домов, когда появляется любимый доктор".

    Поэтесса Ирина Одоевцева упоминает о "литературном" завтраке у редактора рижской газеты "Сегодня". Критик Пильский предлагает шутливый тост за Игоря-Северянина. Поэт Георгий Иванов торжественно провозглашает:

    "- А я предлагаю тост за посмертную славу Игоря Северянина!..

    И все чокаются и пьют за Северянина, как на поминках".

    Выглядит это все так, словно "новые русские" бандиты заказывают панихиду по еще живому конкуренту. Нельзя сказать, что Георгий Иванов напророчил Игорю-Северянину посмертную славу в ущерб самому себе.

    Дело в другом. Мне иногда кажется, что женщины, проникая в окружение Игоря-Северянина, любой ценой стремились попасть в его "донжуанский список". Начитанные российские гимназистки, курсистки, белошвейки, дамы полусвета и вполне светские дамы свято исповедовали принцип "она была мечтой поэта". Разница с консервативным XIX веком была только в том, что интимные посвящения больше не прятали по альбомам, а с гордостью разрешали читать с эстрады и публиковать тысячными тиражами.

    Автобиографическому роману в стихах "Колокола собора чувств" Игорь-Северянин предпослал специальное вступление "Виденья введенья", которое, пожалуй, следует рассматривать как вполне самостоятельное произведение, не связанное напрямую с сюжетом:

    Мои возлюбленные - ныне
    В соборе вечных чувств моих
    Почили в мире, как богини.
    И перед ликами святых
    Клоню благоговейно стих
    И поклоняюсь их святыне.

    Есть все основания предполагать, что идея "видений" гораздо глубже, чем это может показаться на первый взгляд: они вмещают в себя неизмеримо более того, что сказано в них словами. Если хотите, это то, что можно было бы назвать "Откровением от Игоря-Cеверянина". Сам роман выглядит всего лишь бледной иллюстрацией к "виденьям":

    В тиши я совершаю мессы,
    Печальный траурный обряд,
    И все они, мои принцессы,
    Со мной беззвучно говорят...
    Но стоны муки прерывая,
    Так гулко, что трепещет мгла,
    Поют, что мертвая - живая,
    Собора чувств колокола!
    И оживленные иконы
    знедриваются из рам, -
    И все мои былые жены
    Толпою заполняют храм.
    И молвят речью голубою,
    Приемля плоть, теряя прах:
    - "Обожествленные тобою,
    Мы обессмертены в веках...
    За это нет в нас зла и мести,
    Пей всепрощенье с наших уст..."
    И вторят им, сливаясь вместе,
    Колокола собора чувств.

    Наверное, поэт имел полное право на их всепрощение. Всего в его стихотворениях упомянуто более 250 современников. Из них не менее трех десятков - женщины, находившиеся в разной степени близости с поэтом. К Евгении Гуцан, Елене Новиковой, Александре (?) Воробьевой, Марии Волнянской, Фелиссе Лотаревой, Валентине Берниковой, Виктории Шей де Вандт обращены десятки стихотворных посвящений. А стихи к жене - Фелиссе Лотаревой, в девичестве Крут, - это гимн простой эстонской женщине.

    Творчество Игоря-Северянина породило сотни подражателей. Именно из этого творчества вырос Печальный Пьеро Александра Вертинского. Вертинский заимствовал у Игоря-Северянина не только "парфюмерно-будуарную" тематику. Верный правилу русского символизма "о полноте одержимости", Вертинский довел стиль Игоря-Северянина до совершенства, до его логического конца, когда "поэзы" - полустихи-полупесенки - окончательно превратились в "песенки Печального Пьеро".

    Поэтому и не сложились дружеские отношения между Игорем-Северяниным и Александром Вертинским. Сам поэт сформулировал причину следующим образом: "Если вы желаете меня оскорбить, подражайте мне". А подражателей и пародистов нашлось немало.

    Некто Симаков, например, писал в 1922 году:

    Поэт-колдун, когда впервые
    Прочел тетрадь твоих поэз,
    Твои напевы голубые
    Меня пьянили, как шартрез.
    Вернись в Москву, где много флагов,
    Где красны мысли и сердца,
    Где мы, ученики варягов,
    Добились звездного венца!

    Пикантность ситуации состоит в том, что приглашение поступило от "ученика варягов", который в это время отбывал заключение в Витебском исправительном доме.

    Как бы там ни было, Игорь-Северянин наш земляк теперь уже в полном смысле этого слова: он нашел свой последний приют в эстонской земле. Сегодня отмечается день его памяти. Если вы найдете время заглянуть на Александро-Невское кладбище, то легко отыщете по левой стороне центральной аллеи скромную могилу великого русского поэта.

    Михаил ПЕТРОВ.