Достояние

Страшно писать про эту женщину. Даже имя упоминать боимся: не на простую певицу посягаем, не на Апину-Буланову-Овсиенко, а на Достояние всенародное. Так мы и будем ее звать, дабы лишний раз не сделать ей больно упоминанием звездного имени. И не потому боимся мы о ней писать, что один тусовщик уже отозвался о ней непочтительно и был потом коротко пострижен. А потому, что всякое упоминание имени или биографии нашего Достояния вызывает у него болевой шок. Неизбывная эта боль красной нитью проходит через все творчество Достояния: "Какое, право, дело вам до тех, над кем пришли повеселиться вы?", "Устала Алла", "Не делайте мне больно, господа!" Бывало, народ только забудет про страдания Божества, как оно громыхает ему сверху: не лезь, мол, ко мне в душу! натоптал своими ножищами! "Да я, право, - бормочет народ, неловко отступая назад, кланяясь и тиская картуз, - я ить и не думал лезть... сами тут разложили, не обойдешь... не хочешь, а вступишь..." Имидж существа тонкого и хрупкого, старательно маскирующего тонкость и хрупкость ярко-рыжей скандальностью, служит нашему Достоянию верой и правдой скоро четверть века. И это вполне работает на образ, ибо Божеству надлежит быть, с одной стороны, грозным, с другой - распинаемым.

Наша героиня - уникальный пример того, как можно практически полностью выдавить из себя певицу. Как сказал кто-то из мастеров, в натюрморт живых уток не вставляют. Между тем с легкой руки Достояния в натюрмортах наших сплошь и рядом крякают живые утки: кумиры, ничтоже сумняшеся, уничтожают перегородки между имиджем и собой. Творчество подменяется имиджмейкерством, жизнь в искусстве - светской хроникой. Впрочем, и в присвоении чужих трагедий Достояние преуспело. "Ленинград! - стонало Достояние. - Ленинград, я еще не хочу умирать!" Да помилуй, вправе был ответить Ленинград, кому надо, Достояние, чтобы ты так страдала? Ведь это писал человек, который действительно во мне умирал, - тебе-то что сделается, вон ты какая гладкая!

Но именно тема перманентного умирания играет в творчестве Достояния главную роль: творчество - беспрерывная мука, всякий выход на сцену - трагедия, и отстаньте все от меня! Тем более, я скоро умру, вот здесь, сейчас, на самом деле, "уйду далеко-далеко" - и, разумеется, "вздохнет кто-то очень легко". И все вы меня забудете, меня, которая тут для вас публично распиналась не пойми зачем... Как тут не ответить многоголосым ревом: да нет! да ты что! умирать будем - не забудем тебя, мать родную русской эстрады! "Не встанем, мамо, умрем, а не встанем!" - как кричали гоголевские казаки Екатерине Великой.

"Все труднее выходить на сцену. Иногда она кажется мне Голгофой" - это Достояние беседует с Юлианом Семеновым в 1987 году. Но сама мысль о том, чтобы свернуть с этого крестного пути, кажется кощунственной: ведь еще не все сказано. Поначалу, да, было о чем говорить. Была настоящая работа с профессионалами: Таривердиев в своих мемуарах вспомнил, как она почти сутки искала в студии подходящую интонацию. Но при попытке того же Таривердиева и дальше давать советы пути их немедленно разошлись: национальная героиня уже сознавала себя таковой и была неуправляема.

Парадокс: к Западу, пожалуй, мы были тогда ближе, чем сегодня. В смысле музыкального профессионализма. Ибо то, что на эстраду все-таки попадало, проходило не только идеологический, но и жесткий профессиональный ценз. Достояние многим обязано именно тому несладкому времени, в котором оно только начинало достоять...

Музыка, однако, очень скоро отошла на второй план. Актерство - тоже. Самое поразительное, что она это прекрасно понимала, но признаваться не спешила. В 1994 году в беседе со Старковым певица призналась: "Вот и думайте: кто я такая? Суперстар? Звезда? Но придут Аллегрова или Серов - и такого ажиотажа не будет, хотя они тоже звезды... вы думаете, я из-за голоса звезда? (Старков молчит, видимо, никак не думая.) Нет. Я не певица.

- Вы хотите сказать, что вы символ?

- Тепло. Через песню я с публикой общаюсь. А если убрать ее - то кто?"

Тут Старкову явно не хватило фантазии. Ну все же ясно, елки зеленые! Кто общается с народом посредством священных текстов? Кто чередованием гнева и милости приковывает к себе внимание? Естественно, Бог. Такого рода заявления характерны для Достояния. Что уж тут обращать внимание на практически непрерывные констатации типа: "Я единственная здесь звезда", "Я - суперзвезда. Это моя работа", "Петь со мной может только великий певец". И так далее.

Кого-то нам все это напоминает, какую-то жертву режима и одновременно его же любимицу, мастерицу на все руки, то и дело страдающую от чужой зависти и... вроде бы поначалу так оно и было. Но теперь - одно кликушество о своей божественной сущности. Да Джуна же, Господи, Джуна Давиташвили, почетная святая и великомученица. То-то они и подрались однажды.

Но тогда уж, наверное, следует отказаться от любых музыкальных амбиций и вообще проститься с таким термином, как "творчество". Потому что творчество давно уже ни при чем: кто работает символом или тем более Богом, тому не пристало заниматься проблемами творческого роста. "Не царское это дело" - как любит повторять наше Достояние по всякому поводу. Тем не менее в последнее время наша героиня не только творит сама, но и выступает музыкальным критиком в журнале имени себя. Там, в частности, случаются пассажи вроде: "Лично мне кажется, что раньше секундно-кварто-квинтовые ходы были в какой-то мере надоедливы". Тончайшее замечание. Все равно, что в литературной рецензии написать: "Лично мне кажется, что буквы "а", "г" и "д" встречаются слишком часто, вот буквы "б" побольше бы..."

Иллюстрация творческой эволюции нашего Достояния - песни на "Рождественских встречах". Голос дрожит, звучит с прежней силой едва ли не раз за все выступление... Цыганская истошность накладывается на томность времен "Иронии судьбы"... Смешались манеры, сменявшие друг друга на протяжении двадцати с лишним лет. Результат - голый пафос. Для цыганщины недостает силы и страсти, для "евростандарта" - легкости, для кабака, извините, уже мастерства... И в прежние времена изобразительные средства нашего достояния сводились к двум простейшим приемам: либо форсирование голоса на пределе связок, либо хриплый, задыхающийся речитатив с его ложной многозначительностью. Наиболее наглядно обе эти манеры, чередуясь, явлены в "Старинных часах". В последнее время - видимо, в связи с экономией сил и убыванием голосовых возможностей - прокуренный речитатив отчетливо доминирует, как в большинстве песен последнего альбома. И при всей пресловутой работе над собой - ни манеры, ни приемы Достояния не изменились ни на йоту.

О "Позови меня с собой", кстати, говорить не будем: вся наша эстрада кинулась лить крокодиловы слезы над судьбой трагически погибшей девочки и, почувствовав на эти крокодиловы слезы спрос, с истинно садистским удовольствием принялась тиражировать сочинения Татьяны Снежиной. Которые, увы, откровенно беспомощны. Но какая разница нашим Достояниям и достояньицам, на чем подниматься, чем привлекать к себе внимание? Сгодится и чужая гибель...

Однако ни песней "Позови меня с собой", ни выпуском собственной обуви, ни изданием собственного журнала, ни публикацией картинок невозможно постоянно удерживать народ в священном трепете. Ведь провал на "Евровидении", где наше единственное Достояние конкурировало с начинающими исполнителями, так и не удалось оправдать или замазать, - даром что множество послушных музыковедов на полном серьезе уверяли, дескать, Достояние жертвовало собой, защищало честь, закрывало амбразуру.

На фоне явного творческого кризиса, наступившего после фактического разрыва с большинством прежних соратников, Достояние должно было найти новый способ привлечь к себе внимание. Оно нашло, и это временно сработало. Достояние вышло замуж за юношу-фаворита. Аналогия с Екатериной прослеживается стопроцентная - недостает только переписки с Дидро. Но за такую, в крайнем случае, может сойти сотрудничество с Готье.

Правда, юноша со счастливыми круглыми глазами вечного теленка до такой степени из себя ничего не представлял, что новая волна обожания и ажиотажа могла быть вызвана только одним: бесповоротным уходом со сцены.

В самом деле, нельзя же до такой степени быть евреем из старого анекдота. Помните? Разница между англичанином и евреем в том, что англичанин уходит и не прощается, а еврей прощается и не уходит. Теперь мы знаем, чем наше Достояние отличается от англичанина и еврея. Оно бесконечно долго прощается, потом уходит, потом приходит обратно. Возвращение Достояния было обставлено здорово: получалось так, что она в очередной раз затыкает собой амбразуру. Кроме нее никого на эстраде-то, оказывается, и нет. Здесь уместно заметить: потому и нет, что без контакта с суперзвездным кланом Достояния никто из них не имеет никаких шансов. Да и сама мысль о том, что трон может быть кем-то занят, невыносима. И потому вследствие просьб окружения и умоляющих стонов публики она воротилась...

("Собеседник").