Этот город Рыбьей костью Навсегда остался в горле

А.Кушнер побывал в Таллинне по приглашению Галины Вене и "Венемая". Мы беседовали с Александром Кушнером вместе с известной тележурналисткой Евгенией Хапонен, и нашу совместную встречу вы можете сегодня увидеть и услышать в ее программе "Мозаика" в 18.15 по ЭТВ. А пока - версия "Купеческой Гавани" о любви, рифме и судьбе.

- Саша, у вас есть стихи о нашем новом времени, которое ездит на "мерседесах", - вы говорите, что "мерседесы", чужие "мерседесы", вам нравятся. А то, что в них сидят головорезы, так ничего, всегда ведь есть проблемы с мирозданьем. Уж лучше эти проблемы, чем другие. Что же вы цените, на самом деле, помимо воображения?

- Простые вещи. Наш век так часто отнимал их у людей, что, в конце концов, научил по-настоящему ими дорожить. Чай, чистое постельное белье, кусок хлеба, дружеская беседа за столом. Как это много! Как часто все это стоит жизни!

- То есть вы не негодуете, не всплескиваете руками, не топаете ногами. Вам чужд пафос?

- Постепенно понимаешь, что добро и зло это две лошадки - черная и белая, которые везут историю, мир, каждого отдельного человека. Уберите одну из лошадок, и ваша повозка завалится на бок, перевернется, встанет... Вот мы думали: ах, покончим наконец с коммунистическим злом, да и заживем прекрасно, небывало. А пришло новое зло, и мы не знаем, как с ним справляться, и мы оглядываемся в прошлое - кто с ностальгией (обманчивой), кто с негодованием на наивность (неизбежную). Мне это напоминает вот какую историю. Анна Ахматова, гуляя, встречает на проспекте Михаила Зощенко. Зощенко идет, уже зная о ждановском постановлении, о том, что они с Ахматовой вычеркнуты из литературы, он уверен, что и Ахматова все знает, и говорит ей:

- Анна Андреевна, как же жить теперь?!

А Анна Андреевна еще ничего не знает, она уверена, что у Зощенко очередной конфликт с женой. Она отвечает:

- Терпеть, Мишенька, терпеть!

- Саша, вам нужен "читатель", советчик, врач?

- Ну, когда пишешь, то не нужен никто. А когда стихотворение уже написано, то, разумеется, есть потребность прочесть его другу, близким людям, ради которых, наверное, и живешь. Я уже нахожусь в том возрасте, когда старшие товарищи, которым когда-то я читал стихи - Наум Яковлевич Берковский, Лидия Яковлевна Гинзбург, - умерли, и я читаю тем, для кого я - старший товарищ, моим более молодым питерским друзьям - Алексею Пурину, Леониду Дубшану, Николаю Крыщуку. И еще - мне страшно повезло: мой самый близкий друг - моя жена. Ей читаю прежде всего, с ней говорю прежде всего, да ей и посвящено огромное количество строчек.

А вообще-то проблема читателя, для Питера во всяком случае, не болезненна. Каждый день происходят поэтические вечера, а то и по нескольку раз в день. Все пишут стихи. Может быть, не все их читают, но пишут все. Я-то думал, придет свобода, люди займутся спортом, бизнесом, в казино будут ходить, за границу ездить. Нет! Все пишут стихи.

- Может быть, дело в городе, в самом Петербурге?

- О, я поэтический патриот своего города. Стихи, написанные в Петербурге, иные, чем в любом другом месте. Мне повезло, я вытащил, играя в лото, идеальный бочоночек - я даже родился в Петербурге. И вот когда ребенок каждый день идет в школу и каждый день видит Большой проспект на Петроградской стороне, набережную Мойки, ограды, Летний сад, уверяю вас, это откладывается, это остается на всю жизнь. И когда я стал ездить, я во всех красивых городах невольно искал приметы своего Петербурга - в Стокгольме, в Амстердаме, в Венеции. Я узнавал какой-нибудь переулок, уголок, площадь. И у Бродского, он мне говорил, было такое. Я, знаете, никогда не думал об отъезде, для меня это было немыслимо уже из-за города, из-за невозможности разлуки с ним.

Впрочем, минутку, я, кажется, веду себя совершенно невежливо. Мы ведем разговор о Таллинне, а он прекрасен. Я приезжал сюда по приглашению Довлатова, жил у него, выступал в каком-то клубе. Это все есть во мне и сегодня. Я понимаю, русскому человеку, наверное, не так легко сегодня здесь жить, не так легко обживать свое пространство. Но... но ведь у Пушкина сказано, что жизнь нам дана, чтоб "мыслить и страдать". И именно из мыслей и страданий что-то важное для всего человечества высекается.

- Эдвард Радзинский много лет назад сказал о вас: "Познакомился с Кушнером. Что-то поразительное: большой поэт, а говорит тихим голосом, держится скромно..." Что вы сегодня скажете об искусстве поведения - своем и своих коллег?

- Мне чрезвычайно приятны слова Радзинского. Я ведь не люблю богему, не люблю поэтов, которые противопоставляют себя остальному человечеству. По-моему, поэт - человек, пишущий стихи, а в жизни ему совершенно нечем кичиться. Нужно делать свое дело, а вести себя тихо. Очень давно я поделил всех поэтов на две категории: поэтов с биографией и поэтов без биографии, поэтов с легендой и поэтов без легенды. Меня не тянет попасть в поэты с легендой - это жизнь сродни детективу. А мне приятно обыденное существование с его заботами, тяготами, проблемами, не на виду, но втайне. Я не люблю разгульного пьянства, скандала, эпатажа, хотя совсем не прочь выпить с друзьями... Если говорить о великих поэтах, то и там обязательно такое деление. Пушкин и Лермонтов - поэты с биографией, с легендой. А, скажем, Баратынский - поэт без биографии.

- Вам много дал реальный мир, открывшийся вместе с открывшимися границами? Или воображение важнее яви?

- Конечно, воображение куда важнее. Пожалуй, только Венеция явью побила воображение. А вообще-то города мне важны прежде всего тем, что там можно позвонить друзьям. В Нью-Йорке я звонил Бродскому, слышал радостное: "Саша, ты?!" - и город был полон и прекрасен для меня... Пушкин был невыездным человеком, а писал про Испанию, про Италию, и мы знаем эти страны по его описаниям, эти описания точны, верны, убедительны. Только не подумайте, что я против поездок, путешествий. Я был счастлив, когда впервые, а мне было уже пятьдесят, побывал за границей. Я увидел праздничный, красочный, изумительный мир. Признаюсь, сильное испытание. Но я с ним как-то справился, пережил.

- Саша, вы один из немногих, кому удалось вести себя порядочно синхронно событиям, а не оглядываясь назад, задним числом, на лестнице. Что вам помогло в невыбранных временах?

- Стихи. В стихах нельзя соврать, слукавить. И вот если берешь верный звук в стихах, поймал его, то не станешь же искажать его в жизни. Вот и ведешь себя адекватно стихам.

- Ведешь себя в жизни как в стихах... А жить на стихи доводилось?

- Ну, десять лет я работал в школе, преподавал русский язык и литературу. Много переводил. А потом пошли гонорары, я был даже несколько избалован...

- То есть получили доступ к простым вещам, с которых начался наш разговор...

- Простые вещи у меня были всегда, грех жаловаться. А сейчас приглашают с лекциями и выступлениями за границу. Я веду семинар на дому - такая забавная вещь. А кроме того, я еще главный редактор серии "Библиотеки поэта", работа идет: издаем Мандельштама, Обериутов, Кузмина. Я уже говорил, интерес к поэзии ничем не истребляется, как ни странно...

Елена СКУЛЬСКАЯ.