Один драматург, два режиссера и четыре артиста

С Борисом Мильграмом, художественным руководителем спектакля "Пока она умирала", только что показанного таллиннскому зрителю Русским театром, мы разговаривали на премьере в антракте после второго действия. В смокинге, белой рубашке с черной бабочкой Борис имел вид праздничный, и по всему было видно, что происходящее на сцене и в зале ему по душе.

- Что привлекает? Драматург хороший. Пьесы хорошие. Очень разные. С ними интересно. С героями интересно. Они добры, человечны. И сами пьесы - о многом, о всей нашей жизни. Пьесы смешные, как эта, например, "Пока она умирала". Порой трагичны, как "Овечка".

- Всегда есть дистанция между тем, что написал драматург, который думает одно, режиссером, у которого на уме тоже свое, и зрителем, который приходит на спектакль. Какою вам кажется разница между тем, что планируете вы и что воспринимается зрителем?

- С драматургом в нашем случае ситуация особая. Получилось так, что, начав эту работу, я был вынужден осуществить только художественное руководство спектакля. А всю долгую, кропотливую работу с артистами вела сама драматург Надежда Птушкина. И вот я разбирал ей ее пьесу, что автора очень удивило.

Однажды мне довелось встретиться с замечательным писателем Олби, я играл удачный спектакль по пьесе "Случай в зоопарке", и мы встретились на фестивале. Олби пригласил меня на обед, и я ему рассказал о его пьесе "Кто боится Вирджинию Вульф", которую репетировал тогда в Италии. Все рассказал, он на меня посмотрел и говорит: "Неужели это я написал?" Это относительно дистанции между драматургом и режиссером. Конечно, она есть, и хороший драматург никогда не знает до конца, что он написал. И всегда знает, что он написал...

- В нашем треугольнике остались невыясненными обстоятельства, связанные с публикой.

- Если в спектакле, как и в пьесе, есть какой-то объем, то он близок многим, хотя разная публика воспринимает его по-разному. И когда тема спектакля высока, то каждый находит в нем свое. На этом спектакле, подозреваю, смогут дышать одним дыханием и академики, и те, кто далек от академического. И при том по-разному воспринимать его.

- Вы упомянули, что поделили постановочную работу с драматургом, причем Надежда Птушкина сделала основную, рабочую часть. У вас поэтому нет сейчас ощущения, что смотрите на артистов и на то, что они делают, как бы чуть со стороны?

- Немного со стороны, немного изнутри. Дело-то в том, что эту же пьесу я ставлю в Москве с другими артистами. С ними работал один, время от времени приезжал в Таллинн, помогал Надежде Михайловне, привез художника по свету. С Володей Аншоном мы придумали декорацию. Да, какая-то дистанция есть, потому что в результате этот спектакль и московский получились абсолютно разными. Хотя и тот, и другой мне по-своему нравятся. И в том, и в другом есть огромный запас прочности, как мне кажется, они могут долго жить. А раз есть потенциал, то премьерные спектакли - это не конец, не окончательный результат, а только начало. И дай ему Бог, жить ему долгую счастливую жизнь, радовать публику. Я думаю, что у театра есть особая функция в жизни, потому люди и ходят на спектакли. А судя по Москве, так очень сильно ходят. Да и в Таллинне, на премьере во всяком случае, я видел полные залы. Люди хотят оторваться от реальной жизни, попасть в иллюзорный мир, поверить в него. Жизнь сложна, и чтобы в ней пребывать, надо от нее отрываться.

- Завтра вы уедете к тому, другому спектаклю. Что скажете на прощание артистам из таллиннского спектакля, кроме положенных в таком случае слов благодарности?

- Артистам, не погрешив, скажу, что они замечательные, что сыгранное сейчас еще не предел, что играть можно еще выше. Не лучше - выше, играют они прекрасно. Хотелось, чтобы на этот спектакль ходила, чтобы смотрела его не только русская публика, но и эстонская. Чтобы вручили ей наушники, и она слушала бы эту пьесу, такую добрую и человечную. Сказку о том, как мы жили, как живем, как будем жить, несмотря на многие неудобства этой жизни.

Виталий АНДРЕЕВ.